— Последние два остались, — комментирует Пятый, имея в виду два дома дальней родни Исаевых. — С утра новые порядки?

— Так и есть. Дел будет много. Склады ещё надо тряхануть. Там оружие припрятано у Исаевых. Казбек хвалился. Без меня носы не совать.

— Ясно, — кивает. — Когда начнём.

Внезапная усталость накатывает волной. Почти бессмысленной кажется эта мышиная возня, когда кот лежит где-то вдалеке и спокойно харю отъедает. Наблюдает издалека. Может нагадить — лапы длинные. Надо Порохом вплотную заняться. Но и Исаевых нельзя оставлять было. Я всё правильно сделал. Ни о чём не жалею.

— Завтра всё будет. И за Немца не забыл?

— Не забыл. За ним и за его шмарой из деревни.

— С ней опять мутит? Немец вроде её уже отъездил.

— Отъездил, но видно, соскучился. Снова с ней шуры-муры крутит. Видели, как Кристина из его номера выходила. Потрёпанная основательно. В общем, баба снова при его члене. Я приставил следить за ними.

— Тогда на тебя оставлю. Мне нужно проверить дом.

— Тахир прикатил. Проверил места, на которые стукач указал. Кое-где толкают дурь. Но не Пороховские…

— Ясно.

Сам за руль сажусь. Крепко сжимая. Это мне уроком будет. Не пацан ведь — нельзя опрометчиво кидаться, не проверив. На будущее зарубку делаю. Прежде чем кидаться, проверить надо. Потерять пару часов или дней, но сделать всё, как полагается.

Так вернее будет.

На территории всё спокойно. Обхожу охрану, слушая доклад. Заворачиваю к Тахиру, вернувшемуся недавно. Отчитывается, что пса своего дикого с Ариной познакомил. Позднее другими займётся, чтобы все знали девчонку.

Поневоле слова Ризвана вспоминаются — он бы с этого края проверять начал. Тахира? Вроде верный. Детдомовский. Молодой пацан ещё, но зубастый и тёртый. Ничего за ним замечено не было. Кроме того случая с Саньком. Но приглядеться стоит. Я теперь, млять, к каждой мухе приглядываться стану с подозрением.

Поднимаюсь в дом. Наверх. Но сначала к себе заворачиваю. Смыть с себя гарь, пыль воспоминаний и эту ночь. К Малой войти. Чистым, насколько это возможно в моём случае.

Между разговором с Пятым и возвращением в дом промежуток был. В старую часть города заезжал. На место, где раньше был дом отца. Сейчас там пустырь. Ничего не строится. Ничего не растёт.

Шаги короткие и торопливые. Здесь ещё тяжело находиться. Усилием воли себя заставил сесть там, где был порог огромного, роскошного дома.

В голове — каша. Крики. Визги. Рёв пламени. Плач. Снова кровью всё омывается. Нагнетает внутри. Сильнее и сильнее. В ту ночь Порох ворвался в дом со своей бандой. Тихо и незаметно охрану снял. Видно, свой человек был? Ещё с той поры.

В доме находился отец, Зарема с сыном, кое-кто из прислуги. Мать давно на тот свет ушла… Я в ту ночь с друзьями в кальянной зависал.

Вспоминая, невозможно себя не упрекнуть за беспечность. Но тогда я к делам отца отношения не имел. Пошёл в юристы, с блестящим образованием и связями отца мне светило успешное будущее.

Семья у меня уже была. Отец выгодную пару нашёл. В жены мне досталась мягкая, красивая девушка из благородной семьи. С Заремой было легко и просто. Наверное, идеальные жёны именно такие — с ними тепло. Уютно. Даже в постели — покладистая, но без перебора, без жаркого огня. Сына мне родила. Всё, что надо у меня было. Шло по накатанной, проторенной дорожке.

Жгло ли меня от Заремы так сильно? Как сейчас — от дочери врага?

Это преступление — мертвецов с живыми сравнивать.

Но внутри сейчас всё иначе, с другим вкусом и ощущением, что постоянно пляшешь на грани. На самом острие. Сорваться можно в любой момент. Но что-то удерживает. На волоске.

Переживаю минута за минутой события той ночи. Фантомно звенит телефон. Не модное яблоко, но другой. Со звонкой и пронзительной трелью…

Воспоминания

Звонит жена. Мысль с оттенком недовольства: почему не спит так поздно? Что ей надо?

