– Похоже, я ничего в этом не понимаю.

Медленно Зоквитль поднялась. Дак Кьен слышала ее одышку, чуяла кислый, резкий запах пота.

– Спасибо, старшая сестра.

И она ушла, но ее слова остались.

Дак Кьен погрузилась в работу – так же, как раньше, когда готовилась к государственному экзамену. Когда она возвращалась домой, Хан демонстративно не обращала на нее внимания и говорила лишь то, что требовалось, чтобы соблюсти приличия. Сама она занялась каллиграфией, хотела, соединив хуайянские иероглифы с вьетнамскими, создать одновременно картину и стих. В этом не было ничего необычного. Дак Кьен предлагалось оценить ее талант, но только ей. Никто никогда не приглашал Хан в банкетный зал, где по вечерам со бирались семьи инженеров. Хан предпочитала оставаться одна и не ловить на себе насмешливые или жалостливые взгляды.

Дак Кьен тяжело переживала размолвку. Поначалу она пыталась болтать, как ни в чем не бывало. Хан поднимала на нее сонный взгляд и говорила:

– Ты знаешь, что делаешь, сестренка. Продолжай в том же духе.

В конце концов Дак Кьен прекратила эти попытки, и наступило молчание. Хотя оно оказалось все-таки легче. Дак Кьен оставалась один на один с мыслями о корабле, никто ей не мешал и никто не заставлял чувствовать себя виноватой.

Группа Миахуа и группа Фенга занимались внедрением изменений и монтажом проводки. За иллюминатором подрагивал гигантский скелет, который вот-вот должен был стать точной копией корабля, поворачивавшегося у нее на столе в стеклянном кубе – роботы сменяли друг друга каждые два часа, аккуратно соединяя секции.

Они монтировали последнюю, когда в кабинет с озабоченным видом вошли Миахуа и Мастер Рождений.

Сердце у Дак Кьен екнуло.

– Только не говорите, – сказала она, – что Зоквитль рожает.

– У нее отошли воды, – сказал Мастер Рождений, обойдясь без вступлений. И плюнул на пол, чтобы отогнать злых духов, которые в такой час всегда роятся вокруг матери. – У вас в лучшем случае два часа.

– Миахуа?

Дак Кьен смотрела не на Миахуа, не на Мастера, а на корабль за стеклом иллюминатора, который накрыл их своей тенью.

Ей Мастер Воды и Ветра ответила не сразу – как всегда, если она пыталась сообразить, с какой проблемы начать.

– Через два часа сборка будет закончена.

– Но?

– Но есть проблема. Там пересеклись металл и дерево. Ци не пойдет.

Ци, дыхание Вселенной – дыхание дракона, который живет в сердце каждой планеты и каждой звезды. Обязанность Миахуа как Мастера Воды и Ветра состояла в том, чтобы доложить Дак Кьен о проблеме, а ее, Дак Кьен, обязанность как Мастера Гармонии – в том, чтобы эту проблему решить. Миахуа лишь сообщает о том, что видит, и только одна Дак Кьен может отправить роботов, чтобы исправить ошибку.

– Ясно, – сказала Дак Кьен. – Подготовьте для нее шаттл. Пусть ждет наготове поближе к стыковочному шлюзу.

– Ваша милость, – начал было Мастер Рождений, но Дак Кьен перебила.

– Я уже сказала. Корабль будет готов.

Взгляд Миахуа перед уходом был полон страха. Дак Кьен подумала про Хан – сидит одна в своей комнате, упрямо склоняясь над стихом, круглое личико от гнева и разочарования заострилось и стало похоже на лицо Мастера Рождений. Сейчас она еще раз сказала бы, что спешкой ничего не добьешься, что всегда есть выбор. Сказала бы, что за все нужно платить и если не платишь ты, заплатит кто-то другой.

Корабль будет готов. Дак Кьен сама за это заплатит.

Оставшись одна, Дак Кьен подключилась к системе, и ее кабинет исчез, сменившись знакомыми отсеками корабля. Она настроила резкость и занялась делом.

Миахуа была права: недоделок хватало. Еще несколько дней, и они навели бы порядок: сгладили углы в коридорах, развесили по стенам светильники, чтобы не было темных закоулков, чтобы не резал глаза слишком яркий свет. В сердце корабля – в главном отсеке в форме пятиконечной звезды, где поселится Разум, – проходили четыре потока, которые резко прерывались в одной больной точке, а как раз перед входом, в месте поспешного нового соединения, шла грубая линия.

