Пит смотрит на Лукаса, большие руки сжимаются в кулаки.

И Лукас внезапно срывается с места, расталкивая всех на своем пути.

Харрис с улыбкой произносит:

– Пеппер.

Для смеха он выставляет вперед ногу и вытягивает руку наподобие шлагбаума:

– Пароль?

Они сталкиваются друг с другом.

У юноши гибкое, сильное, тренированное тело, но Лукас двигается с ускорением, и они вместе валятся на землю. Сжав раненую руку, Лукас впечатывает кулак прямо в улыбающийся рот Харриса. Болезненно охнув, Харрис оказывается на земле, из разбитой верхней губы течет кровь.

Хлюпающий голос сыплет проклятиями.

Лукас поднимается на ноги и бежит.

Харрис трогает разбитый рот и, хорошенько подумав, говорит:

– Да пошел ты, придурок.

Лукас летит стрелой мимо дуба и через луг. Черная бейсболка пропала. Лукас держится главной тропы, вновь углубляется в лес, где она удобно поворачивает вместе с рекой. Бешеного ускорения ему хватает на пять минут. Затем он замедляет бег, глубоко дышит, приводя в порядок отяжелевшую от нехватки кислорода голову. Выпирающие из земли корни и кочки подворачиваются под ноги, словно хотят, чтобы он споткнулся. За спиной раздаются голоса, и он снова делает рывок. Кто-то окликает его по имени. Лукас не сбавляет хода. Он почти на пределе, но шаг все такой же ровный и неистовый. Тропу перегораживает ствол молодого ясеня, но ноги легко переносят Лукаса через это ничтожное препятствие. Река прямо перед ним, берег превращен в длинный безобразный склон, камни и бетонные плиты образуют мелководье, где лошадь может перейти реку вброд. Лукас сворачивает налево, выбрав более узкую тропу; она разветвляется, правую тропинку преграждает знак «ЗАКРЫТО».

Джегер ушел влево: гравий на небольшой насыпи разворочен, сразу видно, что здесь пробегал человек. Лукас бежит прямо по перелопаченной тропе. Через ямы приходится перепрыгивать. Прошлогодняя трава хлещет по ногам. Тропа заканчивается там, где берег обвалился – наверное, это случилось в последние недели, – и Лукас уходит в сторону, а затем вверх по широкому откосу, поросшему пучками травы.

Джегер уже близко. При виде Лукаса он делает рывок, а там, где тропа вновь уходит в чащу леса, прибавляет ходу. Но заметно, что он слишком низко держит голову. Длинные руки то болтаются, то прижаты к туловищу и двигаются не синхронно. Лукас тоже решается на рывок и, настигая Джегера, врезается в него головой.

Джегер влетает в кустарник, едва удержавшись на правой ноге. Оба спотыкаются и падают, молотя друг друга костлявыми руками, нанося удары до тех пор, пока и тот и другой не остаются лежать на земле – избитые, едва дыша.

Лукас поднимается на ноги первым.

Осыпая противника проклятьями, он пытается пнуть Джегера в ребра, но промахивается и врезается носком в мерзлую землю. Тогда Джегер хватает его за ногу и пытается ее сломать, выворачивая изо всех сил, но добивается только того, что Лукас снова приземляется на задницу.

Лукас тяжело дышит, хватая воздух ртом.

– Это тебе не шуточки, – говорит он.

– Лучше, чем тюрьма, – отвечает Джегер.

– Ненамного.

С вершины откоса доносится голос Гатлина:

– Я их вижу.

– Он мой, мой, – говорит Харрис.

Джегер первым встает на ноги. Затем, после минутного размышления, он наклоняется и подает руку Лукасу.

Пит появился из раздевалки, следом за ним шел Гатлин.

– Будешь стоять или бегать? – спросил Пит.

– Могу бежать, могу не бежать, – ответил Лукас.

Эти двое посмеялись и оставили его разглядывать фотографии.

Одри готовилась к очередной попытке. Теперь она уже ни с кем не разговаривала. Откуда-то объявился Харрис, побежал рядом с ней рысью – болтливый, довольный. Можно подумать, у него были с ней какие-то шансы. Что-то сказал, посмеялся за двоих, а Одри изо всех сил старалась не обращать на него внимания.

У Лукаса не было никакого вдохновения. Ему совсем не хотелось бежать, вот почему он не торопился. Прогуливаясь вдоль стены, он разглядывал фотографии волейболистов, борцов и огромную именную доску в память о Гарольде Фаркете, который, хоть и скончался тридцать лет назад, по-прежнему шикарно выглядел в пиджаке и при галстуке. А потом он дошел до пустого пятна. Голый прямоугольник стены казался слишком ярким, виднелись дырки от шурупов, на которых прежде висело нечто тяжелое. Лукасу стало любопытно, он попытался вспомнить, что здесь было раньше. Не смог. Примыкающий к стене коридор вел в канцелярию, в кабинете Эйбла было какое-то движение. Подчиняясь внезапному порыву, Лукас постучался, и тренер с улыбкой вышел ему навстречу.

– Как дела, Пеппер?

– Мне нравится, как там об Уэйде написано, – сказал Лукас.

– Да, мы решили, что это будет правильно. Рад, что тебе понравилось.

– И вы убрали Карла.

Эйбл скривился:

– Да, убрали.

– И еще кое-что сняли, – заметил Лукас. – Там, за углом, раньше висела памятная доска. Она была о Карле?

– Нет, – сказал тренер. – Пару лет назад мы просили одного выпускника выделить деньги нашему отделу легкой атлетики. Отблагодарили его банкетом и установили большую доску в его честь.

– И что же случилось?

– Джаред Уэйлс. Помнишь его?

– У меня с именами плохо, – сказал Лукас.

– Бегал он неважно, но зато был бизнесменом. До прошлого года владел одной крупной компанией, – кровь прилила к круглому лицу тренера. – Возможно, ты видел его на соревнованиях. Богатенький мальчик, на «Корветах» рассекал.

– «Стингрей‑73».

– Точно.

– Вспомнил. Парень использовал фиктивные чеки…

Лукас кивнул, в памяти стали всплывать подробности той истории.

– Говорил, что получил деньги в наследство, но это было не так. А когда пришло время платить по счетам, он уехал на автомобиле в лес и вышиб себе мозги. Тогда мы и сняли эту доску.

– Да, я знал его, – снова кивнул Лукас. – Мы с ним даже пару раз говорили. Мне нравились его машины. Я ему так и сказал. Он казался самым приятным богачом в мире, пока мы болтали о «Корветах».

– На самом деле он вовсе не был таким уж приятным, – возразил тренер.

– Я о том и говорю, – Лукас вытер губы. – Мы всегда говорили об одном и том же: о машинах, о том, как классно ездить на скорости, правда, бензина не хватает даже тем, у кого есть деньги. Хороший такой разговор. Если бы он еще не менял тему. Он каждый раз заканчивал громогласным заявлением, что берет меня на работу.

– Тебя?

– Я должен был стать его личным тренером. Должен был готовить его к участию в соревнованиях по бегу, вроде трехчасового марафона или типа того. А он собирался мне платить. Каждый раз называл цифру, и каждый раз цифра становилась все солиднее. Безумнее. А еще он должен был сбросить пять килограммов, или десять, а то и все пятнадцать. А я должен был бежать вместе с ним разные сверхмарафоны – через весь штат Колорадо или подняться на эту гору в Африке. Килиманджаро, что ли?

– Лукас Пеппер, личный тренер, – сказал Эйбл со смехом.

– Да, мистер Дисциплина. Это я, – Лукас покачал головой. – Само собой, это был просто треп. Это было всем понятно. Когда он говорил на такие темы, то всегда улыбался. Улыбка умника, который всем заправляет. Для него было главным показать, что у него достаточно денег, чтобы купить меня с потрохами. Причем в любой момент, стоит ему только захотеть. И я должен был это знать.

Тренер кивнул. Он ждал продолжения.

– В программе полно таких людей, как он, – сказал Лукас. – У анонимных алкоголиков, я имею в виду. Это пьяницы и забулдыги, которые врут почем зря обо всем на свете, лишь бы не выдать тайну и не сознаться в пьянстве. Такое у меня сложилось впечатление от этого парня на «Стингрее». От его сияющей улыбки. От того, как бегали его глаза, как он отводил взгляд, рассказывая о чем-нибудь. О чем угодно.

– Он был неисправимым лжецом.

– Наверное.

– Нет, это выяснилось уже после самоубийства. У Джареда Уэйлса была богатейшая биография, но значительную ее часть он выдумал.