На диванчиках Сундука сидели Бротиган, Риа и еще одна незнакомая Леону женщина. По возрасту она была где-то между Бротиганом и Риа, но упруго подтянутое лицо ее говорило, что женщина сознает: стоит капле слабости просочиться из пор или морщинок – и мир уже не будет воспринимать ее так серьезно. Леон подумал, что знает, кто это, и женщина подтвердила его догадку первыми же словами.
– Леон, – сказала она, – хорошо, что вы пришли.
Он узнал голос. Этот голос в телефонной трубке нанимал его, приглашал в Нью-Йорк и объяснял, куда явиться в первый рабочий день. Голос Дженнифер Торино – строго говоря, его босса.
– Кармела рассказывала, что вы часто работаете отсюда, поэтому я надеялась, что сегодня тоже придете и мы сможем поболтать.
– Дженнифер, – поприветствовал Леон.
Она кивнула.
– Риа. – Та сделала непроницаемое лицо, неподвижное, как гранитная глыба. Она оделась как обычно – в джинсы и свободную блузку, но туфли сегодня не сбрасывала и ноги поставила прямо.
– Бротиган.
И Бротиган заулыбался, как улыбаются в рождественское утро.
Дженнифер уставилась чуть в сторону от его взгляда – знакомый трюк – и заговорила:
– Признав великолепную работу мистера Бротигана, его сегодня повысили. Теперь он менеджер по основным клиентам.
Бротиган сиял.
– Поздравляю, – сказал Леон, соображая: «Какая еще великолепная работа? За всю историю фирмы ни один человек из „Эйт“ не добился того, ради чего существует агентство».
Глаза Дженнифер холодно смотрели в пустоту.
– Как вам известно, мы стремимся к заключению сделки с кем-либо из основных клиентов. – Леон сдержался, как при этом ни хотелось ему закатить глаза. – И мистер Бротиган предпринял тщательное исследование способов подхода к таким клиентам.
Она кивнула на Бротигана.
– Кавардак, – сказал тот. – Полный швах. Ни иерархии, ни отчетов и балансов. Никакой системы.
– Ничего не могу возразить, – сказал Леон. Он уже видел, к чему идет дело.
– Да, – сказала Дженнифер, – вы здесь не так уж долго, но, как я понимаю, глубоко оценили организационную структуру «Эйт», верно? – Он кивнул. – Потому-то мистер Бротиган попросил, чтобы вас назначили в подчинение ему в качестве главы отдела стратегических исследований. – Она тонко улыбнулась. – Поздравьте и себя.
Леон тупо проговорил: «Спасибо» – и оглянулся на Бротигана:
– Каких же это стратегических исследований?
– О, – ответил тот, – тех самых, которыми ты уже занимаешься: разбираться, кто чем дышит, сводить их вместе, заботиться об эффективности и работоспособности структуры. Ты это умеешь.
Леон сглотнул и посмотрел на Риа. Ее лицо было непроницаемым.
– Должен заметить, – заговорил Леон с натужным спокойствием, – что ты не упомянул работу с клиентами.
Бротиган покивал и натянул губы на лошадиные зубы, пряча улыбку. Не получилось.
– Да, – сказал он, – вроде бы так. Человек твоих способностей должен заниматься тем, что у него лучше всего получается, а ты лучше всего умеешь…
Леон поднял руку, и Бротиган замолчал. Увидев, что все трое смотрят на него, Леон на миг почувствовал, что они в его власти. В это мгновение скажи он: «Бу!» – они попадали бы со стульев. Они ждали, взорвется он или проглотит и попросит добавки. Леон выбрал третье.
– Приятно было с вами работать, – сказал он и повернулся спиной к самой приятной и необременительной работе, какую только можно представить. На выходе он сказал Кармеле «аdios»[63] и «buen suerte»[64] и заставил себя не задерживаться у дверей, проверяя, нет ли за ним погони.
Риелтор уставилась на него как на сумасшедшего.
– На нынешнем рынке вы ни за что не получите за это жилье два миллиона.
Она была молода, деловита, чернокожа и выросла в Нижнем Ист-Сайде, о чем во всеуслышание заявляла в рекламе: «Местный риелтор для соседей».
– Я заплатил два миллиона меньше двух лет назад, – ответил Леон. Его беспокоила восьмидесятипроцентная закладная, но «Эйт» ее списала, оставив всего два процента.
