Он позволяет ей вернуться к работе. В каком-то смысле она ни в чем не повинна: она всю жизнь внимала этим безбожным голосам у себя в голове и не ведает ничего иного. Неудивительно, что она пляшет как проклятая.

Кайн выходит на улицу. Теперь он запятнан, но его великое деяние смоет все грехи. Так всегда бывает. Он – Страж Завета, скоро священное пламя очистит его.

Его наставники хотят, чтобы деяние было совершено в тот момент, как толпа соберется поглазеть на премьер-министра. Вопрос, в сущности, прост: до или после? Поначалу он решает, что сделает это, когда она приедет и будет выходить из машины напротив коридора, ведущего в зал. Это выглядит безопаснее всего. К тому времени как она выступит, все будет значительно сложнее: ее охрана успеет занять все свои посты и охрана зала будет действовать заодно с ними. И тем не менее, чем дольше он об этом размышляет, тем больше приходит к выводу, что делать это надо в зале. Поглазеть на ее выступление соберутся всего несколько тысяч, а смотреть выступление на экранах со стен массивного здания будут миллионы. Если нанести удар достаточно стремительно, свидетелями его деяния станет вся планета – и другие планеты тоже.

Разумеется, Бог хочет, чтобы было так. Разумеется, Он хочет, чтобы язычница была уничтожена на глазах у публики, алчущей наставлений.

У Кайна нет ни времени, ни возможности добыть поддельный пропуск в здание. Политики и охранники зала будут перепроверены дважды и окажутся на своих местах задолго до того, как прибудет премьер-министр Джануари. Это означает, что единственными, кого впустят в здание без тщательного досмотра, будут спутники премьер-министра. Это возможно, но тут ему понадобится помощь.

Входить в контакт с местными агентами обычно считается дурным знаком: это означает, что в первоначальном плане что-то пошло насмарку, но Кайн знает, что, когда речь идет о таком важном деле, нельзя позволять себе руководствоваться предрассудками. Он оставляет знак в условленном месте. Местные агенты приходят на конспиративную квартиру после заката. Отворив дверь, Кайн видит двоих мужчин, молодого и старого. Оба выглядят обескураживающе обыденно: так могли бы выглядеть люди, которые пришли чинить водопровод или морить тараканов. Пожилой представляется Генрихом Сарториусом, молодой – просто Карлом. Сарториус делает Кайну знак помалкивать, пока Карл подметает комнату небольшим предметом размером с зубную щетку.

– Все чисто! – объявляет молодой. Он выглядит костлявым и добродушным, но движется с известной грацией, особенно изящны движения его рук.

– Слава богу! – говорит Сарториус. – Да благословит тебя Бог, брат мой! Чем мы можем помочь Христову делу?

– А вы действительно тот самый, с Арджуны? – внезапно спрашивает Карл.

– Тише, мальчик. Дело серьезное.

Сарториус снова оборачивается к Кайну и смотрит на него выжидательно.

– Он на самом деле хороший малый. Просто… для нашего сообщества очень важно то, что произошло на Арджуне.

Кайн не обращает на это внимания. Он избегает этих бредней насчет Ангела Смерти.

– Мне нужно знать, как одевается охрана премьер-министра. Во всех подробностях. И мне нужен план здания концертного зала с подробной схемой вентиляции и водостоков.

Пожилой хмурится:

– Но ведь это все будет проверяться и осматриваться?

– Наверняка. Вы можете добыть мне эти сведения, не привлекая внимания?

– Разумеется, – кивает Сарториус. – Карл добудет их вам прямо сейчас. У него золотая голова. Верно, мальчик?

Он снова поворачивается к Кайну:

– Не такие уж мы отсталые. Эти неверующие вечно твердят, будто мы отсталые, но Карл был одним из первых по математике в своем классе. Мы просто храним Иисуса в своем сердце, в то время как другие отреклись от Него, вот и вся разница.

– И слава богу! – говорит Карл, который уже колдует над стеной конспиративной квартиры. Картинки мелькают столь быстро, что Кайн, даже со своим улучшенным зрением, улавливает разве что одну из десяти.

– Да-да, слава богу! – соглашается Сарториус, кивая с таким видом, словно они только что долго и бурно обсуждали, как им обращаться с Богом.

У Кайна снова начинают побаливать суставы. Обычно это означает, что ему требуется пополнить запас белков. Он направляется на кухню и смешивает себе еще один питательный коктейль.

– Может быть, вы чего-нибудь хотите? – спрашивает он.

– Нет-нет, спасибо! – отзывается пожилой. – Мы просто рады, что можем помочь Господнему делу.

«Они производят слишком много шума», – решает он. Не то чтобы обычный человек мог бы их услышать, но Кайн – не обычный человек.

«Я – меч в руке Господней», – безмолвно напоминает он себе. Его собственные мысли еле слышны за бормотанием архимедианского семени, которое, хотя и прикручено до минимума, все равно продолжает изрыгать метеорологические прогнозы, новости, философские изречения и прочую дребедень, точно сумасшедший на перекрестке. Под тем местом, где висит Кайн, трое людей из охраны переговариваются на языке жестов, исследуя то место, где он проник в здание. Он замел следы таким образом, чтобы казалось, будто кто-то пытался пробраться в концертный зал через воздуховод, но потерпел неудачу.

Охранники, похоже, приходят к желаемым выводам: обменявшись очередной серией жестов и, по-видимому, сообщив второй группе охранников, что все чисто, они поворачиваются и уходят наверх по крутому воздуховоду. Они с трудом удерживаются на ногах в сильном потоке воздуха, лучи налобных фонариков мечутся по непредсказуемой траектории. Но Кайн выжидает наверху, точно паук, затаившись в густой тени, там, где толстая труба огибает одну из опор здания. Его отвердевшие пальцы впились в бетон, его разросшиеся мышцы напряглись и окаменели. Он выжидает, пока все трое не пройдут под ним, беззвучно падает на пол и раздавливает гортань человеку, идущему последним, чтобы тот не предупредил остальных. Затем он ломает охраннику шею, вскидывает тело на плечо и взбирается по стене в заранее заготовленное укрытие: гамак из ткани того же цвета, что и внутренность воздуховода. Он за несколько секунд раздевает тело, изо всех сил молясь, чтобы остальные двое не заметили отсутствия товарища. Натягивает на себя еще теплую броню, оставляет тело в гамаке и спрыгивает вниз в тот самый момент, как второй охранник обнаруживает, что позади него никого нет.

Человек оборачивается в его сторону, Кайн видит, как его губы шевелятся под лицевым щитком, и понимает, что охранник обращается к нему через семя. Его обман раскрыт или вот-вот будет раскрыт. Можно ли сделать вид, что его средство коммуникации вышло из строя? Если эти охранники хоть чего-то стоят, то вряд ли. А раз они охраняют премьер-министра Архимеда, они наверняка кое-чего стоят. У него в запасе всего одно мгновение до тех пор, как эта новость будет передана всем остальным охранникам в здании.

Кайн устремляется вперед, делая руками бессмысленные жесты. Глаза охранника расширяются: он не узнает ни жестов, ни лица под пластиковым щитком. Кайн двумя руками ломает охраннику шею в тот самый миг, как его рука тянется к оружию. Затем Кайн прыгает на последнего охранника, прежде чем он успевает развернуться.

Впрочем, это не «он». Это женщина, и она на удивление проворна. Она успевает выхватить оружие, прежде чем он убивает ее.

Он знает, что у него всего несколько секунд: охранники наверняка регулярно выходят на связь со своим старшим. Он бросается к боковой шахте, которая должна привести его в пространство над потолком главного зала.

Женщины-лидеры. Женщины-солдаты. Женщины, которые пляшут нагими перед незнакомыми людьми. Что еще забыли эти архимедиане в своем стремлении опозорить дочерей Евы? Принудить их всех сделаться блудницами, как поступали вавилоняне?

В обширном пространстве над потолком зала полно такелажников, техников и тяжеловооруженной охраны. Большинство охранников – снайперы, они следят за толпой внизу через оптические прицелы своих дальнобойных ружей. Это очень кстати. Возможно, некоторые из них даже не заметят его, пока он не начнет спускаться.