Тогда согласилась югрова знать:

— Будь по-твоему, Хадгар.

И повелели югры спешно собрать ополчение.

На полпути ко граду Веселинову встречено было ополчение Хадгара риксовым войском. Вёл его Тать, рядом же с ним и Бож был. А всего-то войска — до трёхсот всадников нарочитой чади. Иных риксов не стали призывать, знали, что одолеют свейскую смуту силами Веселинова.

Не спешили нарочитые вступать в бой. Мощь свою сознавая, громогласно осмеяли они затею Хадгара и его спешное ополчение.

— Убирайся! — кричали. — Выродок. Лиходей. Убирайся вон!.. Ценим мы дружбу свейскую, когда с миром приходит к нам Бьёрн-конунг — достойнейший из достойных. Но когда волковать к нам приходят вороватые, тогда и уходят ни с чем, если ещё шкуру свою унесут в целости!

Грозили нарочитые:

— За то, что посадника зарезал, бит будешь, свей!

На эти выкрики призывным кличем ответил гордый Хадгар. И вскинул именной меч, и послал коня на острия антских копий.

Не отставали и побратимы, кличу вторили, вслед конунгу галопом шли, впереди себя копья выставили. А Кирова знать спешила за побратимами. Ополчение же развалилось, когда двинулось уверенное и грозное риксово войско. Часть назад, к лесу, побежала, часть увлечена была князьями. Да и те не желали с нарочитыми биться, не поддерживали своих князей, запуганных Хадгаром. «Ант нам больше добра принёс, чем зла, — думали югры. — С антом можно ладить. А от свея одни несчастья. За что же мы гибнуть должны? Стало быть, за вожделение свейское, за похоть рыжего кобеля!»

Потому не долгая вышла битва. Югры сами сдавались в плен — те, что ещё не разбежались. Лишь возле свеев-побратимов ожесточённо звенели мечи. Соскальзывало железо с доспехов, кольчуги рвались под ударами копий. Далеко неслись звон, скрежет, брань. И призывы слышались со всех сторон! И со всех сторон славили волка, в побратимы его звали, верность волчью прочили.

— О́дин[23] с нами! — кричали свеи и проклинали разбегающуюся югру.

Югровы князьки ложили головы, так и не зная, во имя чего. А конунги Хьёрт и Торд тоже упали с коней. Их громкая слава приравнена была теперь к вечной славе героев, их имена были выкрикнуты Хадгаром после имени бога Одина, а тела побратимов пали под копыта.

— Бит будешь, свей! — грозили кольчужники и пытались щитами оглушить конунгов.

Тать вставал в стременах, глазами выискивал рикса.

— Где Бож?

Но не знали о том нарочитые, не могли ответить Татю.

Отступали, приседая, свейские кони. Возле Хадгара теперь собрались побратимы. Кольчужниками теснимые, не отрывались далеко.

Князья югры пытались пробиться к лесу, тем жизни себе сохранить. Но всё плотнее сжимали кольцо окружения анты, всё злее были. А спешное ополчение таяло в лесу.

Вот упал и Кольбейн-конунг. Славный побратим! Плакать теперь девам свейским, так и не увидеть более героя. А сражён он был рукой Татевой.

— Слава Кольбейну! — крикнул Хадгар. — Близок ему до Вальгаллы путь!

— Один с нами! — прорычали в ответ побратимы.

— Бит! Бит будешь, свей! — радовались кольчужники.

И поворачивался в седле, спрашивал Тать:

— Где Бож?

Отвечал княжич:

— Видел я, как югрёнка подранил рикс. Да пожалел его, наверное, с поля вывез. Видел так!

Вскоре сломили кольчужники свеев, оружие отняли, окрутили побратимов прочными власяными путами. И пленили множество югры, за остальными не стали гоняться по лесам. Князькам их здесь же учинили суд: кого отпустили, кого посекли, а многих вместе со свеями увели в Веселинов.

Много ещё дней отсиживались в лесах югры, говорили:

— От рогатых только зло! Посадника убили, обманули князей. Зло! Зло!.. Нас под свирепость антскую подвели. А чем нам до сих пор не жилось?

— Князья зазвали...

— Они и поплатились за то! И свеи поплатятся. А мы, братья, впредь не пустим рогатых к себе. Свейскую же ладью сожжём!

