— Тебя как звать, девочка?

— Арина. И я не девочка.

— Ой, нашла чем хвастаться, — хихикает Наталья, всплеснув руками. — Я с пятнадцати лет не девочка, но медаль себе на лоб не вешаю.

Она мой взгляд перехватывает и перестаёт улыбаться.

— Да не смотри ты так. Удавкой. Пойдём, покажу, где душ и ванная…

Мне не хочется следовать за ней. Ничего не хочется. Но выбора у меня нет. Не в окно же выбрасываться. Охрана Зверя кругом. Но от взглядов снисходительных огрызнуться хочется и сделать что-то из ряда вон.

Дурная, должно быть, становлюсь… Но заставляю себя идти за Натальей. Потом она дверь ванной перед собой толкает. Светлый кафель двух оттенков бежевого на стенах и на полу — в клетку мелкую, с ракушками посередине. В одном углу — ванна, рядом раковина-тюльпан и зеркало на дней. В другом углу — кабина душевая и унитаз рядом с ней. Аккуратно всё сделано. Пар в воздухе ещё висит. Я на кабину смотрю, кажется, ею последний раз недавно только пользовались.

— Проходи. Осмотрись. Мыльно-рыльное над ванной на полках стоит. Полотенца на корзине лежат. Если что по-женски надо, то в шкафу под раковиной найдёшь… Сейчас одежду принесу, а ты пока выбери себе шампунь и мыло. У меня этого добра много, я люблю сладкие ароматы…

Наталья меня на пару минут оставляет. У неё и правда много сладковатых ароматов — миндаль, кокос, ваниль, шоколад. Как будто кондитерская фабрика. Она и сама булочку напоминает сдобную. Мужикам её, наверное, откусить хочется и распробовать.

Едко думаю и со злобой неожиданной. Но саму себя одёргиваю.

— Одежду в спальню отнесла…

Дверь ванной отворяется, Наталья снова здесь.

— Вот халат, на крючок повесила. После душа — самое то в халате сидеть. Как умоешься, наверх поднимайся. Вторая дверь налево по коридору. Там постелено. Ваша спальня…

Она говорит «ваша спальня» — значит, моя и Зверя. Неужто сама с них не кувыркалась? Или для него это в порядке вещей, со всеми подряд сношаться?

— Ну, не буду мешать. Мойся, в общем, — говорит Наталья и уходит, не дождавшись от меня «спасибо».

Я обычно всех благодарю за внимание и помощь, а тут словно язык присох и обломится, если слово лишнее скажу.

С облегчением в кабину душевую залезаю. Смываю с себя всё. С трудом нашла среди всех прочих баночек шампунь с ароматом груши. Более-менее нейтральный и не слишком приторный. Потом волосы немного феном просушиваю. Халат на голое тело набрасываю. По-женски мне ничего не надо, выделений нет у меня. Мазало первый день, а потом перестало. Значит, ли это, что я теперь должна буду перед Зверем ноги раздвигать?

Не хочется. Особенно сейчас не хочется. Нутро бунтует. Так что я на корточки сажусь и перебираю содержимое. Нахожу тампоны, размером маленькие. Вдруг Зверь ниточку увидит и побрезгует проверить?

Не знаю, как долго его так удастся обманывать и удерживать. Да и гарантии нет, что он меня по-другому не использует. Ведь взял меня иначе — пальцами дрожь выбил и орган свой между грудей пристроил.

От воспоминаний порочных бросает в дрожь. Кипяток по коже. До нервов опаляющий. Лицо полыхает. Щёки пунцовые. Дурь он прямиком под кожу вгоняет. В кровь пускает блажь и мысли вязкие. В животе болтанка странная начинается. Словно там крыльями птица машет, но вверх взлететь не может — тянет вниз тяжестью странной. Горячей.

Пора выходить. И мысли эти прямо здесь оставить.

Я наверх поднимаюсь. Стараюсь лишних движений не делать и звуков производить тоже.

Спальня приготовленная чистотой и порядком сверкает. Одежда сложена на стуле с высокой спинкой. Кровать огромная, двуспальная, застелена покрывало золотистым с красными маками огромными. На трюмо стоят баночки с кремами, расчёски в первом ящике лежат. Я волосы немного просушила, но теперь надо расчесать их.

Я начинаю их расчёсывать, пряди между пальцев пропускаю. Шорох слышится. Зверь на пороге. Окидывает меня взглядом. Будто навзничь опрокидывает и под себя подминает рывком сильным.

Дверь закрывает. Щеколдой щёлкает. Ко мне идёт.

Я замираю. Добычей охотника себя чувствую. Жар неуёмный в груди возникает. Под рёбрами сердце бешено бьётся с частотой несусветной.

Зверь медленными шагами расстояние стирает. Вычитывает воздух свободный — в пекло. В жар пустынный превращает.

Пальцы его крупные и сильные по ряду пуговиц скользят. Расстёгивают их. Одну за другой. До самого низа. Он тело своё оголяет. Машина. Зверь.

Пособие по красоте убийственной. Жестокой. Сильной.

Мужчины, наверное, только такими и должны быть. Чтобы бёдра сильнее сжимались от одного только взгляда на эти мышцы бугрящиеся и лоснящиеся.

Он возле меня замирает. Гора. Эверест. Мощь.

Пальцы в волосы мои запускает. Они струятся и скользят. Прядь за прядью. Волосок к волоску. Вниз. На халат махровый.

Зверь наклоняется и расчёску из пальцев онемевших отбирает. В сторону небрежно отбрасывает. Потом узел на халате. Справляется в миг жалкий. Дёргает халат вниз по плечам. Обнажает. Оголяет. Брать хочет. Снова.

Его ладони на грудь мою ложатся. Сжимают безжалостно. Соски выкручивает. Сильно и жёстко. Стон сдавленный с губ срывает.

— Не дотерплю… — хрипло точку ставит. — Здесь тебя брать буду…

— Не надо. Не хочу! — упрямо возражаю.

Пытаюсь халат на груди стянуть. Позорно и постыдно себя чувствую. Потому что близость его меня блаженной делает. Я бёдра изо всех сжимаю, а они жалкой дрожью разбиваются. И по венам струится ток. Бьёт. Оглушает. Тело ноет. Полнится чем-то диким и ядовитым.

Отрава. Наркотик. Хуже всего. Такой, как он, будоражит. Много не делает. Но на него смотришь и себя теряешь. Без остатка. Придатком себя чувствуешь. Приложением. Его. Вся.

Даже грудь ноет и соски вперёд вытягиваются под его взглядом алчным. Тёмным. Порабощающим. Стягиваю ткань на груди, а она соски царапает так, что почти больно. Орать хочется и выть. Выцарапывать из себя потребность в его касаниях.

— Тебе есть с кем развлечься, Зверь. Меня нельзя трогать! — глухо говорю, а голос шёпотом царапающим по глотке скользит.

— Тебя хочу! — паузу делает и ухмыляется. — Про кого думаешь, Малая? Наталья? На хрен мне её жопа толстая, когда у меня бусина маковая имеется. Дрожит. На болт мой молится. Хочет. Я всё ощутил.

— Нет. Нет. Нет… — шепчу. Но тут же глупо спрашиваю. — Она не твоя… любовница?

— В это депо даже поезд войдёт. Меня другая щель интересует. Твоя. Крохотная.

От его слов похабных месиво странное. И пачкает он меня грязью, и среди прочих выделяет. Награждает. Надежду даёт скверную. Чему радуюсь.

Дура? Дура, да.

Но внутри радость плещет пополам со смятением. Вроде на волю выпустили, а далеко улететь не дали — в кулак поймали. В темнице сильной хватки держат.

Зверь резко пальцы в волосы запускает. Сжимает их у самой кожи головы и тянет так, что чуточку больно.

— Думаешь, я про твою выходку с платком забыл, Малая? Ни хера подобного. Проступок. Мог бы тебе за это сделать худо. Не стал. На потом отложил. Но отработать надо. Сечёшь?

Мой взгляд в его пресс стальной упирается. Бронзовая силища. Дурная. Рельефная. Кубики рублёные и чёткие. Мышцы вширь раздавшиеся, но проработанные. Агрегат для порочных забав. Это и не забавы даже, а испытание — под ним лежать. Ноги широко распахивать, дубину его сжимать. Молот огромный. Похотью накачанный. Мой взгляд сам вниз ползёт. На бугор. Ширинка вызывающе топорщится. Мощью органа детородного.

— Правильно сечёшь, Малая.

Он второй рукой пуговицу освобождает. Молнией вниз чиркает. Под брюками нет белья. Его член сразу вверх подскакивает. До пупка восстаёт. Величиной пугает. Пыточный инструмент — не меньше. Его орган реками синих вен оплетён. Полноводные. Мощно кровь перекачивают. Зверь свой агрегат перехватывает у корня. Ко рту моему направляет. По губам бьёт головкой толстой. Жемчуг смазки разносит.