Хлоп. Слева.

Хлоп. Справа.

Хлоп. Чуть выше головы.

Выбитые щепки летят в лицо. Паника морозит конечности. Порох стреляет холостыми. Но даже они могут убить.

— В следующий раз буду стрелять на поражение.

Я хватаю куртку, висящую на стене, напяливая поспешно. Странно, что Порох сидит. Одна нога выпрямлена больше, чем другая. Сломана? Вывихнута? Плевать!

Главное — убежать.

— Буду стрелять, — повторяет. — На поражение!

— Хотел бы убить — уже убил!

Я резко распахиваю дверь.

Не верю, что это Альпы. Пусть не врёт! Затащил меня куда-то в гористую местность. Таких и у нас полно. Плетёт небылицы.

— Далеко не уйдёшь, — слышится позади голос Пороха.

Дверь хлопает за моей спиной. Чиркаю молнией. Прячу голову в глубокий капюшон.

Делаю пару шагов в сторону. Меня резко сбивает с ног серой тенью. Валит на снег, нападая. Визжу от страха, видя пасть, клыки, смрад тяжёлого дыхания.

Меня резко поднимают. Отряхивают. Держат, как куль.

— Ты?

Смотрю в знакомые глаза. Слов не могу подобрать. Ублюдок… Предатель!

Немею от чувств. Меня заталкивают обратно в дом.

— Молодец. Сними с неё лишнее! — кивает Порох мужчине, стоящему рядом со мной.

Порох перемещает левую ногу в сторону. Осторожно. Морщится от боли.

— Сука. Давно меня не стреляли.

Отставляет ружьё, прислонив к креслу. Смотрит, как меня быстро раздевают умелые руки, снимая мужскую куртку и обувь. Гнусный предатель отходит. Но держится настороже.

Порох машет рукой.

— Подведи её ко мне.

Несколько шагов. Замираю возле Пороха. Гадаю, что дальше будет. Не знаю. Это же… психопат. Убийца жестокий. Таким мне его описывали.

Он резко выбрасывает руку вперёд, тянет меня за ворот, наклоняет к себе. К своему лицу. Смотрит. Прямо в глаза.

— Послушанию отцу тебя ещё научить придётся. Да? — дует на щеку. Там крадётся непрошеная слеза. — За щенка переживаешь, что ли? Не переживай, деточка, без мужика не останешься. Есть у меня на примете достойный кандидат…

Слова Пороха о других мужчинах вызывают омерзение. До сильной тошноты.

— У меня есть мужчина. Мой Зверь — Единственный. Другого не будет!

— Рот захлопни. Не говори мне про него! — угрожает. — Я тебя за достойного выдам замуж, — продолжает Порох.

— Достойный кандидат?

Оглядываюсь на молодого мужчину. Стоит рядом. Гордо плечи расправил. Смотрит прямо в глаза. Даже не в сторону не отводит. Не стесняется ничуть.

— Этот, что ли, достойный кандидат?

Медленно смотрю на парня с ног до головы и обратно. Как я только его вишней не подавилась?!

— Тахир достойный?! — спрашиваю. — Он Зверя предал. И тебя предаст!

Порох смеётся, хлопнув себя по ляжке.

— Кого-кого он предал? Не смеши, роднуля. Сынок, помоги сесть Арине.

— Сын?

Отшатываюсь от рук парня, тянущихся ко мне жадными щупальцами.

— Ну, не совсем сын. Я к его любвеобильной маман… кхе-кхе… захаживал, когда у неё уже пацан был.

— Матвей Алексеевич мне как отец, — благоговейно отвечает Тахир, с уважением глядя на Пороха. — Он спас мне жизнь. Ещё ребёнком. Я пойду ради него на всё.

— Да-да. Молодец, сынок, — хвалит Порох. — А ты решила, что Тахир из-за тебя, что ли, предал? — громко смеётся. — Нет, роднуля. Мой Тахир давно возле Зверя трётся. Зверь думал, что он пацана облагодетельствовал, когда позволил молодняку детдомовскому к его банде примкнуть. Только всё просчитано, — жутко улыбается, постучав себя по голове. — Давно. Нужен мне был человек возле Зверя. Следить. Докладывать…

— А как же Санёк? — спрашиваю у Тахира. — Я его в деревне видела. Не тебя.

— Мне светиться нельзя было. Дурак, я, что ли? Отец научил, как надо… — опять в сторону Пороха смотрит. Как загипнотизированный. — Но и тебе спасибо, Арина. Пятый слишком подозрительный. А ты все подозрения в сторону отвела.

