Пока люди обладают огромным капиталом, они заинтересованы, чтобы в Европе было военное противостояние, иначе нищие перебьют богатых, и все станут нищими. Потом ловкие из ловких, став президентами и премьерами, опять обворуют свою нищую державу, опять станут обладателями огромных капиталов и опять будут с предельной жестокостью отстаивать свою власть — и кровавое колесо истории сделает новый оборот. Но в мире все тленно. Не исключение составит и колесо истории…

Вот какие мысли приходили в голову старому разведчику, пока он пил и закусывал в узком кругу бывших военпредов. Но там, в Пентагоне, и здесь, в заводской столовой, пили и закусывали разное: там — что душе угодно, здесь — что удалось достать в своих обедневших семьях.

Здесь в отличие от Пентагона было уютно, здесь были другие люди — свои по духу. Как их ему недоставало там, за океаном! Здесь свои были на расстоянии вытянутой руки. И это ощущение физической близости прибавляло сил, голова работала как никогда раньше. Даже в молодости, в труднейшие годы вхождения в роль «натурального американца», он не ощущал такого высокого вдохновения.

— И нам, Иван Григорьевич, пора, — подошел к нему совершенно трезвый Михаил Спис.

Улицу, по которой они ехали к Забудским, он узнавал, как свою родную: вот здесь он ходил в булочную, вот здесь сдавал бутылки, вот здесь его раздевали ночные грабители. А вот и знакомая, пятнистая от морозов и дождей «хрущевка». С учащенно бьющимся сердцем он поднялся на лестничную площадку пятого этажа, на стенах которой красовалась все та же надпись: «Игорь — чмо», а ниже, видимо, рукой Игоря: «Писал Козел».

Был полдень. Раньше в это время из школы возвращались младшие школьники. Возвращались шумно, с топаньем и криком. Но у школьников с началом холодов — каникулы. В январе их продлили до первого февраля. А если и дальше Украина не будет оплачивать российский газ, то, по заверению министра просвещения, каникулы продлятся до весеннего тепла.

В подъезде было тихо, как на кладбище. В такой тишине по домам обычно ходят нищие: «Помогите беженцам». За беженцев себя выдавали все, исключая разве что молодых цыганок. Обвешанные гирляндами детей, они требовательно стучали в двери, и, если им открывали, заявляли с порога: «Если не накормите, гром вас побьет об сухую дорогу». Но чаще в такой кладбищенской тишине орудовали элегантно одетые воры. Если в квартире никого не было, они вынимали отмычки…

Иван Григорьевич нажал знакомую кнопку звонка. Из глубины квартиры послышались шаркающие шаги. Потом — хриплый, пропойный голос:

— Женька — ты? Сгинь, сволочь!

— Это я, Анатолий Зосимович, ваш бывший квартирант.

За дверью послышалась возня. Что-то упало с вешалки. Щелкнул замок. Показалась небритая физиономия.

— А! — Хозяин расплылся в доброй улыбке, распахнул дверь в темную прихожую. — Заходите, проходите, гостем будете.

— Я не один.

Анатолий Зосимович заглянул через плечо своего бывшего квартиранта:

— Это ты? Миша! Дорогой Мих Вась! Сколько лет…

Жутко было подумать, что этот давно небритый, полупьяный человек известный изобретатель вооружения. Кольнула горькая мысль: «Вот что делает с людьми поражение державы, возвышавшими эту державу!»

В прихожей по привычке Иван Григорьевич стал искать выключатель.

— Не ищите. Женька вырвал и продал, — сказал Анатолий Зосимович. — Он и лампочки…Все вынес, наркоман проклятый.

Вернувшись с Севера, с заработков, Евгений Забудский за каких-то два месяца очистил родительскую квартиру. В зале оставался пока еще некогда зеленый, засаленный диван.

— А где хозяйка?

— На работе. Халтурка подвернулась. В школе трубы разморозили. Сволочи… Вот учителя и подрабатывают. Трубы меняют.

— Не женское это дело — трубы менять, — заметил Иван Григорьевич.

— А мужиков туда нельзя, — сказал Анатолий Зосимович. — Пропьют, сволочи.

Гости замечали, что хозяин был под тем градусом, когда сволочил всех и вся.

