Билли несколько расстроен, а отец радостно говорит:

- Рад, что то дерьмо, которое ты употреблял, не уничтожило твою память!

Конечно, не уничтожило. Сейчас я четко помню только две вещи: один адрес на Альберт-стрит и семь цифр телефонного номера, который оставил мне Сикер.

Я шагаю к Хейзел и обнимаю ее за стройную талию. Она улыбается мне, такая безупречная в этой желтом платье и гольфах, я чувствую ее приятный аромат. Она напоминает мне американскую провинциалку из фильмов пятидесятых годов. В штанах у меня начинает что-то происходить. Я думаю о том, как замечательно было бы забрать ее в нашу квартиру на Монти-стрит и потрахаться, как никогда. Но не хуже было бы встретиться и ширнуться вместе с Джонни, Кочерыжкой, Мэтти, Кизбо и всей компанией. Всегда остается и третий вариант: пойти к моему новому товарищу, личному тренеру Сикеру.

Когда я говорю, что лучшее место в этом аду - это вокзал, то можете искренне верить мне на слово. Конечно, я никогда не признаюсь там, в Лейте, что родина моей матери - это настоящая дыра, которая точно не похожа на тосканские пейзажи, освещенные яркими солнечными лучами, которые представлял себе я как место, где берет свое начало род Маззолов. В самой потрясающей стране всего мира это город - шип среди роз. В Италии тоже есть трущобы, на которые смотрят пренебрежительно даже местные. Теперь я понимаю, почему мамины родители поехали в Шотландию.

С самого детства я еще никогда не чувствовал себя так плохо. И это при том, что надо понимать, что большую часть моего детства похоронили победные выборы тысяча девятьсот шестидесятых годов. Все, что я помню об этих землях, - это некое мистическое место, которое существует разве что в детском воображении. А в реальности я получаю лишь жалкое убежище самодовольства и коррупции. Даже вовсе не вдохновенная старая семейная ферма, которая всегда казалась мне романтической, возникла сейчас перед моими глазами обычными сельскими трущобами, а также огромная автостоянка с кучей ржавых «Фиатов», которая служила нам тогда площадкой для игр, мало украшает эту местность. Раньше я не замечал, что весь поселок стоял на огромном пустыре, поросшем кустарником, а все его жители находятся в столь глубокой депрессии, не замечают ничего вокруг.

Единственные места, которые привлекают меня хоть немного, - это кафе-бар у вокзала, где я люблю пить фантастический итальянский кофе, и старый сарай, где кузен Антонио бездумно оставил кучку подушечек из церкви, прежде чем жениться на своей подружке и поехать в Неаполь, чтобы стать там жалкими младшими государственным служащим. По семейной традиции, именно здесь я и встречался с Массимою. Прежде чем мне было разрешено снять пробу, две недели я потратил на бесполезные поцелуи, прощупывания и минеты от этой маленькой католички, знакомые мне еще по Шотландии (слава Богу, я ходил в общую школу, которую разрешено было посещать сторонникам любой религии, хоть что-то хорошо отец для меня сделал), но сейчас эти сомнительные удовольствия сопровождались кучей обещаний, лестью, угрозами и, в конце концов, отчаянной болтовней о любви и свадьбе. А Массим уже почти двадцать лет! Кузина Карла подчеркнуто предупреждала меня, правда, после того, как почти уложила нас в одну кровать, как это часто случается в итальянском матриархальном мире: у девушки есть жених. Поэтому мы постоянно скитались по городку, как беглецы - от вокзала до сарая и обратно.

Но упорство - мое второе имя, поэтому как раз сейчас я наслаждаюсь вкусным кофе, и меня совсем не беспокоит, что поезд, которым едет ко мне Массима из соседней деревушки, опаздывает на тридцать минут. И куда денется Дуче, когда он так нужен? Впрочем, какая разница; пока я не могу представить зала для ожидания лучше, чем этот маленький бар со стеклянной дверью, где можно подсматривать за игрой в карты за соседним столиком. Потягиваю кофе под успокаивающий аккомпанемент сияющей, шипящей кофеварки, которая напоминает мне древние паровые двигатели. Сейчас я думаю о том, что для этих несчастных местных подонков действительно мало что изменилось за это время: здесь надо на всю жизнь взять на себя обязательства, чтобы просто потрахаться! Сегодня день буквы «Ф», и мое новое слово - «финт».

ФИНТ (существительное) - обманчивое движение, кажущийся выпад, хитрая уловка.

Кофе вызывает у меня сонливость, солнце уже заходит, я вижу его в окно.

Бармен с щелчком открывает кассу. Толстый рыжий кошак, который напоминает мне Кизбо, шагает по освещенным последними на сегодня лучами плиткам и лениво смотрит на посетителей с такой миной, что они расступаются перед этой напыщенной животным.

Через грязноватое окно, украшенное узорами, я вижу на улице двух ребят, которые только встали от игрового автомата и теперь в шутку пихают друг друга. Один одет в футболку «Ювентуса» - команды, которую поддерживает и наш Антонио. Видимо, она приобрела здесь огромную популярность после того, как от неаполитанцев ушел Марадона. Бедные сволочи: выдающийся футбольный игрок дал им лишний повод для разочарования в их и так плачевной жизни, fratellos. А еще очень странно видеть, как здешние мудилы держатся за руки - прямо как девушки в том же столетии, которое порадовало нас появлением паровых двигателей. Это делают даже дети и взрослые!

Представьте себе, шагаю я по Уок и держу за руку Рентона, Кочерыжку, Томми или Франко! Впрочем, Франко это даже понравилось бы - уже представляю, как он бежит к «Свободе выбора» в своем комбинезоне и тащит за собой целую ватагу корешей! Вспомнив о доме, я сразу думаю о Марке и реабилитации и вытягиваю из кошелька смятые листы бумаги. Я спас их из мусорной корзины в его комнате, это несколько страниц из его дневника и записей в журнале.

Это все, что он заслуживает, надо расплачиваться за свою грубость, и я обязательно получу свое вознаграждение, когда мне представится возможность обговорить с ним определенные моменты этой писанины. Такая беспечность всегда имеет свои последствия, в нашем современном мире нельзя забывать о безопасности и возможности получить по заслугам.

Уже под утро мне приснилась Фиона. Я почти чувствую здесь ее присутствие, пытаюсь схватить руками ее обманчиво тело, которое приобретает какие-то невероятные, непостоянные демонические формы. Даже если бы она чудовищем, мне все равно очень хотелось бы трахнуть ее, прежде чем я окончательно проснусь ... Но ее эктоплазменные призрачные черты ускользают из моих объятий, как золотая рыбка в аквариуме ...

Я просыпаюсь и дрочу под сумеречное пение за окном.

После завтрака (каша, тосты и чай) я приступаю к привычному своему ритуалу тренировки, конечно, встречаю во дворике Сикера. Возвращаюсь в комнату уставший, но вдохновленный - прекрасное состояние для здорового чтения, однако я не могу сосредоточиться или, по крайней мере, успокоиться. Меня охватило жуткое чувство страха и ужасной потери - так сильно, что я все дрожу. Затем начинаю задыхаться. Комната будто крутится вокруг меня, я понимаю, что у меня начался какой-то непонятный приступ паники или беспричинного страха, и стараюсь взять свой организм под контроль. Все быстро проходит, и вот все снова по-старому, но я чуть не обосрался.

На встрече с Томом меня, на хуй, раздражает абсолютно все. Он замечает это и начинает расспрашивать, что случилось. Я говорю ему, что мне плохо, я повел себя как полный мудак со всеми, кого люблю, но не могу и не хочу говорить об этом. Он предлагает мне записать все свои ощущения в журнале. Меня снова трясет, но на этот раз - от нападения сардонического смеха, и наша встреча подходит к концу.

Меня никак не хочет оставлять тревога, я чувствую, как что-то пожирает меня изнутри. У меня снова перехватывает дыхание, хотя сейчас моя респираторная система крепка, как никогда. С гантелями и упражнениями, воздух циркулирует ней так же легко, как героин – по шприцу. Но только не сейчас. Я хочу бороться, помню, что Сёрен Кьеркегор сказал когда-то: «Тревога - это головокружение от свободы». Но, пожалуй, мне не суждено быть свободным.