Воцарилась тишина.

— Люблю тебя, — наконец с трудом выговорила княжна.

Кин коротко, презрительно рассмеялся.

— Это не любовь.

Снова долгое молчание.

— Покажи мне любовь, — сказала Мэйвей.

Не отвечая, Кин вытянул руку. Солнечные блики заиграли на ней, то появляясь, то исчезая по мере того, как ветер играл ветвями или на солнце набегала мимолетная тучка.

Посидев так некоторое время, он легко, одним движением поднялся и направился в дом.

В дверях Кин столкнулся с князем.

— Можно узнать, куда вы так стремительно убегаете? — спросил он.

— Куда угодно. Прочь отсюда. И вы меня не удержите.

— И не собирался, — ответил князь. — Только позвольте полюбопытствовать, куда вы пойдете? Домой? Ваш отец примет вас лишь затем, чтобы завершить наказание. А потом снова отправит сюда, только теперь уже под стражей. В Шихао?.. После того, как сорвали переговоры? Не думаю, что Камичиро будет вам рад. Кроме того, вы ещё не вполне оправились от болезни и можете в любой момент потерять сознание. Боюсь, вам некуда идти, молодой господин. Советую вам задержаться хотя бы затем, чтобы залечить раны.

Кин остановился, не в силах выразить охвативший его гнев. У него было чувство, что его связали по рукам и ногам, заперли в клетке и впридачу заткнули рот. И теперь он не может ни сказать что-либо, ни пошевелиться.

Он с грохотом захлопнул за собой дверь, оставив на террасе князя Шу и его дочь.

Он был самым красивым существом, которое княжна Мэйвей когда-либо видела. Изящным и утонченным, как оружие работы искусного мастера, грациозным, как дикое животное, сияющим, теплым и неуловимым, как солнечный свет.

Едва увидев, она захотела его себе. Не задумываясь, безоглядно и страстно — и так же естественно, как хотела дышать. Рядом с ним ее мир становился красивым и ярким. Без него — серым, унылым, пустым.

Увидев, что с ним сотворили удары кнута, княжна пришла в ярость. Это было то же самое, как если бы избивали ее.

Я буду заботиться о тебе. Больше никто не посмеет причинить тебе боль. Я никому не позволю тебя обидеть.

Смотри, вот все, что ты любишь. Живи здесь, будь счастливым. Я все сделаю, чтобы тебе было хорошо.

Но почему-то он не был счастливым. С тех пор, как он поселился в Туманных Вершинах, горевший в нем свет померк. Казалось, он покорился своей воле, но вместо сияния, которое он источал, которое пленяло и слепило Мэйвей, точно яркое солнце, теплился тусклый огонек, который грозил вот-вот погаснуть. И она не знала, как разжечь это пламя вновь.

Что бы она ни делала, ему было все равно.

Однажды вечером он сел на коня и уехал вниз по тропе, в город. Незамеченная, Мэйвей последовала за ним. Не для того, чтобы досаждать ему своим обществом. А чтобы убедиться, что с ним все будет хорошо.

Он вошел в увеселительный дом, где посетители ужинали и слушали пение красавиц.

Кин никого здесь не знал, но для него сразу нашлась компания. Каждый хотел заполучить такого красивого и очаровательного молодого господина за свой стол. Гости наперебой угощали его и, распознав в нем человека из столицы, интересовались новостями Шихао и жизнью при императорском дворе.

Кин охотно болтал с ними. Ужинал, пил, улыбался девушкам… И сердце Мэйвей, притаившейся у открытого окна, пропустило удар: вот он, этот свет, который она так мечтала снова увидеть.

Кин принадлежал такому миру, а такой мир — принадлежал ему. Он засиял, лишь на миг ощутив себя свободным.

Мэйвей стало больно, но в то же время… В то же время она почувствовала себя счастливой, глядя на то, как счастлив он.

Он прав. У него своя сила. Но не та (или, вернее, не только та), о которой он говорил Мэйвей.

Сила украшать собой мир. Давать людям тепло и радость, вызывать улыбку на каждом лице — легко, инстинктивно и щедро, не ожидая ничего взамен. Нельзя укротить, приручить эту силу, ибо она — дар и существует сама по себе, как солнце, согревающее мир.