Это называлось у них дыханием смерти, и оно чувствовалось повсюду.

Предки, присмотрите за мной.

Живой, дышащий камень – нефрит, раскрывающий свою сущность. Дак Кьен вошла в транс, охватив сознанием каждого робота, и принялась рассылать их одного за другим в коридоры и переходы, где они осторожно проникали в стены, делая свою неторопливую и сложную работу, и металл неуловимо менял форму, выпрямлялись узлы кабелей, выравнивалось напряжение. Перед мысленным взором Дак Кьен корабль разворачивался, поблескивал. Она будто зависла над ним, со стороны наблюдая за роботами, которые ползали, как муравьи, подчиняясь ее командам, восстанавливая баланс между энергиями и внешней структурой.

Она переключилась на шаттл и увидела лежавшую на спине Зоквитль и ее лицо, перекошенное гримасой боли. Лицо Мастера было мрачно. Он смотрел вверх, будто чувствуя взгляд Дак Кьен.

Поторопись. Времени не осталось. Поторопись.

Она продолжала работать. Стены стали зеркальными. Изменить углы в переходах она уже не могла, но смягчила, покрыв их выгравированным на обшивке цветочным рисунком. Потом добавила фонтан – конечно, световую проекцию, воды на борту не было и не могло быть, – наполнила воздух шорохом струй. Четыре потока в центральном отсеке стали тремя, потом одним; потом Дак Кьен создала новые линии, соединив их сложным узлом в единый узор, и все пять потоков пяти элементов потекли, как им полагатось. Вода, дерево, огонь, земля, металл – все плавно вращались в центре сердца корабля, готовые принять Разум, когда он появится, чтобы здесь закрепиться.

Дак Кьен снова заглянула в шаттл, увидела лицо Зоквитль и ее невыносимое напряжение.

Поторопись.

Она была не готова. Но жизнь не ждет, когда ты будешь готов. Дак Кьен отключила дисплей, но не связь с роботами, оставляя им еще немного времени, чтобы закончить последние задания.

– Пора, – шепотом сказала она в микрофон.

Шаттл взлетел к стыковочному шлюзу. Дак Кьен затемнила изображение, и снова проступил кабинет – с кубом на столе, с моделью корабля, такого, каким он был задуман, совершенного, заставлявшего вспомнить и «Красного сазана», и «Перевернутую черепаху», и «Волны», и «Сон близнеца дракона», и всю историю Хуайяна, от Исхода до Жемчужных войн и падения династии Шан, и еще много чего другого – меч Ле Лоя, основателя Дайвьета; дракона, раскинувшего крылья над Ханоем, столицей Старой Земли; лицо Гуен Тран, вьетнамской принцессы, отданной в чужую страну в обмен на возврат двух провинций.

Роботы возвращались один за другим, и легкий ветерок пробежал по коридорам и отсекам корабля, разнося запах моря и ладана.

Этот корабль мог бы стать шедевром. Если бы ей дали еще немного времени. Хан права, она могла бы спокойно его закончить: он был бы ее, собственный, совершенный, им восхищались бы, вспоминали его не одно столетие, он вдохновлял бы новых великих Мастеров.

Если бы…

Она не знала, сколько так просидела, наблюдая за кораблем. Ее мысли прервал крик боли. Вздрогнув, она снова восстановила связь и включила родильный отсек.

Свет здесь был приглушенный, отчего везде, как прелюдия скорби, лежали тени. Дак Кьен увидела чайник с чаем, который мастер дал Зоквитль вначале – чайник валялся, несколько капель из него вытекли на пол.

Зоквитль скорчилась в кресле с высокой спинкой, по бокам которого стояли голограммы двух богинь, наблюдавших за рождением: Богини Голубых и Пурпурных Облаков и Бодхисаттвы Милосердия. Из-за теней лицо Зоквитль, отчужденное, искаженное болью, напоминало лицо демона.

– Тужься, – говорил мастер, не отнимая руки от ее вздрагивавшего живота.

Тужься.

По ногам Зоквитль потекла кровь, заливая металлическое кресло, так что в конце концов красные блики заиграли по всему отсеку. Но в глазах, в глазах женщины племени воинов, никогда ни перед кем не склонявшихся, была гордость. Когда-нибудь у нее родится ребенок из плоти и крови, и у нее будет такой же взгляд.