Другое выражение в глазах. Как будто граница вокруг меня появилась невидимая. Неприкосновенная.

Принадлежность Зверю печатью легла.

Не сотрёшь. Поправив блузку, выхожу из туалета, обратно направляясь.

— Ну ни хрена себе. Красотуля!

Я дальше иду. Не обращаю внимания на голос. Но меня руки чужие хватают и к телу прижимают раскалённому. Потом чужак разворачивает меня лицом к себе.

Шарит взглядом алчным по телу и по лицу. Я потрясённо его разглядываю.

Боги… Он огромен. Даже Зверь мне сейчас не таким массивным кажется.

В этом амбале роста точно больше двух метров. Куртка кожаная на плечах широченных трещит, едва по швам не рвётся. Шея бычья, реально. Мощная. с венами вздутыми. Волосы у него смоляные. Короткие. Губы в бороде густой и чёрной прячутся. Нос крупный, хищный. Ястребиным клювом кажется. Брови густые. Ресницы тёмные и острые, как стрелы отравленные.

А глаза… При одном взгляде на них у меня в горле паника зарождается и накрывает снежной лавиной. Погребает под собой, уничтожает всё вокруг. Нервы, чувства. Всё в одно месиво.

Есть только страх. Животный. Под кожу струится ледяными щупальцами. Я словно кролик перед удавом.

Потому что не бывает у людей глаз такого цвета.

Они у него звериные. Ярко-жёлтые. Янтарные омуты. Губящие.

Ни одного намёка на человечность. Только азарт хищника и его повадки жестокие.

Кажется, они даже поблёскивают в темноте, как у тигра огромного. Незнакомец наклоняется ко мне и принюхивается. Ноздри его носа хищно трепещут.

Меня страхом лютым сковывает. Такого я ещё ни разу не испытывала. Никогда.

Я чувствую в нём опасность. Любовь к адреналину, скорости и острым ощущениям.

Там, внутри, тормозов нет вообще. Нет принципов. Нет морали.

Есть только нездоровое любопытство. Жажда неутолённая. Голод.

— Отпустите… — пищу еле слышно.

— Чёткая бабёнка.

Голос у него хриплый и сиплый. Ворон каркает — и то приятнее. Продирает мурашками до озноба. Зуб на зуб едва попадает.

— Отпустите. Я здесь не одна. Сейчас…

Ржёт. Громко. Пальцами щёки обхватывает и сплющивает. Губы трубочкой вытягиваются.

— Чё ты булькаешь, рыбка? Громче говори!

— Я здесь не одна! — пытаюсь голосу своему уверенность придать. — Я с мужчиной.

Голос дрожит и слова расползаются. Составными слогами. Но я стараюсь не падать в обморок.

— М-м-мой мужчина не любит, когда ЕГО трогают. Вам лучше отпустить меня прямо сейчас!

— Да ну? И что за хрен с горы у тебя в хахалях ходит? — ухмыляется гнусно…

— Правду она говорит. Не люблю, когда моё трогают! — раздаётся голос Зверя позади меня.

Я разом обмякаю в руках ублюдка незнакомого. Голову поворачиваю в сторону Зверя. Кажется, ещё ни разу не была так ему рада. Смотрю на него сквозь пелену слёз выступивших и улыбаюсь, шепча одними губами кличку его.

— Отпусти её, Палач, — просит Зверь. — Или ты за ней пришёл?

— Нет. Не за ней. И если уж вопрос встал, то и не за тобой.

Палач? Тот самый? Я мельком его фигуру исполинскую окидываю и зажмуриваюсь. Громила-убийца. Реально Палач. От страха обмереть можно.

Палач медленно пальцы разжимает. Я ласточкой скорой к Зверю лечу. Сама прижимаюсь тесно и обнимаю за торс его мощный. Лицом в грудь, чтобы не видеть и не слышать ничего. Только стук его сердца. И запах пряный вдыхать. Он, может быть, сам не из лучших. Но единственный, с кем я себя чувствую защищённой от всех прочих угроз.

Зверь одной рукой мои плечи оборачивает, пальцы сжимает. Словно успокаивает. А я его запахом дышу, как кислородом.

— Вцепилась, — хмыкает Палач. — Не оторвать. Твоя, что ли?

— Моя.

— Мелкая. Ладная… Симпотная мордашка. Надолго она у тебя? — лениво интересуется Палач.

Зверь напрягается всем телом. Словно к прыжку готовится.

— Тебе зачем?

— Я таких малышек драть люблю. Выглядит аппетитно. Взял бы попользоваться.