Ей вдруг вспомнилось, как Кин протянул руку навстречу его лучам. Свет играл на ней бликами, которые беспрестанно сменяли друг друга. «Покажи мне любовь», — сказала она тогда.

Мэйвей поняла.

Невозможно пленить солнце.

Той ночью в доме развлечений произошел удивительный случай. Далеко за полночь, когда половина посетителей разбрелись по домам, а прочие клевали носом, уже почти не слушая песен похрипывающих дев, в главном зале появилась медведица. Панда приблизилась к столу, за которым спал молодой господин из столицы, бережно сгребла его в охапку и унесла. Из работников заведения свидетелем тому стал лишь слуга, убиравший посуду. Он клялся и божился, что все было именно так, но хозяин лишь дал ему подзатыльник и велел не выдумывать. Гости же, которые все без исключения пили вино, решили, что им это привиделось.

Наутро Кин обнаружил комнату пустой. Всё, включая подарки Мэйвей, исчезло — осталось лишь самое необходимое. На ширме висели верхние одеяния. На столе дожидался завтрак.

Мэйвей явилась, когда он оделся и поел, а служанка унесла посуду. Княжна указала ему на дверь:

— Уходи.

— Куда? — спросил Кин.

Она взяла его за плечи и принялась подталкивать к двери.

— Уходи.

— Подожди… Ты что, отпускаешь меня?

Кин развернулся и всмотрелся в ее лицо.

— Уходи, — глядя на него прямодушно и откровенно, сказала княжна.

Сейчас она совсем не напоминала капризного и дурашливого ребенка.

— Правда? — ещё раз уточнил он.

Княжна промолчала, но все читалось на ее лице. Любовь, смирение, печаль, вызов.

— Прости, — сказал Кин.

Хотел было взять ее за руку, но не решился.

— Спасибо.

Княжна вскинула на него глаза, и они долго смотрели друг на друга. Впервые за все это время Кин ощутил безмолвное взаимопонимание с ней. Горькая обида переполняла Мэйвей, но она отпускала его чистосердечно и честно. У Кина потеплело в груди.

— Спасибо, — повторил он, искренне и от души. — Спасибо тебе. Уверен, ты найдешь своего человека. Будь счастлива.

Кин как раз направлялся к воротам, когда его остановил слуга и передал, что его желает видеть хозяин дома. Князь дожидался его в беседке у пруда с лотосами.

— Прошу, выпейте со мной чаю, молодой господин, — любезно пригласил он.

Кин послушно уселся за стол.

— Собираетесь меня остановить? — спросил он. — Или будете бить и ругать?

Удрав в питейное заведение без спросу, он подозревал, что обитателям Туманных Вершин эта выходка вряд ли понравится. Вообще-то он не собирался возвращаться. Он намеревался провести веселый вечерок в городке, а там отправиться куда глаза глядят. Однако сам не заметил, как уснул за столом. Не потому, что сильно опьянел. Был у него талант вливать в себя изрядное количество вина, не хмелея. А потому, что (как и предсказывал князь) полностью восстановиться после ударов Тигриного кнута ему предстояло еще не скоро. Он уснул просто потому, что устал. Как вернулся домой, Кин не помнил.

— Даже не думал, — ответил князь. — Могу я с вами поговорить?

Кин пожал плечами.

— Что вы намерены делать дальше, молодой господин? — спросил князь Шу.

— Уехать отсюда, — ответил Кин. — Мы обо всем договорились с княжной. Будете возражать?

Князь Шу пожал плечами, как бы говоря: «Очень надо».

— Я не собираюсь жениться на вашей дочери, — на всякий случай уточнил Кин.

— Да, вы ясно дали понять, что не в восторге от этой идеи.

— Если что, я уже поцеловал ее, — сообщил Кин, все ещё не веря, что князь сдался. — Насколько я могу судить, ничего не изменилось. И не изменится. Никогда.

— Хорошо, — сказал князь Шу.

Кин покосился на него, удивленный: