— Ничего страшного, ваше преподобие. Я всё понимаю.

Отлично. Для Отбитого — сойдёт.

Она всё же подняла голову, чтобы посмотреть на него — и неожиданно задумалась, а что же подразумевалось под «вам»: «вам лично» или «вам всем» — на языке Создателей ведь не различишь, давно уже ушли в прошлое такие мелкие, но крайне значимые нюансы. И оставалось только надеяться, что второе — что Каденверу в целом нужно всего лишь пережить семь с половиной месяцев, а потом у каждого будет шанс «продолжить жить, не говоря о прошлом»… пусть и по очень разным причинам.

Да, возможно они и не были врагами. Однако друзьями — не являлись точно.

И как же забавно: Хэйс улыбался — спокойно, задумчиво и поразительно не-отталкивающе, и сидели они — на созданной просто так «Лестнице в небо», и разговаривали — на общем для всех людей языке, и в руках у них лежали — одинаковые яркие кружки; и разделяла их всего одна ступень, но ощущалась она пропастью без начала и конца, облепленным марью болотом, затянутой густой пылью бездной…

…всё расширяющимся и расширяющимся куском Всепоглощающего Ничто.

И Хэйс неожиданно поставил на неё кружку. И, оглядевшись, спросил:

— Здесь очень красиво, не правда ли?

И Иветта честно ответила:

— Да, ваше преподобие. Правда.

Здесь ведь действительно было очень красиво — при всей серости и белизне.

Под близко-далёким небом, среди самых надёжных и неприступных скал — здесь, в неестественно удобном месте, откуда невозможно упасть; на ступенях прохладных, гладких и ровных: выверенных до миллиметра, складывающихся в простую и гармоничную последовательность, наверняка презирающих кислоту, отмахивающихся от молний, смеющихся над любыми ураганами и метелями, невообразимо устойчивых и прочных, рассчитанных — на всю бесконечную вечность…

Вот бы Архонты защищали мир — как строили лестницы.

***

Хэйс, как и обещал, вернул её обратно на Каденвер в целости и сохранности — и даже прямо домой, что было то ли галантно, то ли пугающе, то ли и так и этак. И первым делом Иветта (ну разумеется) попыталась записать на бумагу хотя бы пару слов из самой общей сути сказанного под Куполом Безмолвия.

Хорошо, что она догадалась забиться в большое и мягкое кресло. Ведь паралич чувствовался — парадоксально ощущался ещё как.

Как невозможность двинуться, дёрнуться, вздрогнуть, куда-либо деться, издать хоть какой-нибудь звук; позвать на помощь — и она видела кремовую стену, слышала ропот дождя, улавливала запах кесадилий, и могла дышать, и даже, кажется, потела; как, как, как, да как это вообще работало?!.

Ладно, всё, тихо, хорошо: Неделимый, их пришибленные преподобия и сумасшедшие сильнейшества могут оставить свои страшные секреты при себе!

На следующий день она пригласила Клавдия, Дориана, Лету, Астора и Энни на «максимально безобразную попойку».

Затем понасоздавала белых подвесок для пояса, наконец прочитала сборник «Не(у)ловимое» Калистры Хани́, решила плотно засесть за учёбу, однако быстро разочаровалась в этом унылом и гиблом деле; сотворила перстень для Дориана, прослушала тройной альбом «Спелый синий апельсин» Канувших-в-Лето (о чём очень сильно пожалела), перечитала «Тринадцать и шесть уроков безумного бога» Вива Лека — и повторила цикл с изменениями имён и названий, вдохновенно танцуя в перерывах.

(А точнее, бестолково трясясь под музыку. Ну что поделать, каждый пляшет, как умеет — и досуг проводит, как хочет.).

Она училась убивать время с особой жестокостью, чтобы потом применить полученный навык на семи с лишним месяцах; и идея была безупречной, план — безукоризненным, всё должно было пройти весело, приятственно и гладко, прямо-таки без сучка без задоринки…

Но двадцать шестого Нояра на Каденвер пришли Приближённые Вины.

Для разнообразия вечером, а не в ночи.

…но существует в отношениях один истинный Переломный Момент — определённый миг, когда понимаешь, что всё: оказался ты в заднице бездонной, безвыходной и беспросветной.

Является им чудовищная секунда, в которую ты впервые ловишь себя на внезапном и всепоглощающем желании дать говорящему гадости о твоём неудачнике такого пинка, чтобы он, скотина, оказался на другом конце Материка, перелетел через Вековечный Монолит, брякнулся в Океан и там, булькнув в лица — морды? — ошалевших от нежданного подарочка судьбы рыб, просто-напросто сгинул.

Мол да, твой неудачник в быту — идиот и в облаках не витает, а живёт (и его привычка рифмовать всё, что видится, походу заразна); да, у него на голове воронье гнездо, а на ногах ботинки разного цвета; да, он отвечает медленно и с задержкой — но это потому что он за последние полдекады столько написанного на авирском прочитал, что уже на нём думает, и ему нужно время, чтобы свои мысли перевести на язык Создателей…

…и ты знаешь это, вот в чём дело; ты знаешь это, знаешь его, и уважаешь его, и ценишь его, и дорожишь им, и он неописуемо прекрасен, и не заткнуться ли вам всем прямо сейчас, и ох твою же мать.

Здравствуйте. Как говорят в Ирелии — приплыли.

И в гавань корабль не вернётся, даже не надейся — корпус пробит; учись жить с тем, что обратной дороги нет.

Демьен де Дерелли «Спор холодности с горячностью»; издано впервые в 1234-ом году от Исхода Создателей

Голоса Иветта услышала, когда, желая размяться, шла пешком от университетской библиотеки на восьмом ярусе к выходу — и один из них узнала тут же, ведь тяжело не распознать человека, который «говорит-как-поёт»; словно бы читает монолог на театральной сцене, и как бы ни менялись декорации и действующие лица, суть его — а значит, и манера исполнения — остаётся прежней: принципиально трагикомической.

(Не вытравишь из памяти того, кто на вдохе помогает тебе, а на выдохе травит жуткие истории — жуткой историей — с посылом внезапным и крайне сомнительным.).

— …его сильнейшество… излишне…

— …его сильнейшество Ферион лучше… обоснованное решение…

— …нет необходимости, моя дорогая: я же здесь. И я слежу.

— Во-первых, далеко не всегда. Во-вторых, а кто следит за вами?

Второй голос был женским; низким, прохладным и спокойно-уверенным — поколебавшись, Иветта осторожно выглянула из-за угла… и резко спряталась обратно, даже не успев толком разглядеть ничего, кроме абсолютно чёрного.

Которого было более чем достаточно.

«Неделимый, а вы-то здесь откуда? Вот только вас не хватало для полноты беспросветности; как будто бы серого было мало, проклятье-проклятье-проклятье, ну вы-то явились — зачем?»

…неужели за ней? Да нет, чушь; не может быть, с чего бы вдруг — почему сейчас, а не гораздо раньше?..

— Ауч! Эльвира, милейшая и живейшая, да вы режете без ножа! За что вы так с моим старым и исстрадавшимся сердцем? Разве давал я повод сомневаться во мне вашему Оплоту и его хозяину — да здравствует он, справедливейший из сильнейших? Кстати, прошу вас, пожалуйста, передайте ему мой пламенный — прямо-таки искромётный — привет.

— Мой Оплот после ДТП сомневается во всех без исключения. Полагаю, вы можете нас понять.

«ДТП? Что? Что такое ДТП?»

— А вот это. Живейшая. Откровенный удар ниже пояса. Подлость. Гнусность. Тьфу. Тьфу, и фу, и эх. Я понимаю вас, Эльвира. И вас, и Фериона. Однако вы только что испортили мне настроение на декаду как ми-ни-мум.

— Сожалею, но долг есть долг. И он зовёт. Хорошего вечера… Приближённый Кет.

После этого «прощания-с-загадочным-выделением-титула» Суровая Эльвира удалилась — Тит Кет же, немного помолчав, неожиданно выдал длиннющую фразу на языке, который Иветта не смогла определить даже примерно.

Из-за угла она вышла — нерешительно и напряжённой — лишь когда стук чёрных каблуков полностью растворился в коридорах Университета, молчащего и реальности, и в голове.

«И если вы, уважаемые избранники Архонтов, хотели, чтобы вас никто не слушал и не слышал, не надо было чесать языками посреди одного из них».