- Сынок, сыночек мой, - причитает мама, слезы струятся ее щеками, заливая широкую, счастливую улыбку; целая вечность проходит, но я терплю, потому что только сейчас понимаю, как долго ее не видел, - Ой, как ты хорошо выглядишь! Правда, Дэйви?
- Да, настоящий красавец, - соглашается мой старик, сжимая мое плечо, как фермер, который обнимает своего призового быка.
- Господи, спасибо, что весь этот кошмар закончился!
У меня аж сердце замирает, когда старенький мотор не хочет заводиться, но в конце концов папе удается вернуть его к жизни, и мы быстро уезжаем прочь от центра. Успеваю заметить, что кто-то из наших вышел на лестницу, но не хочу поворачиваться и разглядывать, кто именно. Мама гладит меня по колену, а сама поджигает сигарету - до сих пор не может избавиться от этой плохой привычки. Мы едем через мост в Эдинбург, когда по радио вдруг начинают Так соблазнительно беседуя о том, чтобы ехать по белоснежной линии трассы.
Они не замечают ничего, просто болтают о том, какой сегодня прекрасный день, пока я умираю от жажды, снова и снова. Все мое тело, вся моя душа, чисты, как манна небесная, вены пустовали целых шесть недель, бьются в унисон с барабанами, требуя принять в себя первый пакетик героина. Одна только мысль о нем вызывает у меня холодный пот, заставляет пылать мои поры. Дождаться не могу. Но я решаю для себя, что попробую пожить новой жизнью, ради них. Мой старик что-то очень спешит, и наши шины визжат на каждом повороте дороги.
Июнь 1969, Блэкпул. Месяц все еще напоминает огромную головку сыра, которую скоро завернут в бумагу, наградят следами Янковский астронавтов и прежде чем засунуть в холодильник. Гуляем по Золотой миле. Учащенное, возбужденное дыхание дедушки Рентона становится аккомпанементом для нашей с ним прогулки. Помню, как мы с ним рассматривали его медали. И тогда жестоко заметил: «Они хотят, чтобы эти медали на нашей груди закрыли все шрамы, которые сами оставили нам на память». А я думал тогда все время: нет, дедушка, это немцы оставили тебе шрамы.
А британцы дали тебе эти медали!
И только сейчас я понял, что бедный старик имел в виду тогда.
Мы едем по городу в лейтовский порт. Рабочий день подходит к концу: торговцы на Уок опускают железные решетки на окна. Когда мы добираемся до родного дома, мое настроение сразу улучшается. Но вдруг открывается дверь, и ко мне бежит вся честная компания: Хейзел, Томми, Лиззи, Второй Призер (весь такой подтянутый, привел с собой новую блондиночку), Билли, Шэрон, Гэв Темперли, миссис Макголдрик, наша соседка, корефаны Билли - Ленни и Гранте. Такие улыбающиеся, все они, за исключением Второго Призера, который ограничивается апельсиновым соком, держат в руках бокалы с шампанским. На кухне, над столом, заваленным пирогами, бутербродами и маленькими хот-догами, которые обычно подают на свадьбах или похоронах, развернут огромный плакат, а на нем зелеными цветом на белом фоне написано:
ТАК ДЕРЖАТЬ, МАРК, ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ!
Жаль, что они не устроили мне такого праздника, когда я окончил школу, думаю я, в то время как отец передает мне бокал.
- Держи, сынок, но полегче, не забывайся.
Полегче.
Я заглядываю в бокал, наполненный пузырчатой, оранжевой жидкостью, в которой отражаются огоньки из камина, и глотаю шампанское; оно проходит по моей глотке и желудку, разливается по печени, почкам и кровеносной системе, и мой мозг начинает работать быстрее. Пузырьки ударяют мне в голову, когда Хейзел нежно берет меня за руку и улыбается:
- О, это у тебя мышцы появились?
- Типа того, - киваю я и делаю еще один глоток этого резкого напитка, купаясь в теплом чувстве всеобщей любви.
Я хочу еще поговорить с Хейзел, но подходит Томми и обнимает меня.
- Забудь все то дерьмо, Марк, - жалобно просит он меня.
- Так и будет, Тэм, - я уже выучил свой урок, - говорю я, не чувствуя раскаяния за свои слова, потому что в действительности я не вру - я действительно выучил свой урок, но только не тот, о котором они все думают. - Как там Кочерыжка?
- Лучше не спрашивай. Херово, как и всегда. Все время жалуется на реабилитацию и все остальное.
