- Какие у тебя планы на сегодня? Может, организуешь еще одну встречу с той своей крохой? Я здесь как раз рассказывал о ней Клинту, - он кивает в сторону своего пьяного сообщника, рожа которого расплывается в похотливой улыбке. В середине ее сияет золотой искусственный зуб, он как дворец, построенный посреди трущоб.

- Хочешь прямо сейчас? - спрашивает Кайфолом, останавливаясь от внезапного нападения ломки.

- Садись назад, - предлагает Колдуэлл с вежливой рожей, - у нас есть деньги. Как всегда, да, Сай?

- Да, - соглашается Кайфолом, задыхаясь от собственной легкомысленности, и садится в тесную машину, чувствуя, как его ноющие кости протестуют против жесткого кожаного сиденья. - Le cose sifanno per soldi ...

 Я сижу в баре при отеле, жду Фиону. Думаю о ее улыбку, от которой тает сердце, и о ее сосредоточенном, такое сексуальном лице, когда она обсуждает со мной книги или лекции. Каждый раз, когда она заходит в комнату, у меня душа поет. Я чувствую настоящий восторг - такой чистый, простой. Наша жизнь - это сплошная череда страстных поцелуев и нежного смеха.

Обожаю смотреть на нее во время занятий; даже когда мы целуемся, я все равно не могу от нее глаз отвести. После Хейзел, это - самое длинное, когда я встречаюсь с девушкой. Но я собираюсь все это похерить, потому что сегодня для нас наступит конец. Сегодня, в этом баре, я собиюсь бросить лучшую девушку всей моей жизни; самую красивую, умную из всех, кого я знаю. Не то, чтобы кто-то мог стать ей конкуренткой, но я все равно сделаю это.

Маленький бар в маленьком отеле, в маленьком, по моему мнению, городке. Но сама Шотландия всегда казалась мне огромным краем, я сам видел за свою жизнь только крошечный ее уголок. Этот ресторан похож на старинный Тауэр, некий приют для путешествующих купцов. Сияющий голубой ковер как-то сконфуженно-неудобно лежит на полу; встроенные сиденья вдоль каждой стены, рядом с которыми стоят убогие медные столики и стулья; над камином висит портрет Мартина Бакена в Абердинской форме, на фотографии виден автограф.

Бармен натирает должны бокалы. Двери бара открываются, и сквозь рифленое стекло я вижу на пороге женский силуэт. Сначала мне кажется, что это - Фиона, но оказывается, какая-то взрослая женщина. Пожалуй, одного возраста с моей мамой - где-то немного за сорок. На ней узкая черная юбка и белая блузка.

Фиона Коньерз. Надо набраться смелости, чтобы стать жестоким. Чтобы попрощаться с ней. Слишком много в моей голове мыслей, которыми я не могу с ней поделиться. Пинта светлого пива стоит передо мной, девственная. Не этого я хочу. То, что мне нужно, - в доках, в Дона. Или дома, в Эдинбурге. У Джонни Свона.

И где же она? Я смотрю на часы, висящий на стене; они немного спешат, как и все часы в барах, это точно. Может, она первой решила меня бросить. Надеюсь на это. Проблема была бы решена.

Фиона наверняка не будет долго грустить из-за меня. Такая красавица, более того, она - студенточка, живет одна, вдали от дома. Найдет себе кого-то, кто лучше подходит на роль бойфренда, как сказала бы эта ебаная Джоанна. Марк - хороший парень, но точно не настоящий Бойфренд.

Одна женщина болтает у барной стойки с каким-то парнем ... Да нет, взрослым уже мужиком. Теперь я хорошо ее разглядел: она - проститутка, шлюха, грязная профура. Ну пиздец, поверить не могу! Мне нравится, как она держит в руке сигарету, ее искусственная улыбка, глубокий, гортанный смех, как в голливудском film noir, где все женщины имеют хорошие, большие попки и трахаются со стройными, грязными моряками.

Я решил для себя, что лучше эту женщину во всем мире никто не трахается. Такая зрелая Абердинская проститутка в гостиничном баре, переполненном торгашами, которые спорят с хозяином из-за каждого гамбургера на их счету. Вы принимаете талоны на еду? А посмотрите на этого парня. Пожалуй, такими стали бы и мы с Фионой через некоторое время. На хуй это, никогда так низко не опущусь. Никогда в жизни.

