Но Джоном Смитом был полковник из другой системы, которая, как тогда ему казалось, была незыблемой.

И вот эта незыблемая система в одночасье рухнула. Но в мире все взаимосвязано. Катастрофа одной системы влечет за собой катастрофу другой. На их руинах, если не нарушится экология, появится третья. Такова логика цивилизации. В новой системе что-то найдет место от старой. А старое, худшее или лучшее, принесут с собой уцелевшие после катастрофы. Повезет человечеству, если это будут люди полноценные. Дебилов тот же неутомимо деятельный Джери хладнокровно умертвит. В этом Иван Григорьевич не сомневался. Он слушал болтовню, вроде засыпал и вроде просыпался.

— Выгони его, Джери. — Это голос Лени. Речь, видимо, шла о шофере.

— Нет, — отвечал Джери. — Он мне нужен как камертон. По нему я определяю степень возмущения «папуасов».

Потом, как сквозь вату, до слуха донесся голос Вилли:

— Прут и прут… Упрямые… Мой отец в этих местах воевал. Вешал бандитов…

«Вилли все-таки немец»… Иван Григорьевич то ли спал, то ли находился в забытьи, когда с митинга вернулся Вася, ощутил мягкий толчок в плечо:

— Григорьевич, да никак вы горите? Доктора в больницу!

Ничего другого Иван Григорьевич уже не помнил, последнее, что чувствовал: вокруг бушевало пламя и в груди не хватало воздуха.

Только к вечеру, в сумерки, Вася попал на квартиру к Забудским. Долго не открывали, но Вася нажимал и нажимал на кнопку звонка, пока не щелкнул замок. В дверях показался парень лет двадцати пяти, пьяный.

— Чего тебе? — спросил, покачиваясь.

Сначала Васе показалось, что он попал не туда: этого парня он видел впервые. Он знал Игоря, подростка, недавно взятого обратно из интерната. Присмотревшись, заметил сходство с Игорем: узкие скулы, белесые брови, глаза глубоко в глазницах. Никак Игоря брат? Иван Григорьевич как-то говорил, что у хозяев есть еще один сын, затерявшийся где-то на Севере. Получается, отыскался.

— Вы — сын Забудских?

— Я сам Забудский.

— Мне нужен Анатолий Зосимович.

— Он в больнице.

— Тогда Надежда Петровна…

— Зачем?

— У меня к ней записка. От квартиранта.

— Здесь нет никаких квартирантов! — выкрикнул парень. — Пошел ты… — Говорил он с трудом, но громко. В квартире, судя по голосам, доносившимся в прихожую, он был не один.

«Никак отмечают или годовщину революции, или возвращение блудного сына», — подумал Вася. Уйти ни с чем он не мог: его ждали в больнице.

— Мне надо кое-что взять.

— А ты, собственно, кто? — допытывался пьяный.

— Я товарищ вашего квартиранта.

Парень, хохотнув, крикнул в комнату:

— Робя, тут один хмырь. Что-то забыл…

Из комнаты послышался пьяный смех. На шум голосов из соседней квартиры вышел болезненного вида мужчина, по годам еще не пенсионер.

— Надежда Петровна у нас. Заходите.

Вася, увидев Надежду Петровну, всю зареванную, с кровоподтеками под глазами, остолбенел.

— Кто ж это вас?.. В честь праздника, что ли?

— Женечка… сынок… Мне еще ничего. А вот папочке… — И опять в слезы.

Вася передал записку. Ее содержание он знал. Иван Григорьевич просил взять из ящика стола пятьсот долларов, оставшихся после покупки одежды, и передать с Васей: в больнице нет лекарств, их покупают за наличные у медперсонала. Чаще всего выручают санитары, они достают бог знает где: ездят в Москву, но там нужна валюта — не рубли и, тем более, не карбованцы. В столице соседней державы, на Рижском рынке, по заверениям челноков, можно купить любые лекарства: их сбывают работники посольств и различных благотворительных организаций.

— Нет уже долларов, — с печалью в голосе произнесла Надежда Петровна. — Женечка их нашел…

— Отобрали бы…

— Отец попытался. Да Женечка сломал ему руку.

— А вас он, ваш Женечка, за что?..

— Хотела не дать вещички… Ивана Григорьевича. А Женечка их на барахолку…

— Когда ж он успел?