Девушка кивнула на угловое панорамное окно, выходившее на Брум-стрит и Гранд-стрит.
– Подсчитайте, сколько объявлений «Продается». Я на вашей стороне – квартира симпатичная. Я бы хотела, чтобы она досталась приличному человеку вроде вас. Не какому-нибудь застройщику – это слово у нее прозвучало как ругательство – или агентству, которое будет сдавать ее VIP’ам понедельно. Району нужны настоящие люди, которые будут здесь по-настоящему жить.
– Так вы говорите, я не получу за нее того, что отдал?
Риелтор с симпатией улыбнулась Леону.
– Нет, милый. Вы не получите того, что отдали. Все, чего вы наслушались, когда за нее запрашивали два лимона, типа: «Манхэттен больше не строится» и «Ах, район-район!» – все это вранье. – Теперь она смотрела серьезно и с сочувствием. – Все для того, чтобы вас всполошить и вы потеряли голову и потратили больше, чем собирались. Еще немного, и у каждого будет непосильная закладная на негодное жилье или на непомерно большое жилье, а потом – бух! – у рынка вышибет дно, и все опадет, как застоявшееся суфле.
– Чтоб вам хоть как-то подсластить пилюлю! – Леон, выйдя из «Эйт», прямиком направился сюда, не взяв ни такси, ни даже ранца напрокат, – на метро. Он немедленно переключился на эффективный режим жесткой экономии. Его мозг, похоже, заранее составил список вещей, на которых можно выгадать, как будто знал, что такой день придет.
Девушка пожала плечами.
– Могу и подсластить, если хотите. Мы можем походить вокруг да около, и я подержу вас за руку все пять этапов проживания горя. Прежде, когда рынок был мягче, я часто этим занималась. Но вы похожи на человека, с которым можно говорить начистоту. Мне начать сначала? Или, если хотите, можем выставить вас на два миллиона или даже два двести – я этим воспользуюсь, чтобы доказать, что два сто за какой-нибудь другой чердачок – это грабеж. Если хотите.
– Нет, – отозвался Леон, чувствуя, как злость вытекает из тела. Девушка ему понравилась. И совершено правильно его поняла. – Скажите лучше, сколько, по-вашему, я могу получить.
Она подперла щеку кулачком и устремила взор вдаль.
– Я продавала эту квартиру. Когда же? А, лет восемь назад. Семье, которая владела ею до вас. Когда они перепродавали вам, заглянула – они обратились к другому агенту, из тех, что не прочь работать на корпорации. Я, как вы знаете, таким не занимаюсь. Но когда жилье продавали, я его видела. Вы многое изменили с тех пор?
Леон поежился.
– Я нет, а вот агент, кажется, да. Сменил обстановку, получилось довольно мило.
Риелтор красноречиво закатила глаза.
– Обстановка не бывает милой. Даже если она из лучшей витрины города, милой не бывает. «Милая» и «корпоративная» – антонимы. В лучшем случае – «беззаботная». – Она посмотрела вверх, направо и снова опустила взгляд. – Думаю, они позаботились скрыть все швы и проплешины. Скажем… Гм… один восемьсот. Эта цифра мне кажется реальной.
– Но я же тогда потеряю на ней двести штук! – отметил Леон.
Ее выразительный взгляд обратился к объявлениям «Продается» за окном.
– И что? Вы как будто надеялись вернуть свое шли даже немножко заработать. Так?
Он кивнул. Терять никак не входило в его планы. Если учесть все выплаты и налоги…
– Наверно, придется немного снизить цену…
– У вас деньги есть?
Леон терпеть не мог разговоров о деньгах. Среди прочих достоинств Риа – она никогда не говорила о деньгах. О том, на что способны деньги, – да, но о деньгах – нет.
– Теоретически, – кивнул он.
– Ну что ж, теоретически – уже неплохо. Взгляните с другой стороны: вы купили квартиру, великолепное, высокого класса жилье в Нижнем Ист-Сайде, в пять раз просторнее средней нью-йоркской квартирки. И прожили в ней… сколько?
– Восемь месяцев.
– Почти год. Причем она обходилась вам в один процент ходовой цены. За аренду вы платили бы в одиннадцать раз больше. Вы выиграли… – она подсчитала на пальцах, – восемьдесят три процента.
