Поверить не могу, но кажется, этот мудила сделал мне комплимент.

- Это потому, что они видят во мне хорошего бойфренда?

- Точно тебе говорю, но они просто еще не знают, что у вас сейчас синдром молодоженов. Ты скоро сам превратишься в того же небрежного кавалера. Да это случается с нами всеми. Поэтому куй железо, пока горячо; когда у тебя появляется новая телочка, от которой ты без ума, самое время трахать все, что попадается на твоем пути.

Что-то обрывается у меня в груди, мой голос срывается:

- Но я не хочу, мне нужна только Фиона.

- Да, - самодовольно усмехается он, отправляя себе в рот маленький хот-дог, который давно уже валялся на его бумажной тарелке. - Это такой парадокс. Ты можешь только бороться с собой, применяя силу воли и доверия к своему стоячему хую, так было во все времена. Лучше позволь ему трахнуть все свои заботы, юный Скайуокер. Блядь, - вдруг осознает он, - ты мне еще и приплатишь за такой совет, другому парню я бы этого за так не рассказал. Слава Богу, ты такой заебанный, что утром ничего не вспомнишь.

Я понимаю, что этот парень на целые века старше нас. Мы - просто тупые маленькие мальчишки.

- Блядь, откуда ты все это знаешь?

- Меня жизнь хорошо научила. Опыт, наблюдение. Я вижу и слышу, даю волю всему своему диапазону эмоций, - объявляет он, ставит бокал на стойку бара и гордо уходит от меня.

Видимо, для него сегодня особый день, день его триумфа, но здесь мои размышления прерывает Норри Мойез, который подходит ко мне и заводит разговор о Каррен. Кажется, он ненавидит этих крыс так же, как и я, потому что они заебывают его в жилищной ассоциации относительно своего места в очереди. Мы быстренько придумываем план мести и радостно хохочем от добрых предчувствий.

Потом я нахожу Билли, он слоняется по залу с каким-то гнусным блеском в глазах. Он разговаривает уидживскими родственниками провожает Маргарет и Олли Карренов. Норри замечает это и тихонько исчезает.

- Как ты, брат? - спрашиваю.

От Билли воняет виски.

- А ты что, нового бойфренда себе нашел уже?

Во мне взрывается ярость, но я держу себя в руках. Я поднимаю глаза вверх:

- Держи себя в рамках приличий. Поддержи семью.

Мы оба замечаем, что к нам приближаются Фиона и худющий Джефф.

Если он утомил ее ...

- Ах ты бухая дрянь ... - вырывается у меня. Но я сдерживаюсь. - Ты - просто фантастичен! - говорю я ему.

- Что ты сказал? А? - закричал он.

Все пялятся на нас и подтягиваются ближе.

- Ничего такого, говорю, ты просто чудо, - равнодушно объясняю я.

- Марк ... - умоляет Фиона, хватая меня за руку.

Шэрон спрашивает Билли:

- Что не так, Билли, почему ты кричишь на Марка? Это же похороны Дэйви, Билли!

- Я и сам не понимаю, почему он из себя выходит, - протестую я с широко открытыми глазами, сама невинность.

Подходит Бэгби; его стеклянные глаза свидетельствуют о том, что он уже изрядно выпил, но ведет он (временно) трезво и умеренно. Упрек в его мрачном взгляде заставляет Билли заткнуться. Чарли и Даг забирают куда-то моего старшего брата, последний осуждающе смотрит на меня, грустно качая головой. Мне хочется рассмеяться, когда я вижу его тупую рожу. Вместо этого я подмигиваю Франко (люблю я этого подонка? Конечно, да!), беру пиво, спрыгиваю со стула и ручкой звонко стучу по бокалу:

- Пожалуйста, все, послушайте меня!

На меня смотрят со всех сторон, повисает тишина все, сцена моя

- Мы с малым Дэйви ... - говорю я и смотрю на изумленных родителей и старшего брата, - несмотря на его серьезную болезнь, имели особые отношения.

