— Верно вывели кони. Но не к обозу, а к жилью, — огляделся десятник. — Живёт кто-то здесь наособицу.

На краю поляны стоял низкий сруб. Новый сруб из сосновых брёвен. Венцы мхом переложены, кровля односкатна, задняя стена до самого верха заметена снегом и до середины заметена дверь.

Спешились. Щитом отгребли от порога снег, широко распахнули дверь и... замерли во входе. Из лучинного полумрака настороженно смотрели на них шесть свейских конунгов. Смотрели и молчали.

Заметался под ветром, едва не погас слабый огонёк. Один из свеев прикрыл его ладонью. А Скегги-конунг сказал:

— Не держись, нарочитый, за меч. Входи! И пускай входит песнопевец.

Тогда снял Нечволод шапку, снял перевязь вместе с мечом, оставил всё у порога, а сам сел среди свеев. Также и Сампса.

Промолчали конунги, видя поступок Нечволода, ценя его доверие. И про себя подумал каждый, смог бы он так довериться?

Сказал десятник:

— Не своей волей к вам пришли. Навёл Хитрый — тот, что за спиной сучками стучит. Да и вы, думается, не своей волей ставили здесь сруб. Переждём непогоду и дальше пойдём.

— Зима, горесть змей[37]! — ответили ему.

Дали свеи строганины, дали чёрствого хлеба и воды. Не отвлекали разговорами, помнили обычай анта: «Пока гость ест, хозяин молчит». Ведь если заговорит хозяин, гость должен ему ответить, отвлечься от еды. А гость голоден... И конунги молчали, ждали времени. Глядя на Нечволода, удивлялись: «Смел этот нарочитый. И песнопевец возле него смел. Но песнопевцу известно: свей не причинит зла слагателю драп. А вот нарочитый славен! Не страшится того, что его же мечом его могут рассечь от темени до лона. Держится просто, без затей. Красин, уверен в себе. Таких любят девы. Его любят красавицы-антки».

Наконец выждали время. Скегги сказал:

— Рассуди нас, нарочитый! Эйвинд и Торгейр говорят, что видели в этих лесах следы Ётунов. Каждый след величиною с локоть. И говорят, что здесь страна их — Ётунхейм[38].

Торгейр-свей, за худобу свою прозванный Засухой, кивнул:

— И Олейв с нами!

Скегги продолжал:

— Ингьяльд же и Вальгард сказали иное: «Возле Бьярмаланда страна великанов». И я говорю с ними: нет в здешних лесах Ётунхейма! Нас мог бы Хадгар рассудить, но не вернулся ещё Ручей Фиорда. Скажи теперь ты, нарочитый.

Ответил Нечволод:

— Россказней много. Не верю им! Но говорят среди смердов валькирии, что в болотах змей Огневержец живёт, а в лесах действительно ходят великаны. И крадут те великаны лошадей. Однако, говорю вам, мало кто верит этому. И никто как будто не видел...

Тут Сампса возразил:

— Югры знают, югры видели! Здесь Манала, мрачные подземелья. В них Випунен-великан живёт. Кейтолайнена[39] страшнее! След его больше локтя. Югры видели! Ходит Випунен, лошадей крадёт и свистит. Очень многие этот свист слышали.

И песнопевец, хорошо умеющий подражать голосам всех зверей и птиц, сложив ладони у рта, просвистел так, как это делал Випунен.

Свеи переглянулись и побледнели. Сказали:

— Ётунхейм!.. И мы такое слышали.

Уже никто не возразил. Все вслушивались в шум ветра за стенами сруба. Что-то где-то будто прозвучало, может, поломанное ветром, упало со скрипом старое древо. Но каждый теперь мог сказать, будто только что слышал отдалённый протяжный свист Етуна...

Потом поближе раздался скрип. Но это был всё тот же холодный вьюжный ветер. Лишь он гулял по бесконечным тёмным зарослям, не оставляя следов, лишь он свистел в мёрзлых ветвях, он творил буреломы и заметал тропы. Кони же, оставленные Нечволодом и Сампсой под стенами сруба, жались друг к другу, так согревались, и не были украдены в эту ночь злобными великанами.

К утру ветер ослаб и потеплел. Не сыпал снег. Небо просветлело, и временами проглядывало солнце.

Когда Нечволод с Сампсой собрались уходить, Скегги-конунг остановил их и спросил у десятника:

— Скажи, нарочитый! Почему накануне ты так легко расстался с мечом? Почему не боялся среди нас спать? Или ты не ценишь свою жизнь?