— Долго ли выкрасть?

Что это были за вещички, о них Иван Григорьевич никогда не упоминал. «Вряд ли что ценное»… — заключил Вася.

— Что ж он продал?

— Сумку… бритву… носочки…

Уже уходя от Забудских, Вася сообщил, в какой больнице лежит их квартирант. У больного двухсторонние воспаление легких, и если сегодня вечером, в худшем случае, ночью не достать лекарство (в долг уже давно медики никому не отпускают), придется Григорьевичу заказывать гроб.

Отчаявшись, Вася ринулся в «Экотерру», к своему шефу. Достучался. Открыли. Вломился в покои.

— Джери, выручай деда! Вот список лекарств. Найди. Только сегодня.

— Среди ночи? — удивился американец.

— Выручай! Не то дед сыграет в ящик.

Джери стоял посреди холла в ночной пижаме. Он еще не видел своего шофера в таком возбуждении: на митинг убежал и то был спокойней. Рядом торчал верзила-телохранитель, бывший омоновец Степан Журба. Он впустил Васю, потому что знал его. Знал он и врача Коваля, тот лечил его дочку, когда ее искусала собака.

— Все уже спят, — сказал Джери. — Утром позвоню в консульство…

— Звони сейчас, — настаивал Вася.

Джери усмехнулся: «Вот тебе и недочеловек!»

— Хорошо. Но с утра у нас выезд…

— О чем речь, пан начальник! Буду как огурчик. — Видя, что пан уже скоро согласится, Вася дружелюбно скороговоркой: — А дед, вы заметили, как он вас блюдет? Чтоб вы были живы и здоровы…

— Хорошо, — мягко повторил Джери.

Он звонил, и по тональности его голоса Вася понял: где-то там, в областном центре, в каком-то консульстве, есть нужное лекарство. Но консульство не рядом, не в Прикордонном. А дорога… как привык Вася выражаться: «Едешь, как по соплям». Утром была такая же, и он отказался ехать за двести километров, а до областного центра — дальше.

— Берите «джип». Но машину вернете в полной сохранности, — распорядился Джери.

— Само собой, — обрадовался Вася.

— Пан Джери, — вклинился в разговор Журба. — Одного его отпускать нельзя.

— Ненадежный?

— Надежный. Но как ночью без охраны? На первом же километре перестренут. Днем за любым транспортом охотятся, а тут, понимаете, «джип».

Вася понял, куда гнул Степан, подтвердил опасение:

— Оно, конечно, народ сердитый. У иного еще и паспорта нет, по малолетству, а он уже бандит. Но мы тоже не пальцем деланы.

Убеждать начальника долго не пришлось, да он и сам не однажды говаривал, что Украина скоро станет, как Чечня, бандитской республикой. «Джип» он предоставил охотно: если отнимут, будет о чем рассказывать дома, в далекой, спокойной Америке.

В областной центр отправились вдвоем: Вася и Степан. В эту ночь Джери рискнул остаться без личной охраны. Туда и обратно «джип» проскочил беспрепятственно. Всю дорогу автомат отдыхал на коленях у Степана. Занесенное снегом шоссе было пустынным. Даже гаишники и те попрятались. Так что грабителям не от кого было получать информацию. А «джип»… всякий уважающий себя грабитель о нем скажет: приличная добыча, тем паче, если она сама идет в руки.

В девять утра Вася вернулся в больницу. И каково же было его удивление, когда в палате, где лежал Иван Григорьевич, он застал майора Списа. Точно такая же упаковка, какую Вася привез с собой, лежала на тумбочке около больного.

— Опередили вы меня, Михаил Васильевич, — только и нашелся что сказать Вася.

— А, фирмач! — Это презрительное слово майор произнес по-доброму, с оттенком снисходительности. В городе многие работают в инофирмах. Обычно к этим гражданам горожане относятся с подозрением, так как те проходят тесты на лояльность. Для Васи американцы, видимо, сделали исключение: совок не меняет своих убеждений, как патриот не меняет родину.

Не удостоился презрительной клички и врач Коваль. Мало кто знал, что в «Экотерру» его устроил сам Славко Тарасович. По словам тетки, Ажипа не мог ему отказать: все-таки школьный товарищ, а школьных товарищей на склоне лет можно пересчитать по пальцам.