Отвечаю. При первом же услышанном звуке в момент подкидывает высоко вверх и вниз опрокидывает в самый ад.

Воет. Кричит. Орёт так, что перепонки едва выдерживают. Ей больно и плохо. Дома — ад. Последнее, что я от Заремы услышал — сын мёртв. Умер мгновенно. Пулей задело. Рикошет.

— Он не мучился, — счастливо. На коротком выдохе перед тем, как услышать её крик. Связь обрывается.

Всё в сторону отбрасываю. Звоню торопливо. Отцу. Охране. Всем. Никто не отвечает. Друзей поднимаю — полупьяные, счастливые, сытые. Едва понимают, что происходит. На месте остаются.

Именно тогда понятно стало, что друзей в сытости искать не стоит. Их там нет. Есть только прихлебатели. Охочие до наживы и удовольствий.

Но должен же быть кто-то. Должен. Звонок знакомым в ментовке. Обещают выслать спец. отряд на место.

Но я быстрее приезжаю. Только для того, чтобы пробежаться по коридору, скользкому от крови, и увидеть своими глазами повсеместный разгром, насилие. Пьяный раж зверей банды Пороха.

Далеко уйти не успел. Подсекли. Навалились. Прижали. Сам Порох лично резать на клочки начал. Но так, чтобы я слышал, как орёт в соседней комнате насилуемая раз за разом жена.

— За что?

— Твой отец совершил большую ошибку. Тронул. Моё, — враг пронизывает ледяной бирюзой воспалённых глаз. — Я в ответ заберу всё. Всё, что было у него. До последней капли вашей гнилой крови. До последней монеты.

Кого тронул? Что тронул? Мне до дел отца было далеко. Как до Луны. Всё, что я знал: отец — бизнесмен. Банкир. В тонкости он меня не посвящал. Даже поощрял, что я другую дорогу выбрал.

Но теперь выходит, что отец с Порохом какие-то дела имел криминальные. Подробностей мне не сообщают. Лишь заживо раздирают.

Кажется, в какой-то момент я даже отрубаюсь. Полностью. Совершенно. Сверху на всё смотрю. Вижу огромную лужу крови и тело измочаленное с моим лицом. Мужчина невзрачной внешности поднимается, вытирая лезвие.

— Порох… — голос как сквозь вату пробивается. — Там на подходе силовики. Валить пора!

— Вовремя, — оборачивается Порох. Смотрит на тело. — Я тут закончил. Пора исчезнуть.

Стук шагов. Гогот. Дурное веселье подонков.

Вдалеке слышен вопрос Пороха. Для него, может быть, важный. Но для меня — смысла лишённый.

— Лебедей пристрелили?

Зачем этому утырку ещё и лебедей из пруда в саду отца стрелять?

Кажется, это было последнее, что отчётливо в голове мелькнуло.

Потом был треск огня. Жар, лижущий пятки. Ползком из дома. Зарема мертва. Сын тоже. По пути что-то круглое задел. Голову отца.

Это не дом, а кладбище. Здесь только мертвецы живут.

Прочь…

Гул сильный. От огня или от демонов, ревущих внутри. Несмолкаемый ни на секунду. В больнице провалялся недолго — списывать, как полудохлого собирались. Непомнящим своё имя прикинулся. Вышвырнули в питомник для бомжей. В том изуродованном и перебинтованном никто не признал Рустама Алиева.

Мёртв он. Окончательно. Точка.

Чуть позднее выяснилось, что Порох перед смертью отобрал всё, как и говорил — деньги, ценности, имущество оказалось переписаны на каких-то левых людей. Но везде подпись отца. Чуть кривая. Видно, дрожал, когда подписывал. Хотел выторговать жизнь. Не получилось.

Теперь у Пороха было всё, а у меня — ничего. Так начался путь Зверя.

Капли горячей воды по телу стекают. Уносятся вниз, в сливное отверстие. Кажется, что вода красная. Мыслями омыло и слезами сухими. Жжёт до сих пор. Но уже иначе. Лишь следом, а не раной.

Надо это запереть внутри — жадных демонов с их воем и жаждой мстить. Выпустить лишь в нужный момент. Когда на пути появится тот самый — главный виновник устроенной резни.

Месть приобрела другой вкус и оттенок.

Дочь Пороха — при любом раскладе — моей останется.

Я за дела отца пострадал, не зная о них. Малая тоже не в курсе, чем её папаша промышляет.

Похер, нужна она ему или нет. Главное, что мне она нужной стала. До дрожи.