— Наверное, ты мою маму просто изнасиловал. Не могу поверить, чтобы она добровольно под тебя легла.

Глаза Пороха внезапно мутнеют. Потом становятся тёмными. Как будто ил со дна поднимается.

— Рот. Захлопни. Что ты понимаешь?

— Ага. Значит, я права! Она тебе нужна была. Как вещь. Обладать хотел. Только ты ей не нужен. Не любила никогда…

Стол резко кренится вбок. Еда и посуда летят вниз. На пол. Пачкая густую белую шкуру медведя.

— Ты — моя дочь. Но я тебя и убить могу. За длинный язык.

— Хочешь через меня Зверя достать. Убьёшь — никогда не достанешь. Но он тебя из-под земли достанет!

Порох внезапно подаётся вперёд, громко лая смехом мне в лицо.

— Зверь-Зверь-Зверь! А ведь это его семейка виновата в том, что у тебя мамаши нет. В курсе?! Не знала, что ли?! Теперь знаешь.

Внутри всё стягивает ледяной паникой. В крепкий морской узел. Не разрубить. Аж живот спазмами сводит. Я накрываю его ладонью. В защите.

— Мне плохо. В больницу надо.

— Страшно стало. Да? Знай своё место! Девчонка…

Шипит.

Порох встаёт резче, чем необходимо. Замирает на мгновение. Всё-таки нога болит до сих пор. Он себя хорошо контролирует. Но и я на него так пристально смотрю, что крошечную заминку успеваю заметить.

На мгновение даже радуюсь, что духу хватило выстрелить.

Кусочек пазла возвращается. О том, что было. Я перепугалась. Но поняла, что нужно бежать. А там было столько крови и выстрелов… И этот Порох гнался, как оживший кошмар, за мной по пятам. Схватила пистолет, валяющийся на земле, выстрелила. Попала лишь в ногу…

— Больницы не будет.

— Если я потеряю ребёнка, тебе нечем торговаться будет!

— Есть ещё ты, милая. Мордашка и тело. Тоже товар!

— Между прочим, в моём сыне и твоей крови немало, — говорю, стараясь поглаживаниями согнать болезненную, каменную твердь живота. — Своего внука убиваешь!

— Там Алиевской дряни полно!

— Как воспитаешь, папа… — губы немеют, когда выталкиваю. — Как воспитаешь! Хоть ты мне по крови отец, но я только одного близкого человека знаю — деда Лёшу. Все остальные — лишь тени. Что ты, что мама. Ничто!

Очередной спазм накатывает. Волной. Смывает. За грань.

— Хорошо играешь, — стоит надо мной. Отбрасывает тень. — Актриса! Как твоя мать! Тоже в «не хочу» играла, пока не уламывал стерву под себя. О, потом сразу хочу, как потекла!

— Значит, всё-таки силой взял?

— Много ты понимаешь! — фыркает. — Думаешь, твоя мать такая белая была, как хач про неё тебе небылицу плёл? Может, она такой и была! До того, как стала знаменитой! Известность, знаешь ли, портит! Это только мелкой она была, как ангелочек! Смачной не назовёшь, но притягивала. Я её на районе пару раз видел… Хотел мацнуть, но только рядом с ней постоянно этот громила отирался. Сам слюни пускал, но руки при себе держал. Да и хрен с ней! Больно мелкая была… Я её позже встретил, через несколько лет. Когда она начала популярность набирать, как танцовщица! Случайно, причём… Драпал от погони, одного пентюха завалил, а у него билет. На представление! Ну, ментяры навряд ли бы в театре балета искать стали! Так и попал, а там она…

Даже сквозь боль вижу, как начинают гореть глаза Пороха.

— На сцене танцует. Изображает лебедя. Я в этом ничего не понимал, но так красиво. Словами не передать. В космос улетаешь! Лучше чем от любой дури… Мой Лебедь! — гордо говорит. — Моей стать должна! Хоть у меня пиджак промок с одной стороны от кровишки, я с ней решил ещё раз… встретиться. Знакомство во второй раз, так сказать. Директор театра ломаться не стал. Ещё бы он ломался! Их театр, хоть и самый крутой, но от государства поддержки нет! Всё на ладан дышало, а я им бабки подогнать пообещал. Реквизит, ремонт… Всё, одним словом. Взамен только, чтобы эта курва нос не воротила.

— Она отказалась?

— С хера ли?! Знаешь, что твоя маман больше всего любила? Не себя даже, а танец! Только там она собой была. А театр был один из лучших. Ей надо было за него держаться, чтобы потом дальше пойти… Известность набрать. Так что… легла, как милая, ножки раздвинула! — хмыкает. — Но с таким видом жертвенным. Аж удавить гадину строптивую хотелось. Что ты знаешь в этой жизни, Арина? Знаешь, когда и хочешь, и убить мечтаешь? Но рука, сука… не поднимается!

— Это ничего не объясняет… — выдавливаю из себя.

— Объясняет. Многое! Моя Настя хоть и корчила из себя звезду. Но подо мной она только женщиной была! Моей! — пауза. — Алиев Бекхан меня всего лишить хотел, устранить, но пострадала Настя. Смертельно. Я поступил так же. Десятикратно! За предательство.

Ничего не понимаю.

— Неужели ты и отец Рустама раньше вели дела вместе? — недоверчиво. — Ты путаешь что-то…

— Всё так и есть. Мы много делишек вместе провернули! Бабки гоняли только так! Когда нас кто-то заложил, мне пришлось на отсидку пойти, чтобы Бекхан деньги отмыл и припрятал! — говорит на одном выдохе. Не останавливаясь. — Когда я на отсидку направился, Настя месяца четыре плясала ещё, потом якобы с травмой ноги слегла. Пропала из виду. Думал, что улетел мой лебедь… Но как раз на мой побег из тюряги она в танцы возвращаться начала. Говорили, что Настасья уже не та, погрузнела, долгий перерыв сказывается. Только мне похер было. Мой лебедь лучше всех танцует! Будет первой. Всегда…

— … как только появилась возможность бежать, я это сделал. Без трёх месяцев год прошёл! Явился первым делом к Алиеву. За своей долей. С предложением и дальше наши дела крутить. Бабки он мне сразу отдал. До копейки. Но сотрудничать отказался… Мол, я теперь шишка сильно важная, веду чистый бизнес. Внук уже имеется. Прям белым человеком стал. Но только я не тот, кого просто так за борт смыть можно! Я намекнул ему, что у меня есть доказательства прошлых дел Бекхана. Грязь. С самого дна! Не будет сотрудничать как раньше, я его в этой грязи утоплю, никогда не отмоется… Или сотрудничай, или откупайся. Сумму назвал. Неподъёмную. Бекхан попросил немного времени подумать! Но выход у него был только один — и дальше мои деньги через свои фирмы проводить, делая их чистыми…

— А Настя? Я не понимаю… Не до конца.

— Всё просто! Я дал Алиеву время подумать. Сам отправился на выступление. После него я как обычно встретил Настасью. Гортензии любимые подарил. Она расцвела, как сад. Я ей всегда розами путь устилал, а она нос воротила. Но стоило только дать ей желаемое, как сама липнуть начала. Светилась от удовольствия, трогая эти цветы. И…

Лицо Пороха жёсткими линиями изламывается. Бешенство в каждом жесте проглядывает.

— Мы в машину сели. Она сказала, что у неё есть ко мне серьёзный разговор. Я вылез покурить. Машина рванула! Меня волной снесло… — Порох задирает свитер, показывая глубокий шрам на спине. — Легко отделался, да? Настасье не так повезло! Пришлось пустить слух, якобы я сдох! Отлежался… Выяснил, кто это организовал. Бекхан Алиев! Не захотел ни работать, ни откупаться. Думал, проблему решить кардинально… — скалится. — И вот уже тогда я пришёл в их дом. С местью.

Я пытаюсь уловить смысл. Когда в этот период появилась я?

— Когда Настя забеременела?

— Выходит, незадолго перед тем, как я в тюрягу сел! Я о беременности не знал. Она скрыла это. От меня. От всех… Свой уход со сцены прикрыла липовой травмой ноги. Втихаря родила, ребёнка тётке оставила. Сама решила со мной вопрос решить. О ребёнке. Я всегда был против. С моей жизнью дети не нужны. Одни проблемы! О том, что Настя родила… предположительно от меня, я узнал от её тётки. Та на мою конспиративную хату припёрлась с дитём. О той хате только Настя знала. Видно, на всякий случай, тётке адрес сказала. Тётка сказала, твоя дочка, забирай! Я не поверил. Мало ли с кем моя Настасья тёрлась, пока меня не было! Не хотел брать. Но тётка уже совсем плохая была, еле ходила. Других родственников нет. Возможно, это была моя дочь. Возможно, не моя. Заказал тест в лаборатории. Но результатов не успел дождаться. По моим следам всех собак спустили! Пришлось драпать… Как есть!