Иван Григорьевич знал, что его друзья, когда он после побега из Штатов находился в Аргентине, легендировали его смерть. В Ницце были подброшены документы на имя полковника Смита. Среди скал у морского прибоя полиция нашла останки тела, принадлежавшие пожилому мужчине.

Но в ЦРУ парни далеко не глупые. Вряд ли клюнули на мякину. Вот если им попадут в руки архивы КГБ, тогда станут они разыскивать полковника Смита не только на Лазурном Берегу, но и в провинциальном городе юга России.

Иван Григорьевич был уверен, что ЦРУ не успокоится, пока его не разыщет — живого или мертвого. В России он, пожалуй, один в полном объеме представлял, что такое «тихое оружие» и как оно будет применяться.

Он всегда помнил, что за ним, долгие годы работавшим в Пентагоне, сейчас охотятся повсюду. И тем не менее он по-детски наивно себя тешил: бог не выдаст — свинья не съест. Верил, что в родном городе среди своих людей он надежно огражден от роковых случайностей, уже как будто забыл, что его «засветили» не провокаторы, не перебежчики, а руководители государства, на которое он работал.

В своем родном городе он себя чувствовал в относительной безопасности. Он один знал о цели приезда в Прикордонный майора Пинта, технолога по применению «тихого оружия». Но как опытный разведчик, он также знал, что ему одному не обезвредить Пинта, в лучшем случае он сумеет предупредить соотечественников, кого именно им нужно опасаться.

И теперь он уже себя засветит, а засвеченный разведчик, если не сумеет вовремя исчезнуть, рискует головой. Владельцы чужих тайн долго не живут. Но бывает, обстоятельства заставляют жертвовать своей жизнью, чтоб чужую тайну знали все.

Когда-то курсант Коваль штудировал сборник примеров по агентурной разведке. Из этого сборника он узнал, как советский разведчик, забравшись в Альпы, весь день за две недели до начала войны открытым текстом передавал радиограмму: «Германия нападет на СССР 22 июня». Там, у передатчика, он и принял свою смерть. Мир ему поверил. Сейчас объяви, что Америка готовит истребление народов бывшего Советского Союза, все телецентры мира объявят тебя сумасшедшим.

И все же, о чем Ивану Григорьевичу хорошо было известно, один человек не убоялся предать огласке секретное решение конгресса США о сокращении населения России и бывших союзных республик на одну треть. Этим человеком был генерал Крючков. Но он не уточнил, где и как будет уничтожаться этот самый непокорный на земле народ. Интуиция подсказывала, что «тихое оружие» попытаются применить прежде всего в таких городах, как Прикордонный. Здесь заводы военно-промышленного комплекса уже остановлены, но еще живы люди, умеющие варить бронебойную сталь, снаряжать боеприпасы, которые при умелой их продаже могли озолотить страну не хуже, чем нефть озолотила Арабские Эмираты. Эти люди генерировали идеи, о которых в Америке даже не догадывались, задолго до разрушения СССР они уже работали на двадцать первый век, надежно обеспечивая оборону.

Иван Григорьевич понимал, что для доказательства потребуются факты. Пока же он располагал одним: в Прикордонный прибыл человек из Пентагона. Он, несомненно, работает под «крышей» иностранной фирмы. С этим человеком мог встречаться мэр города. Но мэра напрямую не спросишь. Хоть он и твой школьный товарищ…

И все же…Иван Григорьевич ждал субботнего свидания, веря, что нужную информацию он выудит. Мэр должен знать, чем занимаются иностранцы в его городе.

Какую-то ясность мог внести инженер Забудский. Он тоже общается с иностранцами, часто, конечно, будучи под градусом. А с выпивохами толковать, тем более о вещах серьезных, — рискованно.

Тропинку к сердцу инженера Иван Григорьевич попытался найти через Надежду Петровну. Она утверждала, что муж у нее хоть и пьет, но, по меркам Прикордонного, — трезвенник.

— У нас тут все пьют, — хвалилась она квартиранту. — Раньше, до перестройки, мой даже не притрагивался к рюмке и подчиненным не позволял.

— Он был руководителем?

— Рулил. Целым КБ. Тогда все вкалывали. Мой мордовал и себя и своих сотрудников. Что изобретали, не знаю. Но все они — лауреаты. У моего одна Ленинская и три Государственные. За что — у него спросите.