— Ты трупы трахать любишь? — холодно интересуется Зверь. Но в спокойном голосе ярость медленно обороты набирает.

Я хорошо знаю эти интонации. Как затишье перед бурей.

— Чё? Какие трупы?

— Такие. Она — моя. И от меня уйдёт только мёртвой, — чеканит Зверь.

— Серьёзное заявление… — Палач меня разглядывает. Взгляд его чувствую всей кожей. — Покажи ещё раз мордашку её, а?

— На другие смотри.

— Знакомой мордаха показалась. Глаза, если быть точнее… — растягивает слова Палач.

— Тебя это сейчас касается? — обрубает наглеца Зверь.

— Нет. Твои тёрки — только твои. Расслабься, — усмехается Палач. — Я здесь по другому вопросу. След проверял. Ищу хмыря одного. Тёмный кличка его…

— Не знаю такого.

— Ну, его мало кто знал… Только начал путь наверх пробивать и уже пожадничал, — хмыкает Палач.

— Нашёл?

— Нет, — с сожалением произносит Палач. — Гнида умеет следы затирать или просто сдох. Придётся к родственнице его близкой нагрянуть, стрясти долг.

Мужчины не двигаются с места, сверля друг друга взглядами. Словно проверяют на прочность.

— Ты размяться хочешь? Выйти подышать свежим воздухом? — лениво интересует Палач и как бы невзначай шею разминает, хрустнув позвонками.

— Можно и выйти. Или предлагаешь глаза закрыть, что ты на МОЁ посягнул?

Я царапаю ногтями ткань рубашки Зверя. Хочется привлечь его внимание. Мне боязно находиться между молотом и наковальней. И не хочется стать причиной лишнего мордобоя. Я всего на мгновение это представляю. Тошно становится. Страшно. Будет кровь. Много крови.

— Не надо, — шепчу одними губами.

Зверь взгляд вниз переводит, губы мои цепляя. Услышал? Или просто оценивает, стою ли я того, чтобы из-за меня вцепиться врукопашную с другим волчарой, не менее опасным, чем он сам.

— Знал бы кто, что это Твоё, — делает упор на последнем слове Палач. Пауза. — Не трогал.

— Это извинения? — уточняет Зверь. Но напряжение колоссальное не спадает. Так и глушит энергетикой с двух сторон.

— Вроде того. И могу тебе дать братский совет…

— Усмановы — слишком дальняя родня, — обрывает Зверь.

— Но всё же родня, — скалится Палач.

Они родственники, выходят? Зверь следующей фразой догадки подтверждает.

— Не настолько ты мне близкая кровь. И разбавленная к тому же.

— Но всё-таки кровь. Если девка твоя, то своё обозначать надо иначе. И не отпускать гулять в одиночку. Даже на нейтральной территории, — Палач наклоняет голову вперёд, смеряя Зверя пристальным взглядом. — Нейтралитет — хуже войны. Эта шалава, которая даёт всем, кто платит. Всегда найдётся тот, кому плевать на установленные этой блюдью нормы.

— По ходу, сегодня в роли плюющегося верблюда ты сам, — подводит итог Зверь.

Палач смеётся в ответ раскатистым громом.

— Остришь? Не припомню, чтобы ты шутил при прошлой встрече, — Палач мажет по мне взглядом, словно точку ставит. — Твоей крале от меня ничего не стало. Пропищала вовремя, что с мужиком. Только имя назвать не успела… Всё-таки твоя. Кто? — уточняет Палач. — Сам знаешь, что с жёнами тут не ходят. Только со шлюхами. Она — твоя… кто?

Зверь плотнее челюсти сжимает. Чувствую, что его терпение на исходе. Он не привык долго разговаривать. Немногословность — его вторая натура. Палач же хочет получить ответы, на которые Зверь и сам ответить не может чётко. Кто я для него?

— Моя, — роняет скупо. — Просто моя.

— Хорошо, — Палач делает шаг назад, словно решив не испытывать терпения Зверя. Рубеж отдаёт. — Вернусь к поискам Тёмного. У Эмира гниды не обнаружилось

— Удачных поисков! — говорит Зверь, словно прощается.

— И тебе… Не хворать…

Зверь разворачивается к устрашающему Палачу спиной. Я бы по стеночке ползла и взгляда с него не сводила. Но Зверь из другого теста сделан. Не из теста. Из камня. Из раскалённой стали.

Я до сих пор к нему — всем телом. И только спустя секунду понимаю, что мои ноги в воздухе болтаются, а он несёт меня. Прочь. Покидает тёмный коридор, минует шумный зал. Шагает к лифту.