- Ага, - киваю я якобы печально, хотя внутри искренне радуюсь, продолжай в том же духе, Мерфи! - А Мэтти?
- Не лучше Кочерыжки, только он сейчас сидит в «Уэстер-Хейлсе».
Я вижу, к чему ведет Томми, - я бы мог оказаться там вместе с нашим бедовым господином Коннелли. Хейзел общается с Вторым Призером и его телкой, поэтому я решаю не тратить времени, хватаю сумку и шагаю в свою старую спальню, где сразу прячу свой дневник в глубине шкафа с книгами и всяким старым хламом.
Когда я возвращаюсь в гостиную, то вижу, как мама ругается там с Билли, она размахивает какой-то открыткой перед его мордой.
- Ни в коем случае не подпишу! - качает он головой. - Для Карренов ничего не подпишу. Ты что, забыла уже, что они устроили на похоронах малого Дэйви?- Но они были нашими соседями, сынок ... - Здесь она умоляюще смотрит на меня: - А ты подпишешь эту открытку для старого Олли? Хотим пожелать ему скорейшего выздоровления.
- Не знал, что он ... Что с ним случилось?
- Конечно, ты не мог знать ... У него случился серьезный сердечный приступ, - мрачно рассказывает мама. - Он сказал, что получил ужасное письмо от совета. Так разозлился, что бросил его сразу в камин. А потом пошел туда, начал кричать в совете о цветных, ты же знаешь, их часто видят с ... с ...
- бомжами, - подсказывает Билли.
- ... и он устроил настоящий скандал, когда в совете сказали, что об этом письме и слыхом не слыхивали. Но он все свирепствовал и злился, потом даже хотел ударить одного из их клерков, поэтому они вызвали полицию. Впрочем, он успокоился и вышел оттуда, но его прихватило прямо на Ватерлоо-плейс, откуда его привезли уже в больницу.
Я чувствую, как холодок пробегает по моему позвоночнику, и краснею. Мама сует мне в руки открытку и ручку. А Билли пристально смотрит на меня
- Ты же не станешь этого подписывать? Ты всегда ненавидел этого подонка!
- Надо жить дальше. А это - только открытка, такого я никому не пожелаю.
Затем я смотрю на открытку, на которой изображен больной мальчик в постели, который держит термометр под мышкой, и читаю напечатанный на ней текст: СОЖАЛЕЕМ, ЧТО ТЫ ЗАБОЛЕЛ. Затем я открываю открытку, и вижу там другого парня, всего такого горячего, в руках у него бокал шампанского. Он подмигивает сексуальной медсестричке, какая поправляет волосы. Здесь написано уже другое: ЖЕЛАЕМ ТЕБЕ СКОРЕЕ ВЕРНУТЬСЯ К НАМ!
Я прижимаю открытку к буфету и выцарапываю на ней: Выздоравливай скорее, Олли. Марк.
- Это мой мальчик, - снисходительно улыбается мама, а потом шепчет мне на ухо: - Это - настоящий ты, сынок. Сейчас я вижу опять всю твою доброту, которую затмили собой когда-то наркотики.
И она целует настоящего меня в щеку. Я подмигиваю ей и поворачиваюсь к Билли:
- Помнишь тот год, когда «Волки» побили «Хартс» на финале чемпионата? Сколько игроков назовешь из их состава?
- Бля ... - удивленно поднимает брови он. - Я даже «Хартс» по имени не знаю. Ну что, давай попробуем ... Дерек Даген, это точно, Фрэнк Манро ... Или Билли Гиббитт? Кэтти Гиббит ... Кстати, о Каррене, был такой шотландец Каррен, он еще дважды забил ... Хью Каррен! Кто еще ... - Билли поворачивается к отцу, который болтает с Томми и Лиззи, и кричит ему: - Пап! Помнишь состав «Волков», которые «Хартс» побили в финале ...
- Да, были такие, - отвечает отец, вытирая нос бумажной салфеткой. - Ой, а помните, как вы все оделись на то Рождество в футболки «Волков»?
- Конечно. Наша команда, «Фортовские бродяги». Ты нас тогда сфоткал. Только я этого снимка чего никогда не видел, - пронзительно смотрю я на Билли. - Жаль, да? Но ничего страшного, мне все равно попалась на глаза копия. Слева направо, верхний ряд: я, Кизбо, Франко и Дик Лоу. по центру сидят перед нами Гэв, англичанин Джордж, Джонни Крукс, Гэри Маквей. Помнишь бедного Хезба? Шоколадка Дьюк и Мэтти еще были одеты в форму вратарей.