Я улыбнулся разъяренному Билли и продолжил:

- Мама с папой обеспечили ему нормальную жизнь, какую только могли; они всегда любили его, заботились о нем и, несмотря ни на что, желали лучшему для него. Он всегда приносил смех и радость в нашу жизнь. Такая страшная потеря! - добавляю я и прерываюсь, чтобы лучше рассмотреть стыд на высокомерном покрасневшем лице Билли. Вдруг мне хочется спать. Прямо здесь. Поэтому я глубоко вздыхаю, поднимаю бокал и объявляю:

- Выпьем за малого Дэйви!

Все присутствующие едва сдерживают слезы и выпивают, хором повторяя:

- За малого Дэйви!

Я счастливо падаю со стула в руки Фионе, и, ебать меня во все дыры, у меня на глазах проступают слезы, когда я вижу гордость и любовь в печальном взгляде мамы и папы.

В правление лейбористов во главе с Джеймсом Калагани (1976-1979 гг.) инфляция и безработица выросли до рекордного послевоенного уровня.

Консервативная партия выдала агитационный плакат в духе времени, на котором изображены едва живые граждане, которые ожидают в бесконечной очереди, и слоган: «РАБОЧИЙ КЛАСС НЕ РАБОТАЕТ!».

После избрания Маргарет Тэтчер на пост премьер-министра весной 1979 гадауровень безработицы колебался между 1,2 млн и 3,6 млн, и в течение трех лет оставался на отметке около трех миллионов до 1986 года.

В тот же период уровень застойной безработицы превысил отметку в один миллион.

По оценкам специалистов, конкурс на одну вакансию составлял тридцать пять человек.

Тогда же произошла замена полной занятости работой на неполный рабочий день и курсами в колледжах (часто вечерними) для якобы «переподготовки» кадров, чтобы они соответствовали требованиям нового экономического порядка.

В те времена правительственная статистика стала более политизированной, чем когда-либо; возникло двадцать девять различных способов подсчета количества безработных, и узнать реальную цифру стало невозможным. Сотни тысяч людей не попадали в реестр безработных, потому что процедуру получения пособия по безработице в значительной мере усложнили, а статистики учитывали только тех, кто уже стоит на учете. Несмотря на все политические противоречия этого периода, один фактор имел значение всегда: сотни тысяч молодых представителей рабочего класса Великобритании имели мизерные деньги в карманах и множество свободного времени.

Ебаная моя голова. Хожу все время длинными улицами и пою одну и ту же старую песню. Изучил уже каждую грязную трещину в асфальте Пилрига ...

Жизнь превратилась в полное дерьмо с тех пор, как меня уволили с работы, где я начал работать сразу после окончания школы. Думал, будет охуенно стать свободным человеком, а сейчас скучаю по работе, по ребятам, по путешествиям, во время которых мы развозили мебель и заглядывали тайком к жизням других людей ...

Теперь у меня этого нет.

Все было нечестно, неправильно. Поверить не мог, когда Эрик Броган сказал мне:

- Извини, Дэнни, но тебе придется уйти.

А я ему только:

- А-а-а ... э-э-э ... - и пошел собирать вещи.

А должен был спросить: почему я? Донни и Кертис работают здесь не так долго, как я.

Я знал, это все Элеонора, это ее мужчина сдал меня. Поставил под номером «один» в очереди на сокращение штата. Я хотел просто помочь ей, быть милым, когда мы случайно встречались на работе. Она так скучала, рассказывая нам о своем сыне. Когда я приехал в ее большой дом в Рейвелстони со счетом, знаешь, что случилось?

- Садись и выпей со мной, Дэнни, - сказала Элеонора со слезами на глазах.

- Нет, миссис Симпсон, я не могу ...

- Пожалуйста, - она просто умоляла; эта роскошная, чистенькая, шикарная женщина действительно умоляла меня, понимаешь?

Что мне было делать?

- Можешь звать меня Элеонорой, - продолжает она. - Пожалуйста, Дэнни, выпей со мной, один разочек. Можно угостить тебя сэндвичем?

Что мне было на это ответить? Я только здоровался при встрече с ней, раз мы поговорили ни о чем. Типа, вежливым был.

Она откупорили бутылку вина, и я заметил на полу еще одну, уже пустую, но женщина не выглядела пьяной, типа, мне так казалось, по крайней мере.

И тут началась серьезный разговор. То есть она говорила, а я просто слушал.