Шалава снова хохочет, громко и гордо. Как я люблю такой громкий, вызывающий смех в людях. Особенно - в девушках. Мы с Фионой когда-то много смеялись вместе. Она до сих пор смеется. Только теперь за двоих.

Всегда она все делает за меня. Тогда, на похоронах малого Дэйви, и потом ...

Между нами было невероятное эмоциональное притяжение друг к другу. Она помогла мне перерасти мои деликатные проблемы в сексе. Напомню, я никогда не делал этого дома, потому что всегда ассоциировал секс с тяжелой формой безумия. Мама с папой купают малого Дэйви и шутят по поводу его эрекции. У моего больного младшего братика хуй становился чрезмерно, даже гротескно большим, такая злая шутка судьбы. Он никогда бы не смог им воспользоваться (за исключением случаев с Мэри, которые случались исключительно с моей помощью), но у него был больше, чем у меня или Билли, вместе взятых.

Стыдоба. Стыд. Ужас.

Поступательный дренаж.

Дуф-

Дуф-

Дуф-

Прочистил легкие. Нарисовал автомобильный мост Форт-Роуд. Заклеил тонущую лодку.

Дело сделано.

Начинай сначала.

Все кончилось. Я никогда больше не услышу этих ужасных хрипов, кашля и удушья.

Я никогда даже девушек домой не приводил: только ближайших корешей, которые знали, что у меня дома творится. Кайфолом неожиданно был такой милый всегда с малым Дэйви, хотя мою родню ему так и не удалось очаровать. Томми всегда вел себя очень прилично, он пытался поиграть с малым говнюком, шутил и смеялся. Мэтти выглядел сконфуженным, но с малым хорошо ладил, потому что и сам пускал слюну и тупил. Кочерыжка всегда наделял Дэйви магическими силами, верил, что он видит больше, чем может постичь. Бэгби вел себя честно; просто сидел на кухне с Билли, раздавливал таблетки, выдыхал дым в окно, совсем игнорируя малого, а тот дрожал и задыхался, пока мама постоянно стучала его по спине, чтобы помешать образованию жидкости в его бронхиолах.

А что я сам испытывал к нему? ..

И вот я сижу в баре, понимая, что все это - дерьмо собачье. Привязывать воспоминания о маленьком Дэйви к нынешней своей ситуации; я - настоящий нарик, скоро стану одиноким нариком, как только Фиона зайдет в эту дверь. Потому что ни у Кайфолома, ни у Мэтти, ни у Кочерыжки никогда не было такого малого Дэйви. Им никогда не требовалось подсаживаться на героин. У моего старшего, Билли, тоже был Дэйви, но он даже марихуаны никогда не курил. А те пиздюки-психологи, пытающиеся проанализировать такую хуйню, забывают об одной важной, решающей вещи: иногда ты прибегаешь к таким мерам, чтобы просто изменить себя. Я видел, как мучили себя мама с папой, как они проклинали все наше семейное древо до самых корней за то, что малому Дэйви достались такие плохие гены. Но потом, в конце концов, они смогли принять то, что это - неважно. Это уже произошло.

А вот и Фиона. На ней темно-зеленый закрытый топ. Узкие черные полотняные брюки. Черные перчатки. Красная помада. Плакать хочется, когда она широко, от души улыбается.

- Извини, Марк, мне папа звонил, - она вдруг останавливается. - Что-то случилось, любимый? Что не так?

- Садись со мной.

Не говори ...

Она садится. Ее лицо. Я не могу этого сделать. Но мне это нужно. Потому что чувствую каким-то шестым чувством, что это - самое малое, что я могу сделать для нее полезного.

Нельзя останавливаться. Сейчас я нанесу ей боль, но ей это только к лучшему. В моем сердце начинает прорастать семья страха.

- Думаю, время нашим путям разойтись, Фи.

Пиздец ... Я на самом деле это сказал?

- Что? - Она хочет рассмеяться мне в лицо; это горький смех, словно я очень тупо пошутил. - О чем ты? Что ты имеешь в виду, Марк? Что вообще случилось?

Это такая шутка. Смейся. Скажи ей, что пошутил. Скажи, мол, на самом деле хотел предложить жить вместе ...

- Ты и я. Думаю, лучше нам разойтись, - Я делаю паузу. - Расстаться. Больше нам с тобой не встречаться.

- Но почему ... - Она искренне заламывает руки, касается своего сердца ладонями, и почти в унисон с ее сердцем разбивается и мое. - У тебя есть другая. В Эдинбурге, это Хейзел ?..