— Когда ж он успел? — От неожиданности Иван Григорьевич раскрыл было рот, чего раньше с ним никогда не случалось: никак тупеть начал?

— С министром и с девочками?

— Стать доктором наук!

— А он диплом купил.

— А может, он уже и профессор?

— По инструкции сразу не полагается. Он хотел было вслед за дипломом доктора наук купить красный аттестат профессора, но ему ученые мужи, юристы-академики, популярно, как бараноглазому школьнику, объяснили: профессорское звание только через год. Согласно инструкции ВАКа, которую подписал сам пан президент.

— Но у Вити же доллары! А они у нас могут все.

— Могут, — согласился Славко Тарасович. — За приличную сумму даже президентской инструкцией можно подтереться. Витя уважает президента.

— А если вдруг что? — Иван Григорьевич тоже засмеялся, как смеются, улавливая на последней фразе смысл добротного анекдота.

— Такие люди, как Витя, — серьезно заметил Славко Тарасович, — со всего делают деньги. Даже со смены власти. Хотя нынешнюю власть менять откажутся. — Он давал понять, что предприниматель-уголовник для России, а в равной степени и для Украины, такой же непременный атрибут, как вошь для бомжа. Нет бомжей без кровососущих, а России — без ворья.

Проживая в родном городе уже не день и не два и даже не месяц, Иван Григорьевич научился слушать и слышать людей. И мэр, друг юности, все рельефней представал перед ним в его истинном облике. За пьяненьким дешевым трепом он угадывал хитрого и далеко не глупого чиновника, такие прекрасно уживались в Советском Союзе и не менее прекрасно себя чувствуют в СНГ и, естественно, будут чувствовать, когда эсэнгэшный конгломерат кристаллизируется в новое союзное образование. Чиновник бессмертен, как бессмертно государство. Само оно, вопреки заверениям классиков, не отомрет, его похоронят царственные индивидумы, у которых помутится разум от неутолимой жажды власти, первый тому признак — не заслужить власть, а удержаться у власти, даже если это будет стоить горы трупов. А чтоб удержаться у власти, надо уметь обещать: потерпите, мол, и будете жить не хуже европейцев, а пока оставьте меня царствовать…

Слушая пространные рассуждения Славка Тарасовича о смысле власти, Иван Григорьевич выуживал для себя парадоксальную логику: та власть надежней, которую подпирает криминальный элемент.

— Ты, Ваня, Витей Кувалдой не брезгуй, — наставительно говорил царствующий мэр. — Он тебя всегда из дерьма вытащит, особенно в переломный момент истории. Быстрей компаньон может лишить кислорода, но не уголовник. Вот у тебя есть совладелец фирмы профессор Гурин. Кто он?

— Ученый.

— А что у него в голове?

— Наука.

— Ошибаешься, брат. Он мечтает стать единоличным владельцем фирмы, по существу, твоей фирмы. В наших рыночных условиях, Ваня, хотим мы того или нет, действует известный закон социализма — закон постоянно растущих потребностей. А какие они у предпринимателя: завладеть как можно большим куском частной собственности. И легче ее отнять у ближнего. Это в волчьей стае: растерзали оленя — и все волки блаженствуют, проголодались — опять кого-нибудь растерзают. А в стае человечьей всегда верх берет жадность: сожрал начальника — принимайся за следующего. Изучи биографию любого высокого должностного лица — и ты обнаружишь действие этого закона. А действует он, потому что объективный, не зависит, как нас учили, от воли людей. И профессор Гурин при благоприятных для него условиях тоже попытается тебя съесть. Запомни, в каждом человеке есть волчье начало. Стоит человеку проголодаться, и у него уже вырастают клыки. А коль у ближнего вырастают клыки — берегись, ты уже не в коллективе, а в джунглях, где каждый кого-нибудь ест.

У Славка Тарасовича пересохло в горле, и он отпил из фужера янтарной жидкости.

— Сейчас, Ваня, — продолжал он, — большинство граждан голодает. И кого они будут пожирать? Правильно, граждан, обрастающих жиром… И профессор Гурин голодает.

— Он не хищник. Он ученый.

