Случись такое лет десять назад, тут бы уже работала государственная комиссия, и, вероятнее всего, усердствовали бы кэгэбисты полковника Ажипы, а уж они-то свое дело знали…

Лев Георгиевич не заметил, как в микроскопную вошел Иван Григорьевич. Он тоже оцепенел, но лишь на мгновение. Он заметил, что лицо коллеги серое, как выгоревшая на солнце газетная бумага. Но навык разведчика — при любых обстоятельствах держаться естественно — сказался и на этот раз.

— Эврика! — внешне спокойно произнес Иван Григорьевич. — О чем это свидетельствует?

— Какая к черту эврика? — вскричал Лев Георгиевич, выходя из оцепенения. — Чего нам стоило добыть эту вещь! И вот какая-то сука…

Лев Георгиевич, человек высочайшей культуры, выругался сочным кабацким матом. Появившаяся на пороге Надежда Петровна тут же отпрянула за дверь: этот профессор никогда не матерился.

Иван Григорьевич конкретизировал «эврику»:

— Нам, видимо, намекают, что мы на верном пути. Мы ищем иголку в стогу сена. Вы сомневаетесь: есть она или нет? Данный факт должен поколебать ваши сомнения.

После элементарной подсказки к профессору Гурину вернулась способность реально оценивать события:

— Ах, да! Кто-то, значит, желает, чтобы мы прекратили работы. Но ведь только несколько человек посвящены в наши поиски? Не так ли? Значит, кто-то за нами наблюдает. Хотя… достаточно внятно сказать, над чем мы колдуем, то даже средней руки биолог-аналитик сделает правильный вывод.

— Пожалуй, да.

Лев Георгиевич тут же, по привычке, снова засомневался:

— Это отчасти. А может, кому-то потребовались просто линзы? Например, чтобы прикуривать.

— Но не забывайте, солнце бывает не всегда, — уточнил Иван Григорьевич. — А курят, как известно, и в пасмурную погоду…

К разговору подключился подошедший Анатолий Зосимович. Опытным глазом он легко заметил, что, верно, битого стекла нет. Получается, что линзы сперли.

— Только вряд ли позарились на стекло, — заключил он. — Кому— то помешал микроскоп. По всей вероятности, на подходе товар, на который у нас не поднимется рука выдать сертификат качества.

— Но при чем тут микроскоп? — возразил Лев Георгиевич. — У Надежды Петровны своя методика. Даже английское мясо, которое на Украину поступило как голландское, Надежда Петровна определила чуть ли не на глаз, что оно заражено «бешенством коровы».

Возникло несколько версий. Разрабатывать нужно было одну, наиболее вероятную: с какой целью уничтожен микроскоп? И еще была одна деталь, которая сразу бросилась в глаза: окна и двери не выломаны. К замкам кто-то подобрал ключи: замков было четыре, и каждый, не зная секрета, не откроешь.

— Орудовал свой, — сказал Анатолий Зосимович уже после того, как были тщательно осмотрены замочные скважины. Владельцы ключей предъявили свои комплекты. Каким же воспользовался злоумышленник?

— Я не привык работать без доверия к коллегам, — со скорбью в голосе говорил Лев Георгиевич. — Но, получается, что мы должны подозревать друг друга. А значит, и налаживать взаимоотношения будем очень долго. И причину разбоя не узнаем…

— Почему же… Узнаем. — Иван Григорьевич предложил свой ход: — Исследования продолжим. Но так, будто микроскоп цел и невредим.

Втроем пришли к согласию: впредь в микроскопную имеют доступ только они трое плюс Надежда Петровна, она будет передавать привозимый из больниц материал. Всем остальным сотрудникам объявить, что Лев Георгиевич по неосторожности расколол цейсовскую линзу. Пришлось вставить запасную.

Забудский и Гурин закрылись в микроскопную — убирать следы вандализма: микроскоп хотя бы внешне должен выглядеть исправным.

Большинство сотрудников, придя на работу, даже не заметили, что ночью произошло ЧП. Вася и Женя уехали в горболъницу. Иван Григорьевич их предупредил, чтоб с материалом не задерживались: к семи часам завод опять обесточат, и тогда до следующего дня электронный микроскоп будет бездействовать.

Иван Григорьевич верил своим коллегам, как когда-то верил своим товарищам по резидентуре. Он знал: половина успеха — вера в товарища, с которым идешь в разведку: тогда по плечу даже невозможное. Здесь может помешать разве что враг в личине боевого товарища.

Память высветила прошлое…На магистрали Балтимор — Филадельфия в условленном месте он подобрал связника. Была глубокая июльская ночь. Небо терзали молнии. Под пушечные раскаты грома шумел ливень. Ветровое стекло заливало потоками воды. Впереди смутно просматривалось багровое зарево мчащихся из Филадельфии машин.

Связник, сутулый блондин с крупным хрящеватым носом, сидел сзади, слушал инструкцию. Иван Григорьевич видел его впервые, как и он Ивана Григорьевича. Он предупреждал связника, что если тот срочно не поменяет явочную квартиру, на него не сегодня завтра выйдет ФБР.

— А где мой шеф? — спросил связник. — Он вернулся в Россию?

— Он схвачен.

В это мгновение сверкнула молния, и через зеркало заднего вида Иван Григорьевич успел заметить торжествующую улыбку на лице связника.

— Где следующая встреча?

— Кафе «Ковбой», против памятника Линкольну, — ответил Иван Григорьеьич. — Самый дальний столик в углу. Туда придет один русский. Он сделает вид, что пишет какую-то книгу. Если на столике будет зеленый очечник, вы подойдете и спросите: «Вам случайно не требуется редактор?» Русский снимет очки и внимательно на вас посмотрит. Тогда вы молча берете очечник и уходите. В очечнике будет шифровка. Я вас подберу на этом же участке магистрали, в такое же время ровно через сутки.

— А встреча в кафе?

— Завтра, в первой половине дня.

— Тогда вы меня подберите послезавтра.

— Послезавтра этот русский возвращается в Россию.

В кафе «Ковбой» кельнером работал свой человек. Как-то он рассказал Ивану Григорьевичу, что уже продолжительное время в первой половине дня, когда мало посетителей, приходит один русский диссидент. Он облюбовал себе столик в самом дальнем углу и пишет, как похвалился кельнеру, мемуары.

Высадив связника, Иван Григорьевич поспешил в кафе «Ковбой», поручил кельнеру взять под наблюдение мемуариста. На следующий день, в двенадцатом часу, к диссиденту подошли трое. Очечника на столике, естественно, не было. Диссидента обыскали, увели с собой.

Месяц спустя труп сутулого блондина с крупным хрящеватым носом полиция нашла в канализационном колодце…

Там проверять людей было и сложней и проще. Провокатора случайно выдала освещенная молнией торжествующая улыбка. Но проверять дома своих сотрудников… Душа протестовала. И все же кто-то из них сделал подлость.

Разгадка пришла с неожиданной стороны. Даже он, Иван Григорьевич, опытный разведчик, был изумлен и… озабочен.

Не вышел на работу Женя Забудский. И дома не ночевал. Надежда Петровна, встревоженная исчезновением сына, ничего вразумительного сказать не могла.

— Я посчитала, он у своей девочки, — объясняла она. — Обычно перед свиданием он брился, выглаживал брюки, а тут… вроде направлялся в сарай что-то мастерить. Был в фуфайке, в потрепанных джинсах. Я заглянула в сарай — никого, на дверях — замок…

Кое-что прояснил Вася.

— В горбольнице, — сказал он, — к нему подошел какой-то тип. Напомнил о каких-то баксах. Щерился, показывал золотую фиксу. Женю как подменили. Всю обратную дорогу он молчал. Я пытался с ним заговорить, мол, что это за тип, откуда он взялся? Но Женя был нем как рыба… Этого, с фиксой, я где-то видел. Кажется, на рынке. Oн у меня покупал патроны.

— А ты мог бы его опознать?

— Почему бы и нет?

— Тогда потолкайся на рынке. Все равно без экспедитора тебе делать нечего.

В первый день Вася обошел все торговые ряды, типа с золотой фиксой не встретил. Не встретил и во второй. А в третий, в субботу, когда рынок пестрел забугорными шмотками, увидел этого типа, правда, издали. Он садился в «вольво»… Вити Кувалды.

Этого Ивану Григорьевичу было достаточно. Вечером того же дня он нанес визит мэру, с ним не встречался больше месяца. За это время, как показалось Ивану Григорьевичу, друг юности еще больше раздался вширь.