– Леон, – попросил Бюль, – расскажи о последнем проекте, о том, что ты делал на последнем курсе.

Хрупкое спокойствие Леона как ветром сдуло, он вспотел.

– Мне не хочется об этом говорить, – сказал он.

– Понимаю, чувствуешь себя уязвимым. Но уязвимость – это не так уж страшно. Вот, скажем, я. Я считал себя непобедимым. Я думал, что могу создавать и уничтожать миры по своему вкусу. Я думал, что понимаю, как работает человеческий мозг – и как он отказывает.

И вот я сидел как-то в Мадриде в утренней столовой своего номера, ел овсянку, и тут старая знакомая, с которой я завтракал, подхватила тяжелый серебряный кофейник, прыгнула на меня, сбила на пол и методично принялась вышибать мне мозги. Кофейник весил три фунта, не считая горячего кофе, и она успела врезать всего три раза, потом ее оттащили. Но и этих трех… – Бюль пристально взглянул на гостей. – Я старый человек. Старые кости, старые ткани. Череп у меня треснул от первого же удара. Второй его проломил. Третий вбил осколки в мозг. Пока подоспели врачи, я был мертв сто семьдесят четыре секунды – с точностью до двух секунд.

Леон не был уверен, что старик в чане все сказал, но рассказ, похоже, закончился.

– Почему? – спросил он, выдав первое слово, которое всплыло в голове.

– Почему я об этом рассказал?

– Нет, – ответил Леон, – почему старая знакомая пыталась вас убить?

Бюль усмехнулся.

– Надо думать, я это заслужил.

– Но мне не скажете за что? – спросил Леон.

Уютная усмешка пропала с губ старика.

– Нет, это вряд ли.

Леон заметил, что от его тяжелого дыхания запотела маска, как ни усердствовали просушивающие ее сопла.

– Бюль, – сказал он. – Смысл этого рассказа в том, чтобы показать, как вы уязвимы, чтобы я тоже рассказал. Но вы в этой истории не выглядите уязвимым. Вас забили насмерть, но вы выжили, стали сильнее, превратились в это… – Леон повел руками кругом себя. – В это тело, в чудовищного великана размером с город. Вы, черт возьми, уязвимы, как какой-нибудь Зевс.

Риа рассмеялась – тихо, но вполне слышно.

– Я тебе говорила, – обратилась она к Бюлю. – Он хорош.

Открытая нижняя часть лица Бюля сжалась, как сжимается кулак, и механические шумы вокруг них на полтона сменили тембр. Потом он улыбнулся – с явной натугой. Искусственность этой улыбки была заметна даже среди руин лица.

– Я полагаю, – сказал старик, – что множество мировых проблем можно разрешить позитивным мышлением. Мы так много времени тратим на беспокойство из-за редких бед. Детей похитят. Террорист взорвет город. Промышленные шпионы погубят ваше предприятие. Недовольные клиенты отсудят безумные суммы. Все это – ребячьи страхи, от которых подмокают кроватки и заламываются руки. – Голос у него возвышался и затихал, как у проповедника, и Леон не без труда сдерживался, чтобы не раскачиваться в такт словам. – В то же время мы пренебрегаем вероятным: автомобильными авариями, поломками реактивного ранца, опасностью утонуть в ванне. Как будто мозг не умеет забывать о чудовищном и не может вспомнить о возможном.

– Продолжай, – попросила Риа. – Речь хороша, но на вопрос ты пока не ответил.

Старик в зеркальце сверкнул на нее глазами – глазами-бусинами в сетке лопнувших кровеносных сосудов, глазами демона.

– Человеческий мозг неправильно настроен. И это поправимо. – В его голосе ясно ощущалось волнение. – Представь себе препарат, который позволяет тебе чувствовать соответственно знанию. Представь, что, услышав: «Лотерея: играйте и выигрывайте!», ты знаешь: это чушь собачья. Что статистически твой шанс на выигрыш от покупки лотерейного билета возрастает на неизмеримо малую величину. Представь, что люди, когда их запугивают войной, корчатся со смеху! Представь, что рынок держится на реальных оценках рисков, а не на зависти, панике и жадности.

– Ты стал бы намного беднее, – заметила Риа.

Бюль красноречиво закатил глаза.

– Интересная мысль, – вставил Леон. – Я бы принял такое лекарство, не раздумывая.

Взгляд Бюля – яростный, сверлящий – метнулся к нему.

– В том-то и настоящая проблема. Его готовы принять только те, кому оно не нужно. Политики, трейдеры и биржевые игроки умеют вычислить вероятность, но они знают, что те, кто обеспечивает им жирок и довольство, ничего в этом не понимают, и потому не могут позволить себе разумных действий. У этой проблемы только одно решение.

– Медведи, – выпалил Леон.

Риа еле слышно выдохнула.

– Медведи, черт бы их побрал, – согласился Бюль, и в его согласии было столько безнадежной усталости, что Леону захотелось обнять старика. – Да. Орудие социальных реформ нельзя было оставлять на усмотрение людей. Поэтому мы…

– Превратили его в оружие, – закончила Риа.

– А это чья история?

Леон чувствовал, что костюм стал плохо гнуться. Надутые использованным воздухом пузыри превращали его в воздушный шар. И еще ему надо было помочиться. И еще не хотелось двигаться с места.

– Вы давали его людям.

– Леон! – В тоне Бюля звучало: «Неужели ты считаешь нас такими мелкими?» – Они согласились на участие в медицинских исследованиях. И средство сработало! Они больше не носились с воплями: «Небо падает! Небо падает!» Он познали дзен. Счастье спокойствия и умеренности. Безголовые цыплята превратились в невозмутимых регулировщиков движения.

– И ваша лучшая подруга вышибла вам мозги…

– Потому что, – Бюль перешел на фальцет Микки Мауса, – «неэтично проводить такие опыты в широких масштабах»!

Риа сидела так тихо, что Леон почти забыл о ней.

Он поерзал в кресле:

– Думаю, вы рассказали мне не все.

– Мы выставили его на продажу как средство от повышенной тревожности.

– И?..

Риа резко встала:

– Я подожду за дверью.

И быстро вышла.

Бюль опять закатил глаза.

– Как бы ты заставил людей принимать средство от беспокойства? Многих-многих людей? То есть если бы тебе поручили эту работу, выделили бы бюджет…

Леон разрывался между желанием броситься за Риа и магнетическим притяжением Бюля. Он пожал плечами:

– Так же, как и любое лекарство. Подправить список симптомов, убедить побольше людей, что они больны. Поднять в СМИ шум об опасности эпидемии. Это просто. Страх делает продажи. Эпидемия страха? Господи, да проще не бывает! Даже слишком просто. Задействовать страховые компании, снизить цену на препарат, чтобы курс лечения обходился дешевле, чем курс объяснений, почему человеку не надо лечиться.

– Ты похож на меня, Леон, – сказал Бюль. – Да.

– Да?

Очередная улыбочка из серии «Мы с тобой знаем свет».

– Да.

– О… Сколько?

– В том-то и дело. Сперва мы испробовали его на небольшом сегменте рынка. В Стране Басков. Местные власти проявили большое понимание. У нас была возможность пробовать разные настройки. Там живут самые медиазависимые люди на планете: они и СМИ сейчас – как японцы и электроника в прошлом веке. Если они повелись…

– Сколько?

– Около миллиона. Больше половины населения.

– Вы создали биологическое оружие, заражающее человека способностью к вероятностным оценкам, и поразили им миллион басков?

– Крах лотерей. Тогда я понял, что удалось. Продажи лотерейных билетов упали более чем на восемьдесят процентов. Их как корова языком слизала.

– После чего подруга проломила вам голову?

– М-да.

Костюм с каждой секундой жал все больше. Леон опасался, что, если задержится слишком долго – застрянет, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой.

– Мне пора идти.

– С точки зрения эволюции, слабая способность к оценке рисков – преимущество.

Леон медленно кивнул.

– Да, тут я соглашусь. Без нее невозможна предприимчивость…

– …Тяга к освоению новых земель, посягательство на красотку-обезьянку с соседнего дерева, рождение ребенка, которого неизвестно, чем прокормить…

– А ваши вероятностные вулканы потухли?

– В большинстве, – сказал Бюль. – Но это было ожидаемо. Так у людей, переселившихся в города, падает уровень рождаемости. И тем не менее человечество все больше переселяется в города и притом не вымирает. Социальные перемены требуют времени.