Заволновались анты, съехались ближе к риксичу.

Влах сказал:

— За Данапр уходит гот, бегством спасается. Не рано ли?

Подстегнули лошадей, щиты подняли, опустили копья. Так, изготовившись к бою, быстро покрывали остаток пути, уже различали доспехи на телах врагов.

Чужие всадники при виде приближающейся конницы прекратили переправу, повернулись к антам.

Яротур-сотник крикнул Влаху:

— Это не гот!

— Это гунн! — ответил риксич и коротким взмахом щита остановил своё войско.

Скрипел снег, звякали уздечки, нарочитые переговаривались за спиной. Несколько гуннских всадников приближались к антам. И Влах-риксич с Яротуром выехал гуннам навстречу.

В чистом заснеженном поле сошлись.

Так Влах впервые увидел Баламбера. То был гунн-исполин. Длинноволос, бородат, узколиц. Скорее не на гунна, а на гота похож. И глаза не раскосы, тонок нос, благородна осанка. Кожа смугла. Рядом с ним — Мерлик-князь. Строен, юн, кость в предплечье тонка, бёдра узки, перетянуты поясом широким.

Возле них красавица-дева была на вороной кобылице. И сама будто воронена — волосы с синим отливом, глаза черны. Высокомерна, горделива; меньше всех значит, но выше всех глядит.

Сказал гуннский исполин-князь:

— Я Баламбер! Кто ты, что осмелился привести своё воинство в мои новые земли? Едва людей моих не зашиб — так торопился.

— Я — риксич Влах! Тебя едва не зашиб — издали за гота принял. Скажи, где гот?

Усмехнулся Баламбер:

— Молод ты и в речах скор. Ко мне, властелину, не почтителен. Головы предо мной не склонил, не задобрил подарками, не предложил угощения и развлечений.

Ответил Влах:

— Голову перед тобой пусть склоняет тобой побеждённый. Пусть задаривает даров ищущий. А для угощений и развлечений время не пришло. Уйди с дороги! Мне нужен гот.

Видя гнев Баламбера, Вадамерка не дала ему сказать, опередила со словами:

— Красив ты, Влах-кёнинг! И с малым войском перед гунном бесстрашен. И, конечно же, достоин отмщения Бош. Но поздно ты пришёл: Германарих вместе со свитою погребён под развалинами, а Гуннимунд-сын в ромейскую Паннонию бежал. Некому тебе в Гетике мстить. Возвращайся домой, Влах.

Совладал с собой Баламбер, похвалил:

— Мне нравится, ант, твоё войско. С ним можно на Валента идти. Пойдёшь ли со мной?

— У нас разные дороги, гунн! — ответил риксич и вернулся к нарочитым. — Идём на Паннонию!

Между тем Вадамерка сказала Баламберу:

— Ты грязный гунн, а я — твоя жена.

— В моём народе говорят: змея не ведает своих изгибов, а шею верблюда называет кривой. Тот мудрец, который это первый сказал, будто на тебя глядел, Вадамерка, — так ответил князь, а потом вдруг вспылил: — Готская гордячка!.. — и хлестнул Вадамерку плетью поперёк спины.

Отвернулся Мерлик.

Засмеялась Вадамерка:

— О! Баламбер!.. Ты больше этого не позволяй себе. Знай, в обычае у готских дев ядом травить мужей неразумных. А идти мне некуда и терять уже нечего.

До вечера шла переправа. Велика готская река! Велико войско Баламбера! А переправившись через Данп, гунны заночевали на его правом берегу. За ночь стаял снег возле тысяч костров, под шатрами обнажилась земля. Мохноногие, совсем не крылатые кони табунами стояли вокруг становища, выбивали копытами из-под снега жухлую траву и довольствовались ею. К большему не привыкли.

Воины спали вповалку, наевшись мяса впрок, наевшись мяса так, что распухли у них животы. Так едят волки. «Волк — умный зверь! — говорили у костров гунны. — Но и он не знает, перепадёт ли ему добыча назавтра. Поэтому сегодня ешь сколько сможешь. Пусть даже болит живот, пусть даже тянет блевать».

Спали на потниках, укрывшись сшитыми вдвое шкурами и готскими плащами. Спали крепко. Один за другим угасали костры. В первых снах видели гунны родные очаги среди зелёных пологих холмов, видели голубые холодные реки. В снах предутренних видели много огня и развалин и видели тёплые, как парное кобылье молоко, моря с золотыми берегами. Им виделось, что семь поколений чужих женщин растят для гунна гуннских сыновей.