— Ученые, Ваня, тоже бывают разные. Одни травоядны. Этих едят…

— Ты хочешь сказать: а вот доктор юридических наук…

— Да, Ваня… Если ты с Витей Кувалдой будешь крепко дружить, он тебе крепко пригодится. Как дрессированный дог. Вдруг кто-то на тебя, а он его — цап…

— А если он сам захочет стать мэром? Более того, президентом.

— Это, Ваня, невозможно. Он может, он уже стал богатым. Но мэром или президентом…

— И все-таки?

— Тогда, Ваня, будет такая разборка!.. Уже не на городском, а на государственном уровне: тут автоматами Калашникова критика не ограничится. Пока у власти неуголовник, народ безмолвствует. Как сейчас. А это уже показатель стабильности…

Славко Тарасович ввел своего школьного друга в словесные дебри, так что дискутировать не было смысла. Да и зачем?

Отправляясь в мэрию, Иван Григорьевич рассчитывал провернуть сразу два дела: заполучить для Забудских путевки в дом отдыха (у мэра есть фонд помощи ученым) и взять разрешение для профессора Гурина на вывоз валюты.

— Славко, здесь перед тобой мои бумаги. Подпиши их, пожалуйста.

Славко Тарасович раскрыл кожаную папку с золотым тиснением «На доклад мэру», нашел бумаги, не читая подписал.

— Ты хоть посмотри.

— Вижу, — сказал он. — Ты просишь две путевки. Даю. Пусть Забудские отдыхают. А вот что касается валюты, как бы твой Гурин не положил ее себе в карман.

— Он закупит оборудование.

— Возможно. Но с этим профессором, Ваня, будь осторожен. Есть сведения, что он втихаря продал арабам технологию новой взрывчатки.

— Не может быть!

— Источник, Ваня, заслуживает доверия.

Иван Григорьевич помнил, кто у Славка Тарасовича отец, и волей-неволей закрадывалось сомнение: а если продал? Неужели Лев Георгиевич такую подробность утаил от своих товарищей? Они же договорились: побочные заработки идут в общую копилку, как пошутил Забудский, в общак.

Видя, что дело сделано, бумаги подписаны, Иван Григорьевич встал из удобного кожаного кресла.

— Мне пора.

Отпускать друга Славку Тарасовичу не хотелось.

— Я догадываюсь, Ваня, пока нет оборудования, ты всех своих сотрудников разгоняешь. А сам куда, без пяти минут молодой отец?

— В Москву. Тоже за оборудованием.

— Ладно, ладно, не темни. — Славко Тарасович погрозил толстым пальцем. — Коль ты встретился с моим батей, значит, он тебя озадачил.

— Вроде нет.

— И такое бывает. Хотя на батю это непохоже.

В намеке на «молодого отца» Иван Григорьевич уловил нотку ревности: «Все-таки любит Настю». Распрощались дружески.

Вскоре в дом отдыха уехали Забудские: Женя, к изумлению врачей, стал поправляться. Отправился в Германию профессор Гурин. Настала очередь Ивана Григорьевича.

В международном поезде, который шел в Москву, Иван Григорьевич узнал сводку погоды: «В столице России плюс 13. — Сравнил: — А у нас, на юге, плюс 2. На Украине, значит, холодней. Холодней во всех отношениях».

Сосед по купе, высокий старик с орденскими планками на сером пиджаке, высказывал эту же мысль, но в другом ключе.

— Раньше, — говорил он, — если в Москве погода меняется, через сутки меняется и на Украине. Теперь — только через трое. А почему?

«Сейчас сошлется на таможню», — подумал Иван Григорьевич. Эту байку знали уже многие. Старику отвечал средних лет широколицый улыбчивый украинец с лицом бурята:

— Раньше не было таможни. Циклон сначала натыкался на российскую, затем на украинскую. Но циклону что — он может и повременить. Спешить некуда. А вот я из Крыма вез помидоры. На украинской таможне не дал на лапу. Неделю меня продержали. А потом на российской еще неделю промурыжили. Словом, намекнули, что на лапу надо давать сразу. Привез в Москву сплошную гниль…

Начали с погоды, перешли на экономику.

— Вот арбузы, — продолжал широколицый украинец. — Им не помеха ни погода, ни таможня. Хотя таможня и могла бы каждую вторую тонну в отвал. Арбузы-то напичканы нитратами, А я достаю справку: экологически чистые.