Во взгляде Тахира благодарность не только благодарность с радостью светится. Голод. Предвкушение…

— Тимофей был прав! Значит, я зря вмешалась. Знала бы, язык прикусила! Предатель!

— Здесь тебе будет лучше! — горячо спорит Тахир, прожигая взглядом насквозь. — Отец любит тебя.

— Так любит, что пристрелить готов.

— Ты должна его слушать. Он хочет добра. Зверь — ублюдок. Каких поискать. Он тебя силой взял!

— Это моё тело и моё дело. Уходи. Не хочу тебя видеть! Гнус… — отворачиваюсь от Тахира.

Всегда считала, что собаки плохим людям не будут верны. Однако Вулкан ему верен. Видно, Пороху дорог Тахир, если его вытащили. Вместе с дурной псиной, кувыркающейся в снегу возле этого дома.

В голове до сих пор местами пусто, а местами очень сильно гудит. Не получается картинку собрать.

— Почему я ничего не помню?! Мне что-то вкололи? Что?

Искристый взгляд Пороха подтверждает догадки.

— Да. Прыткая ты, оказывается. Удрать хотела, когда заварушка началась. Пришлось немного усмирить. Вколоть препарат. Для пользы. На время перелёта. Беспамятство — временное.

Мне вкололи снотворный препарат! Видимо, очень мощный. А я… беременна. Как же мой малыш?! Это может плохо на нём отразиться. Беременным и простой анальгин нельзя, а Порох мне неизвестно что вколол! Это мог быть даже наркотик.

Я опускаю ладонь на живот, сквозь слёзы глядя на фигуру отца. Я о нём так часто слышала. Теперь вижу перед собой! Но лучше бы никогда не видела это Зло во плоти.

— Ты беременна, — чеканит Порох. Гладит свой чистовыбритый подбородок. — Но живота ещё нет. Срок?

— Не т-т-т-твоё дело!

Порох резко выбрасывает руку вперёд и тянет кресло на себя. Вроде седой и с больной ногой, но сильный. Как спрут. Кресло легко подъезжает к нему.

— Моё дело. Ты от ублюдка понесла. Погань Алиевскую в себе носишь… — тыкает пальцем в живот. — Срок. Какой у тебя срок? Или я прямо щас из тебя эту дрянь… вырежу. Я резать хорошо умею. Зверь не рассказывал?

— Рустам мне подробности о прошлом не рассказывал! Он меня от плохого бережёт!

Пытаюсь отбить руку Пороха, но он тычет пальцем как стальным прутом. Давит. Словно насквозь хочет пронзить.

— Срок, доченька. Какой у тебя срок?

— Д-д-десятая неделя началась.

— Десятая! — тянет Порох.

— Аборт вроде уже поздно делать? — подаёт голос Тахир.

— Мне законы не указ. Поздно или рано — только я здесь решаю. Усёк? И слюни подбери. Не капай при мне на доченьку, — снова ласково стелет, но глаза холодные.

Страшные. Как куски льда без жизни. Мороз ледяной по коже продирает.

— Десятая неделя… Десятая… — повторяет Порох. — Что ж! Подождём. Немного.

— Чего?! — с паникой. В комнате жарко натоплено. Но мне холодно. Ледяной паникой тело морозит. — Что ты задумал?

— Ничего особенного. Всего лишь хочу узнать пол ребёнка. Если это будет мальчик… мне на руку!

— Почему?

Мальчик — это наследник, проносится в моей голове. Зверю был нужен наследник. Говоря, что мальчик ему на руку, Порох тем самым дал понять, что Зверь выжил и не допустит смерти своего наследника. Он будет биться насмерть. Значит, Рустам не умер, как Порох сказал мне в начале.

Улыбаюсь. Если жив, Зверь найдёт меня.

— Рано радуешься, роднуля. Я ни с кем на сделки идти не собираюсь. Тем более, с Алиевским отродьем. Если пацана носишь, я лишь сделаю вид, что готов на сделку. Но потом… — улыбается широко. — Алиев пожалеет, что чудом выжил много лет назад.

Гудит. В голове. Во всём теле. Ярко-красные вспышки и полосы. Так жарко, что аж кишки сворачиваются.

Не помню, как выбрался из клуба. Там рвануло нехило. Спасло чудом. Лже-Пороху полбашки расплющило упавшим перекрытием. А меня накрыло. Как от беды кто-то отвёл. Но всё равно поранило. Одежда мокрая от крови. Даже думать больно. Двигаться — тем более.

Кругом всё горит. Яркие мигалки пожарных. Машин скорой помощи. Мешки чёрные туда-сюда таскают. С трупами. Многих подорвало. Очень многих.