Улыбаясь, ответил Нечволод:

— Знаю: каждый из побратимов не сомкнул этой ночью глаз, каждый примерялся в темноте, как вернее ударить нарочитого, когда наступит утро[40]. И не сделали этого! Ведь никто прежде не говорил, что свей анту враг.

— Верно! — согласился Скегги. — Верно! Сильный может довериться сильному.

На этом расстались.

Вскоре наткнулись на след кольчужников, потом услышали лай выжлецов, и узнали место, и нашли лощину. Вышли к обозу и удивились: настолько близко кружили они вчера, даже видна была из возков «отсчётная» ель.

Обо всём рассказали риксу и нарочитым. Выслушав, сказал Бож:

— Достойно поступил Нечволод, не уронил честь чадь-нарочитого в чужих глазах. И достойно повели себя свей, последним поделились, дали ночлег, совладали с искушением отомстить. Славные мужи! Но верно ли сказал Скегги-свей?..

Несколько кольчужников и добросердный Сампса просили рикса:

— Коль скоро последнего не пожалели конунги, дадим им, Бож, хлеба и мёда, дадим мяса и рыбы. Не убавится от того Веселиново полюдье.

Но запретил им князь:

— Вспомните, что стало с хозяином, пожалевшим волка!

Сампса-югр и Ляна не знали. Им рассказали кольчужники:

— Было, поймал хозяин в овчарне волка. Ни одной овцы ещё не успел зарезать волк. И только потому хозяин не убил его сразу. Скоро разглядел худобу зверя и пожалел его. Подумал: «Дам волку одну овцу. От меня не убудет. А волк поймёт доброту и впредь станет обходить мои овчарни». Сделал так, накормил волка и отпустил его. Уверенный в успехе, даже не запер ворот. Волк же разыскал свою стаю и сказал собратьям: «Неразумен тот хозяин! Он не жалеет своих овец. Пойдём к нему опять, пока нас не опередили другие!». И вся стая смело пришла в овчарню и унесла всех овец. Хозяин же в это время спокойно спал, надеясь на действие своей доброты и веря в волчью совесть...

Вернулся к конунгам Хадгар. Злой пришёл, обмороженный.

— Живой! — только и сказали побратимы и принялись растирать тело Хадгару целебными свейскими мазями.

А он говорил им:

— Узнал я, побратимы, места эти. Темны здесь леса. Зыбкие болота даже зимой не промерзают. Нет здесь озёр, а только омуты. Югра говорит, что вода в этих омутах из года в год хороводит, что в ней кровососов тьма. А ромеи, помню, называют эти места «Ойюм!».

— Здесь Ётунхейм! — сказали убеждённо свей. — Мы видели.

Пристально поглядел на них Хадгар:

— Да, побратимы! Не хотел я вам говорить, но вы уже и сами знаете. Здесь Ётунхейм! Здесь дети Мимира[41] живут. И я Ётуна видел. Страшен. Велик. Тело его космато, шерсть — коричневая, грязная. Гноятся красные глаза. Рот у него безгубый, редкие зубы торчат вперёд. След же Ётуна величиной с локоть. И свист пронзительный, протяжный.

Кивнули побратимы. Долго молчали, поглядывали друг на друга. Соглашались: «Правду сказал тот беловолосый югр. И свистел похоже. Умеет!.. Теперь и Хадгар о том же говорит. Дети Мимира-великана живут здесь. В незапамятные времена победили светлых асов. Где уж человеку им противостоять! Жалок человек перед страшным Ётуном. И свей, и югр, и ант. Одно имя вселяет страх: Ётун, Випунен, Великан. Страх предка! Страх, появляющийся уже тогда, когда в теле не родившегося младенца начинает биться сердце».

Так думали свеи и всё больше мрачнели.

Когда отогрелся, наконец, Хадгар, Скегги сказал:

— Конунг! Ты помнишь ли ещё скалы фиордов, помнишь ли плеск волны? И не тянет ли руки твои к веслу? Ты помнишь ли запахи родных гор?.. Вернёмся в Ландию, конунг!

Ответил Хадгар:

— Я помню узкие фиорды. И ночами мне снится плеск волн. Тоскует, побратимы, рука по гладкому веслу. Сердце ноет, как вспомню запахи наших гор... Но рано возвращаться нам. Ибо позор для свея — возвращение с пустыми руками! Переждём зиму, добьёмся своего, ради чего пришли.