— Я не сильно любопытен, — отвечал Иван Григорьевич, чтоб хозяйка не уловила, что он чем-то интересуется. — Я пенсионер, а пенсионеру полагается поменьше спрашивать. Чтоб не укорачивать себе годы.

— Не скажите, — мягко возражала хозяйка. — Пенсионеры бывают разные. Иному втолковываешь, дескать, меньше рот раскрывай, жить будешь дольше. Все равно раскрывает. Я имею в виду моего мужа. Он когда-нибудь дораскрывается. К нам тут ходит один пожилой мужчина. Приезжий. Из арабов. Так он все моего расспрашивает о каком-то сплаве. И за каждую беседу ставит коньяк.

— Мог бы и долларами.

— Пытался. Но мой принципиальный. Говорит, за деньги не продаюсь. А вот перед бутылкой устоять не может. Араб этот вашего возраста.

Надежда Петровна сообщила, что на днях он заявится. С ним можно будет познакомиться. И посоветовала:

— Может, и вы ему в чем-то сгодитесь. За интеллект он платит щедро. А вы, как я замечаю, человек умный. Наш гость в отличие от кавказских челноков покупает не патроны, а толковые мысли. Особенно, если они касаются технологий.

— И каких именно? Тут уж извините меня за любопытство.

— Его интересует сталь, которую у нас варили в застойные годы.

— Тогда вашему арабу прямая дорога на завод.

— Нельзя. Он из той страны, которая не дружит с Америкой.

— Насколько мне известно, металлургический завод купили немцы.

— Но хозяева — американцы. Немцы — это подстава. Американцев у нас почему-то не любят. Они к нам в друзья набиваются. И получку выдают водкой. На патронном заводе. Мой там устроился наладчиком. Если б Кавказ не воевал, и на патронном бы свернули производство. Выручают кавказцы.

От американцев, от патронов, от водки, которая теперь вместо денег, Надежда Петровна перешла к возможности устройства квартиранта. Приличную работу он мог бы заполучить именно на патронном.

— Вы врач, — говорила она. — А там, я слышала, требуется человек вашей профессии.

Иван Григорьевич хоть и учился в медицинском, но лечащим врачом себя не считал. Он был микробиолог, а в микробиологах патронный завод не нуждался.

— Анатолий Зосимович обещал меня пристроить к банковским собакам.

Надежда Петровна грустно улыбнулась:

— Мой обещать умеет. У него у самого с банком ничего не вышло. Что же касается вас, рядового врача, то вы им тоже не подойдете. Банками заправляют крутые мальчики — новые украинцы. Для их собак простой лекарь не подойдет. Им подавай профессора.

— А профессора взяли бы? — с улыбкой спросил Иван Григорьевич.

— Без проблем, — жестко ответила Надежда Петровна. — Этим сопливым банкирам я в свое время по химии ставила двойки. А теперь я — нищая, они — миллионеры. Свой первоначальный капитал разбоем нажили. Вы видели на бульваре Незалежности рекламу коммерческого банка «ИПО»? Его расшифровывают как «Инвестор производственного объединения». А это всего-навсего сокращенно «Игнат Потужний». Был он, к нашему позору, моим учеником. С девятого класса его исключили за неуспеваемость. Пошел экспедитором на патронный. Попался на проходной с патронами. Дали три года. Через полгода вернулся. Купил аттестат за среднюю школу. Затем каждый год покупал по диплому: институтский, кандидатский и докторский. В его визитной карточке, которую он вручает при знакомстве, значится: «Президент Совета Директоров Коммерческого банка ИПО профессор Потужний Игнат Охримович».

— С вами-то он хоть здоровается?

— А мы с ним на разных уровнях: он — на «мерседесе», я — пешком.

Иван Григорьевич знал Охрима Потужнего. Тот, будучи школьником, играл в духовом оркестре.

— Отец вашего «ИПО» был музыкантом?

— Почему «был»? — удивилась учительница. — Он и сейчас играет. На похоронах. Вы с ним знакомы?

— Немного. Помню, выходил на сцену маленький мальчик с белесой челочкой. А труба огромная. Над ним потешались, выкрикивали: «Судьба играет человеком»…