— Знаем, — отвечали, — где стоит ладья.

Глава 9

ока в Веселинов ехали, ещё пребывали в возбуждении ратном — кому кто шлем проломил, а кто ловким ударом свой топор окровавил, отцово-дедово оружие напоил, а кто обманным движением какого мощного югра низвергнул из седла, дружкам-побратимам с обстоятельностью рассказывали и, чтобы понятней было какому простаку, ещё и показывали в лицах. Ехали, поскрипывали дорогие сёдла в бобровых мехах... За этими разговорами нет-нет да и оборачивались на Божа нарочитые. А вельможные, что были ныне в деле, что разогрели свою благородную кровь и размяли косточки, косились на рикса и меж собой посмеивались:

— Молод он! В лета такие всё в новизну, всё впервые — и отцом подаренный жеребчик, и крупный добытый зверь на охоте, и запах юницы, и первая кровь. Гляньте, югрёнка пленил и не отпускает от себя. Тешится.

— Бож, верно, приютил югра, — догадывались другие. — Подранил да пожалел. Как кровь брызнула, быстро смекнул, что это не игра, что все игры остались в материной горнице...

— На что ему югр? Да и неказист пленник: тощ, бледен, волосья, как у девы, длинны. Махнуть секирой разок — и кормить не надо.

Нет, не одобряли вельможные поступка рикса.

— Мало Божу чади младшей! Захотелось югра при себе держать. Лучше б уж пса!..

Один из памятливых голос возвысил:

— Вспомним Любомира, братья. Тоже с чернью ладил. Всё больше через опойство. И по югровым весям подолгу гулял. Может, югры-то, за испорченных дев своих мстя, и сгубили Любомира? И совсем не Верига-смерд...

— Оно так и могло выйти!

— А Бож! Бож югра приютил. Хоть бы здоровущего взял. Этого же не разглядишь: недоросток или недужный. Совсем щуплый югр.

— Юн ещё. Гляди, безус. Возьмёт своё!

Ехали, тяжёлые ветви отводили, нависающие над тропой. На ходу утоляли голод: кто сухарём хрустел, кто сыр отрезал, кто преломлял хлеб на луке седла, кто сушёную ягоду выгребал из сумы, кто кусок вяленого мяса с друзьями делил...

Спросил кто-то:

— Про Веригу говорилось. Куда девался смерд, что не видно его с Глумова года?

— А с тех пор и услал его куда-то Тать.

Под конец пути углядели вельможные:

— Югрёнок-то риксов — песнопевец! Смотрите, кантеле ихнее у Божа под корзно.

Риксовы кольчужники торопились за столы. Не простой близился пир. Пир-судилище! Слышали: медов будет много. Да знали, что давно наварено пиво. Помимо варева, много лакомства челядью приготовлено: и телятина, и карась, и рябчики с жаворонками, лесные голуби; из ледников студни будут да разносолы, из вялельни — балыки, из печей — медовые ковриги, яичные, рыбные, вишнёвые пироги, из котлов — похлёбок разных не перечесть...

Шумели кольчужники. Сегодня их право, поскольку крови своей не жалели и чужую кровь без жалости проливали! Развлечение великое — пир-судилище!

Двигали лавы, подгоняли смердов, по столам кулаками грохали, шаркали ногами о пол и громко смеялись.

Челядины вкатили бочки в чертог, возле виночерпия их сгрудили. А виночерпий малым топором выбивал из бочек днища. Да весел был, да голосист, да, смекалистый, на ответ скор, остёр на язык; прибаутками, как горохом, сыпал. В кубки и ковши ловко плескал хмельное. Сам пробовал; призадумавшись, голову склонял, приговаривал:

— Хороши, духмяны меды в бочке этой — так и греют нутро. И что в других — отведаем, настанет час. Не оплошаем.

— Лей! Лей! — кричали и от нетерпения ногами топали. — Право! Не хвали! Сами разберёмся. По рукам пускай ковши-утицы. Глядишь, и мы ладьями поплывём. Разгуляйся, душа, — волна кольчужника! Разгуляйся! Виночерпий сегодня щедр небывало — меды, как водицу, льёт. Каждому кубку он сегодня — отец родной; каждому жаждущему — брат кровный.

— Или вы не хороши? — смеялся виночерпий.