Первые попытки повернуть ключ оказались неудачными. Братья немного струхнули, но затем замок всё же поддался, и Игорь со скрипом открыл дверь. Сердце бешено колотилось, а холодок то и дело пробегал по спине, бросал тело в дрожь и затихал где‑то внутри, чтобы затем вновь проявиться с удвоенной силой. Андрей нерешительно шагнул внутрь, жадно разглядывая всё, что попадалось на глаза. Вся жизнь пробежала перед глазами, когда он увидел вещи, окружавшие его детство. Игорь вошёл следом и «на автомате» закрыл за собой дверь на замок.

В квартире всё было на своих местах и если бы не пыль, покрывшая всё толстым слоем, можно было подумать, что здесь всё ещё живут люди. Несколько пар тапочек стояли на привычном месте у двери, ожидая хозяев, на вешалке висела старая детская куртка Игоря и мамин махровый халат. В углу на полке у зеркала заждалась хозяйку её косметичка, которую она второпях забыла и о которой потом столько раз с сожалением вспоминала.

Увидев косметичку, Андрей не мог больше сдерживаться и дал волю эмоциям. По щекам потекли слезы, и он чуть было даже не всхлипнул, но сдержался, позволив себе лишь шумно вздохнуть. Как ни странно, Игорь, наоборот, был неожиданно сдержан, и можно даже сказать, весел, но Андрею было не до него, поэтому он не обращал на брата никакого внимания.

Бросив в коридоре рюкзаки и оружие, парни медленно прошлись по комнатам. В гостиной всё было так же, как и десять лет назад: мебель стояла там, где должна была, и даже вещи лежали на своих местах. Андрей уселся на диван, который под его весом жалобно заскрипел, и поднял в воздух тучу пыли.

Игорь отошёл к окну, а Андрей принялся размахивать руками, пытаясь разогнать пыль. Убедившись в бесполезности своего занятия, он откинулся на спинку и затих. Несколько минут братья молчали. Андрей боролся со слезами, нагло текущими из глаз, и понемногу побеждал, а Игорь в задумчивости глядел в окно, вспоминая детство.

Так странно после очень долгого отсутствия возвращаться домой… ощущения те же, чувство чего‑то родного, своего… даже кажется, что слышишь привычный запах… Воспоминания – странная штука. Всегда приятно вспомнить что‑то хорошее, какие‑то сильные эмоции или людей, радостные события или забавные мелочи, связанные с ними.

Человек живёт прошлым, настоящим и будущим. Каждое прожитое мгновение наполняет жизнь смыслом, дарит эмоции, которые есть не что иное, как будущее, пронесённое через сито настоящего и моментально превратившееся в прошлое. А воспоминания о прошлом, даже приятные, добрые и хорошие – не всегда являются таковыми на самом деле и временами оборачиваются против нас.

Каждый предмет здесь напоминал им о детстве, о родителях, обо всём том хорошем, что произошло с ними тогда. Но помимо них присутствовало в этой квартире что‑то ещё, нечто, омрачающее эти приятные воспоминания… Наверное, это была необратимость всего, что произошло потом, событий, отнявших у них людей, которых они любили больше всего на свете. Эта необратимость тоже теперь жила здесь. Любая вещь или деталь напоминала что‑то приятное и тут же омрачала это воспоминание пониманием того, что всё это стало прошлым, что они никогда больше не увидят родителей, не услышат от них добрых слов, полных душевного тепла. Это страшная мука, когда то, что человек любит, причиняет ему страдания.

Пройдя через дверь, словно через своеобразную машину времени, они вновь вернулись в детство, в ту беззаботную пору, когда слово «выживать» было для них ещё неведомо. Теперь они остались только вдвоём, а все те, кто наполнял их жизнь радостью и дарили им свое тепло – погибли. Но в этой квартире ещё существовали призраки тех людей, и для Андрея это было невыносимо тяжело.

Он ожидал, что достигнув дома и не найдя там отца, полностью опустошится, потеряв дальнейшую цель. Он не боялся этого, а просто смиренно ожидал чего‑то подобного. Но сейчас, сидя на этом пыльном, но близком ему, словно родственник, диване, Андрей ощущал, как чувство потери и одиночества в душе постепенно сменяется злостью, которая и так уже давно сидела в нём. Чувствовал, как быстро эта злость растет и крепнет внутри него. Да, он был очень зол на тех, кто отнял у него всё, но просто злиться нельзя, иначе эта злость сожрет его, поглотит душу. Нет, он конвертирует её энергию кое во что, получит из неё пользу. Она станет топливом в печи, даст ему силы закончить ещё одно дело. То самое, невозможное, как говорили ему многие.

– Поверить не могу, что мы здесь, – сказал Игорь, первым прервав долгое молчание. – Даже не думал, что это будет так тяжело.

– Согласен, – с трудом выдавил Андрей.

– Не могу избавиться от ощущения, что мама хлопочет на кухне и сейчас позовёт нас обедать… Мы придём туда, а она… а её нет.

Игорь говорил сухо, эмоции почти не ощущались в его голосе, хотя обычно он был очень эмоционален, и Андрей даже ожидал, что Игорь расплачется, когда они переступят порог, а в итоге расплакался сам. Андрей вздохнул и тяжело, будто заставляя себя, поднялся с дивана.

– Ты не поверишь, но я чувствую то же самое. Хоть я давно уже смирился с тем, что её нет, но войдя в квартиру, я вдруг почувствовал, что снова дома. И, что она тоже здесь.

Покинув гостиную, они направились в спальню родителей и только тут вспомнили, зачем они вообще пришли. Войдя в комнату, Игорь сразу обратил внимание на то, что кровать была не застелена, а он, несмотря на прошедшие годы, точно помнил, что мать оставила квартиру в образцовом порядке, потому что этого всегда требовал отец. И даже если бы Игорь ошибался, если бы она действительно забыла её заправить, и в квартире с тех пор никого не было – постель напомнила им о том, что отец мог быть здесь и что‑то им оставить. А присмотревшись внимательнее, Игорь заметил на пыльной простыне намертво въевшееся в неё большое пятно, очень похожее на кровь.

Ностальгия мгновенно куда‑то улетучилась, и парни взялись за поиски. Вскоре они были вознаграждены – на самом видном месте, прямо возле дверей, к стене двумя кнопками был приколот лист бумаги, вложенный в полиэтиленовый файл, на который они не обратили внимания, когда вошли. Это было именно то, что они искали – послание отца.

Пройдя на кухню, где освещение было лучше, и благоговейно сдув с листка пыль, всматриваясь в каждую букву, они начали читать. Отец писал короткими фразами, обращаясь главным образом к жене, явно не предполагая, что послание спустя долгие годы прочтут его уже взрослые сыновья. В коротких, но убийственно страшных предложениях он описывал то, с чем ему пришлось столкнуться с момента отъезда из дому после начала эпидемии: вирус, заражённые и смерть были не так страшны в его коротком рассказе, как подлость, неоправданная жестокость, насилие и реки крови. С середины он писал, что приходил за семьей в деревню, искал их у родителей жены, но не нашёл там ни одной живой души. Он не знал, что она умерла вскоре после начала эпидемии, что её родители тоже мертвы, а сыновья с выжившими жителями деревни, боясь смертельной болезни и не догадываясь о своём иммунитете, отправились в длинное и опасное путешествие. Когда поиски у родителей жены окончились неудачей, он вернулся в Волгоград в надежде найти семью дома, но и здесь застал лишь мародёрство, вооружённых отморозков и угнетающую пустоту. Наверное, в тот момент он впервые в жизни испытывал отчаяние и не знал, что делать дальше.

«Простите меня, если сможете. Я подвёл вас и очень сожалею о своём решении. Я всё готов отдать, лишь бы оказаться сейчас рядом с вами.

Со мной ещё двенадцать бойцов, таких же неудачников, как и я – потерявших всё, кроме жизни. Я не имею права подвести ещё и их. Мы направимся, в мою часть, к Гронину. Надеюсь, там удастся осесть на какое‑то время. Поэтому, если ты прочтёшь это – попытайся добраться туда».

Вряд ли он верил в то, что женщина с двумя детьми способна в происходящем за дверью квартиры хаосе добраться хотя бы до окраины города. Да и вряд ли он вообще надеялся на то, что она когда‑либо сможет вернуться в эту квартиру и прочесть его письмо. Скорее, это было криком души, слепой надеждой на чудо или нежеланием смириться с жестокой действительностью, свалившейся на него.