Поднялись ещё затемно. А встав, уже не возвращались к своему кострищу. Напившись из Данпа воды, взнуздывали лошадей, садились в сёдла. На ходу жевали холодную баранину, глотали куски застывшего бараньего жира.

— Чох! Чох!.. — покрикивали гунны и били пятками по рёбрам коней.

С утра опять сыпал и кружил снег. Он покрывал корсачьи шкуры на плечах у славных мергенов, таял на крупах лошадей, лип на копыта.

— Чох! Чох!.. — поторапливали гунны.

Мерлик-князь заметил:

— Ант всё же пошёл за Гуннимундом.

— Ант — хороший кёнинг! — сказала Вадамерка. — Его не надо наставлять. Он добьётся своего! Жаль, что поздно пришёл.

Баламбер кивнул. Он всё понял по-своему. Он дал бы анту третью часть добычи, он дал бы ему в подчинение лучших мергенов, позволил бы ставить шатёр рядом со своим. Баламбер и Вадамерку отдал бы Влаху, и любую из гуннских красавиц, родившихся под луной, лишь бы заручиться таким союзником, как он, лишь бы в войске своём видеть этих огромных антских всадников.

— Куда улетели гуси? — спросил Баламбер.

Ответил Мерлик:

— Стаи их улетели за горы, за реки, к тёплым синим морям. Так говорят старики. Так и вчера у костров говорили. Мы на верном пути!

Кивнул Баламбер-князь.

— Чох! Чох!.. — неслось по готской степи.

Медленный крупный снег падал всё гуще. Вздыхала Вадамерка, готская дева, видя, что снег этот засыпает, равняет со степной гладью глубокий след конниц Влаха-риксича.

Там, впереди! Туда улетели гуси. Там крутые горы Дакии, там опоясал землю великий Данувий, там Паннония, окраина ромейской стороны. И вечный Рим! И Полис Константинов! Все — там!.. А здесь только сумрак и снег, здесь дикие страшные гунны, жующие холодное мясо, и бесконечное, несущееся со всех сторон: «Чох! Чох!..».

ХРОНИКА

сезнающие маги сказали Валенту:

— Близится твоя смерть. Место твоё займёт человек, чьё имя начинается с «фиты». Ты упадёшь, он встанет.

И верил, верил магам император. И беспощаден был ко всем, кто попал под опалу предсказанного...

...В то время Валент был в Антиохии. Требовал его присутствия восточный фронт. Но готское восстание разрослось настолько, что под угрозу встала судьба всего ромейского Востока. Тогда сам император решил возглавить подавление мятежных провинций. Он вернулся из Антиохии с несколькими легионами, усилил ими колеблющиеся войска Империи и вступил во Фракию. С Запада на помощь Валенту шёл брат Валентиниана II, соправитель Грациан.

И встретившись с готами возле Адрианополя, армия императора была полностью разбита. Сорок тысяч отборных ромейских легионеров устлали поле битвы своими телами. Вместе с ними погиб Валент. Варвары торжествовали. Они опустошали беззащитные земли Империи и двигались к Константинополю.

Август Грациан спешно отходил на запад. Он теперь сомневался, что сможет победить везегота, он пожелал сохранить Рим.

А варвары торжествовали и бесчинствовали. Крупные города, ожидая осады, укрепляли свои стены и редко открывали ворота. К северным границам Империи подбирались гунны и словены. Облегчённо вздохнул и расправил плечи приниженный плебс.

Тогда август Грациан призвал лучшего военачальника Рима Феодосия и, ценя по заслугам его достоинства, сказал:

— Ты теперь император Востока! Сломи мятеж и властвуй!

Вскоре Феодосий хитростью своей, подкупами и мечом сумел подавить многолетнюю готскую смуту, задобрил вождей мятежа, смягчил их щедрыми обещаниями, вновь принизил плебс. И в память этого установил в городе огромную гранитную плиту, вывезенную из древнего Гелиополиса фараона Тутмоса III.

Готам сказал:

— Вам на поселение Мезия, Фракия и Иллирика! Вам — мясо и хлеб. Вам ваша вера. Мне — ваши воины.