— Что ж это вы, уважаемый Анатолий Зосимович, не подсобляете Надежде Петровне? — мягко упрекнул Михаил и, чтоб хозяин не обиделся, польстил: — Вы же — механик — асс, любого слесаря заткнете за пояс.

— Заткну… Но мне туда — нельзя… Я что — не мужик? Пропью.

«И это лауреат Ленинской премии!» — с горечью подумал Иван Григорьевич. Он не знал еще, что инженер Забудский — почетный профессор нескольких арабских университетов, в том числе Багдадского.

В дни, когда американцы всей своей военной мощью навалились на Ирак, военный специалист Забудский отказался выехать на Родину — в безопасное место, своим умом и умением помогал дружественному народу отражать агрессора.

Иван Григрьевич уже был знаком с некоторыми его изделиями, и у него сложилось мнение, что этот изобретатель легкого ракетного оружия по таланту не уступает ружейнику Калашникову. Кумулятивная граната Забудского была испытана еще во Вьетнаме. Но сейчас, когда ему что-либо заказывали, он помогал только арабам. Его любовь к арабам была безмерной. И последнее изобретение — «Комарик» — реактивное ружье для ведения ближнего боя в закрытых помещениях, он тоже им передал, но, будучи хронически голодным, один экземпляр «Комарика», собранный собственными руками, продал какой-то кавказской фирме. Фирме нужен был «Комарик» для вскрытия сейфов — замки выжигать.

Кавказцы заплатили щедро, но Женя деньги выкрал и накупил наркотиков.

— Война у меня с Женькой, — признался Анатолий Зосимович. — Или я его убью, или он меня. Взорву его, сволочугу…

Наверное, так и случится. Наркоманов на учет уже не берут — нечем лечить да и врачей не хватает. Начальник городской милиции полковник Козюберда, недавно похоронивший жену, которую зарезал наркоман из-за пары золотых сережек, приказал своим подчиненым отстреливать наркоманов, не заводя на них уголовных дел.

Почти каждую ночь кто-либо из преданных хлопцев — обычно один без помощников и свидетелей — сажал в «уазик» пойманного наркомана, увозил за город в заброшенную каменоломню, и там душил его по-бандитски — удавкой. Труп сбрасывал в шурф, предоставив работу крысиным зубам. Место глухое, безлюдное. Шурф, заросший терновником, отпугивал зияющей пропастью.

В милицию поступали заявления о пропавших наркоманах. Милиция отвечала бодро: «Не волнуйтесь, граждане. Хлопец, быть может, уехал на заработки. Если через год не вернется, подадим на розыск. А может, из него его же дружки котлет наделали и торгуют в каком-нибудь “Казацком бистро”. Так что сами поспрашивайте. У милиции и без них забот хватает».

Анатолий Зосимович втайне надеялся, что и Женя загадочно исчезнет, и тогда в семье, за исключением матери, вздохнут свободно.

— Женя с вами живет?

— А куда ему? Кому он такой нужен? Хотел податься в Югославию в наемники, — не взяли. У него уже руки трясутся. Какой из него снайпер?

— Он Игоря не обижает?

— Нет Игоря, — угрюмо произнес Анатолий Зосимович.

— Опять в интернате?

— Если бы… Тут вербовщик околачивался. Записал его в юношескую футбольную команду. Увез команду то ли в Италию, то ли в Испанию. Никто не ведает куда. Поговаривают, что мальчишек пустили под нож. Продают по частям отдельные органы. Мы же теперь для Европы — материал.

— А Надежда Петровна об этом знает?

— Что вы! Я молчу. Она и без Игоря за сердце хватается.

— А кто он, этот вербовщик?

— Какой-то чуваш. Фамилия русская — Степанов. У меня есть его фотокарточка. Его случайно сфотографировал наш сосед.

— Покажите.

Забудский достал с полки толстую книгу — «Технология спецметаллов», нашел в ней фотокарточку.

— У вас она одна?

— Есть негатив.

— Тогда я возьму ее с собой.

— Берите, если пригодится…

— Попытаюсь разыскать Игоря,

— Вряд ли у вас что получится. Уже некоторые родители обращались в ООН, к российскому президенту, к американскому.

— Ну и что?

— Молчат, сволочи.

Анатолий Зосимович вернул книгу на полку, справился о цели визита: