— Не читал, — чистосердечно признался Иван Григорьевич. — Учебники этот факт обходили.

— Историю, Ваня, надо учить не по тенденциозным учебникам, а по документам, — строго напомнил Тарас Онуфриевич.

Слушал младший чекист старшего — у обоих жизненного опыта хватило бы не на одну книгу — и приходил к мысли, что старший товарищ даже личную жизнь, всю без остатка, подчинил интересам безопасности своей страны. Такими чекисты были в первой четверти века и такими же — тот же полковник Ажипа — завершали его последнюю четверть. В природе чекистов есть что-то наследственное и оно, как гены, передается из поколения в поколение.

У многих далеко не всегда складываются ладные семьи, и часто причиной становится эта наследственность: долг превыше всего.

— Знаю, знаю, у тебя новая семья, — говорил Тарас Онуфриевич, что нельзя было определить, он поощряет или же, наоборот, осуждает. — Понимаю, дело молодое… Сколько тебе стукнуло?

— За шестьдесят.

— Ага! — крикнул дед. — Не износился, значит?

— А когда было? — в тон ему ответил Иван Григорьевич. — Одних только шифровок в Центр отправил больше тысячи… Не до амуров. Да и жену любил…

Тарас Онуфриевич снова крякнул, и снова не понять — одобряет или осуждает?

— Ну, вот что, хлопче, — сказал, будто собирался объявить приговор. — Добирай моторесурс и завязывай. Сам же важное дело затеял. Так что доводи до ума. Понимаю, власть может помешать. Но власть — что погода. А погода в нашем крае переменчива… А вот интерес Отечества — это уже климат. Климат, он устойчив, даже для сотен поколений — неизменчив. Так что вечное — это любовь к Отечеству. Женщину можно полюбить, а можно и разлюбить, все зависит от того, как она себя поведет, да и как мужчина себя поведет. Но то, что в крови, что передается, не спрашивая нас, по наследству, то и есть корень нации. А нас Америка в купе с Европой пытается лишить этого корня. Как добудешь неопровержимые факты, предадим их широкой огласке. Пусть народ Украины знает, что ему уготовано. А то у нас всякие шавки радуются, что на месте России будет пустыня — выгон для скота, а нэнька, дескать, останется нетронутой, потому что, видите ли, она европейская держава. Как будто Россия только азиатская. И азиатов, значит, можно как саранчу… — И вопрос на засыпку: — Так когда там конгресс принял решение о ликвидации СССР?

Тарас Онуфриевич знал, конечно, и год и число, но коль он спрашивал, Иван Григорьевич отвечал, как отвечал бы высокому руководителю.

— Я докладывал в Центр. Но дошла ли моя информация до политбюро?

— Дошла, — сказал Тарас Онуфриевич. — Когда Юрий Владимирович огласил цифру, что по воле конгресса США народонаселение Советского Союза будет сокращено на одну треть, Брежнев махнул рукой: «Байки». Потом эта цифра, насколько мне известно, была названа Горбачеву, и он с ней согласился. Тогда он был на Мальте, знакомил американского президента с противоракетной обороной Советского Союза.

— И он не протестовал, что американцы запланировали уничтожить одну треть наших граждан?

— Наоборот! Пообещал создать на территории своей страны несколько «горячих точек». Чтоб суммарные потери были равны одной большой войне. За эту услугу он попросил кредит. Разумеется, для себя лично. — И чтоб не отвлекаться, Тарас Онуфриевич подытожил основную мысль:

— Ты, Ваня, правильно определил: главную ставку Америка делает на ускоренное истребление населения вероятного противника без применения оружия массового поражения. И то, что ты как микробиолог ищешь это самое оружие именно здесь, на Украине, в городе ВПК, вполне вероятно, что ты его найдешь.

Тут Тарас Онуфриевич сделал продолжительную паузу, задумчиво покачал головой.

— Только вряд ли тебе удастся доказать, что именно это оружие будет применено против нас. Не с таким арсеналом надо выходить на бой. Я имею в виду вашу заводскую лабораторию.

Иван Григорьевич возразил:

— У нас, Тарас Онуфриевич, специалисты не хуже, чем в Исследовательском центре Пентагона.

— Верю. Но вы не работаете, как они: у вас все на виду.

— Почему на виду? — изумился гость. — Кому положено молчать, тот молчит.

— Не оправдывайся. Я старый контрразведчик. Мне-то видней.

— Вы ко мне внедрили своего человека?

— Давно.

— Кто он?

— Кто тебя прикрывает. Ты совершенно не знаешь Прикордонного. Тебе известно, что ЦРУ за тобой охотится?

— Догадываюсь.

— А что ты как разведчик предпринял?

— С кем попало не общаюсь.

— А встреча с сыном? А то, что твой сын привел за собой «хвост»? Как ты это расцениваешь? Я тебе неслучайно подсунул священника. Кстати, твоего давнего друга. Он один раз тебя уже уберёг от верной смерти.

— И как же?

— Это детали контрразведки. Ты занимайся своим делом.

— А что с теми церэушниками, что за мной охотились?

— Пришлось от них избавиться. Хотя это было и нежелательно. Рановато.

— Это не повредит сыну?

— Пожалуй, нет. Обстановка вокруг него стабильная.

— Эдвард скоро возвращается из Штатов. Он мне должен привезти полтора миллиона.

— Если должен, то привезет. И ты с ним встретишься. А относительно провоза валюты обе таможни будут предупреждены.

— Он прилетает в Шереметьево.

— Прекрасно. Там тоже наши хлопцы.

Хозяин в истоптанных унтах прошелся по кабинету, заложив большие пальцы за меховую безрукавку. Иван Григорьевич, не показывая вида, следил за его движениями. Походка деда напоминала походку вождя, каким его показывали в кино. Только вождь держал в руках незажженную трубку, а Тарас Онуфриевич закуривал самую раздешевую в СНГ «Приму».

— У вас же астма! — удивился гость. — Славко передал вам французские ингаляторы и чтоб я вам показал, как ими пользоваться.

— У меня астма, Ваня, и не ночевала, — сказал Тарас Онуфриевич. — Этой поганой болезнью страдает Евдокия Кононовна, преподавательница шифровального дела. Когда-то в Мадриде она попала в митинговую свалку. Полиция на митингующих выпустила какое-то ОВ, раздражающее гортань. Вот Евдикия Кононовна и наглоталась этой гадости. И Центру ничего не оставалось, как отозвать эту опытную шифровальщицу. Ну а я ее к себе заманил. Воздух у нас целебный. Вот она и преподает и лечится. Методист она превосходный. Надеюсь, ты с ней познакомишься. Я к чему? Не все же ты будешь искать эту проклятую агрессивную молекулу. А у меня, хлопче, уже работоспособность хреновата. Да и ты не мне чета — в науках преуспел, дипломированный профессор. А я лишь фанатичный практик. По уровню знаний ты уже давно академик. И школа наша не вечно будет микроскопической.

— Но здесь же только детвора!

— Ваня, тебе ли объяснять, что разведчиков готовят с детства. Как это делалось в Китае при династии Хань. Ты упоминал одного из чингизидов. Так вот. И Чингизхан готовил разведчиков, пользуясь ханьским опытом. Русские цари, как и нынешние президенты, дальнозоркостью похвалиться не могли. Начал было свою школу Феликс Эдмундович, но ему не дали работать по призванию. Что-то успел Юрий Владимирович. Но только «что-то». Кстати, это он дал добро на учреждение нашей школы. Он и счет нам открыл. В данный момент мы как тот дубок, который корни пустил, а верхушку ему сломали. У такого дерева задерживается рост, зато оно потом даст несколько побегов. Наше время, Ваня, впереди. Жаль, что я его не увижу. А ты, даст бог, не только увидишь, но и на него потрудишься. Я счастлив, что большинство моих воспитанников оправдали мои надежды. И ты в их числе. Твой талант я заметил, когда ты, пятиклассник, занимался с моим туповатым Славком. Славку не дал бог таланта ни по какому направлению.

— Но он мэр большого индустриального города, — мягко напомнил Иван Григорьевич. — Его ценят в Киеве.

— «В Киеве», — передразнил Тарас Онуфриевич. — Если б он не жрал водку, точнее, коньяк… А пьет он от слабоволия. Таких мэров на Украине, к счастью, или к сожалению, великое множество. И политолог из него не получился. Даже не защитил кандидатскую. На Москву обиделся. Видите ли, его научный руководитель выкрал у него закрытые данные по ВПК и опубликовал их в Америке.