— Но китайцы, — сказал дон Хулио, — как и ацтеки, были заложниками собственной громоздкой и сложной системы письма. Что символические рисунки ацтеков, что китайские иероглифы — и то и другое не слишком удобно для печати. Первым европейцем, применившим китайский способ использования сменных литер и ставшим печатать большие тиражи книг на бумаге, был немец по фамилии Гутенберг. Он сделал это лет за сорок или пятьдесят до того, как Колумб открыл Новый Свет. Первоначально китайцы использовали для литер твёрдо запечённую глину, а в наше время их отливают из смеси свинца, олова и сурьмы. Это алхимическая комбинация металлов, достаточно мягких, чтобы легко расплавлять их и придавать форму букв, но при этом достаточно твёрдых, чтобы оставить на бумаге тысячи отпечатков, прежде чем они изотрутся. Литеры изготавливают, наливая расплавленный свинец в формы, сделанные из специального, особо прочного и жаростойкого железного сплава.
Ещё одним великим достижением, продвинувшим далеко вперёд печатное дело, — продолжал мой наставник, — явилось использование кодекса, то есть сшитого из отдельных листов тома, а не свитка. Печатать на длинных бумажных свитках было весьма затруднительно, а когда сообразительные мастера разрезали свитки на листы, которые можно скреплять с одной стороны (именно так теперь делают книги), эти листы стало легко пропускать через печатный станок. Продажа книг и их изготовление не считаются почётными ремёслами, — сказал дон Хулио и затем несказанно удивил меня, признавшись, что, оказывается, он и сам когда-то владел печатной мастерской. — Я тоже печатал свои научные изыскания по географии Новой Испании и рудному делу. Ты найдёшь эти работы в моей библиотеке. Но я продал пресс, когда выяснилось, что мой печатник приходил по ночам и тайком печатал libros deshonestos, снабжённые постыдными иллюстрациями, изображавшими, как люди совокупляются с животными. К счастью, святая инквизиция арестовала и уличила негодяя в то время, когда я находился в Испании и, следовательно, никак не мог быть причастен к богохульству. Однако я немедленно продал всё типографское оборудование за гроши, радуясь уже тому, что меня не сожгли на костре, используя в качестве растопки листы кощунственных изданий.
Дон Хулио рассказал мне, что вице-король называл печатание книг и их продажу, осуществляемую обычно в лавке при типографии, низким занятием, а инквизиторы проявляли к тем, кто печатал книги и документы, особый интерес. Епископы часто называли печатное дело «чёрным искусством», вовсе не имея в виду цвет типографской краски. Церковь вообще косо смотрела на чтение сверх необходимых сочинений религиозного характера; священники полагали, что занятие сие наносит ущерб нравственности, а потому в Новой Испании были запрещены libros de caballerias, рыцарские романы врогриключений Амадиса Галльского.
Инквизиция держала печатное дело в Новой Испании под неусыпным контролем и даже издала специальный указ о том, что ни одна книга не может быть напечатана или продана без разрешения церкви. Поскольку король передал монополию на печатание книг для Нового Света издателям Севильи, у нас и до вмешательства церкви разрешалось печатать лишь очень немногое, теперь же ситуация ещё сильнее осложнилась. Неприятности можно было заработать даже за печатание религиозных сочинений, ибо изложение христианского вероучения на любом другом языке, кроме латыни, считалось ересью. Так, церковные власти категорически запретили переводить Библию на науатль, чтобы индейцы, не сведущие в латыни, получали знания о Священном Писании только из уст испанских священников. Впрочем, церковь противилась переводу Библии даже на испанский. Разрешение на издательскую деятельность следовало получать непосредственно от святой инквизиции, и имя епископа, который дал разрешение, должно было стоять на титульном листе книги наряду с прочими сведениями, кои следовало включить в выходные данные — само название, имя автора, имя издателя, год издания. Неплохо было также включить туда и пару фраз, восхваляющих Господа.
Дон Хулио рассказал мне, что титульный лист составлялся по старинным образцам; средневековые писцы непременно указывали свои имена, дату окончания своих трудов и довольно часто добавляли краткие сведения о книге или короткую молитву в конце книги, только теперь эти данные перенесли в начало. В его библиотеке было несколько средневековых сочинений, и он показал мне, какие сведения обычно помещали в конце манускриптов.
У моего наставника в библиотеке имелась также самая первая книга, отпечатанная в Новой Испании. Называлась она «Краткое вероучение о христианстве» («Breve у mas compendiosa doctrina Christiana en lengua mexicana у castellana») и была опубликована в 1539 году неким Хуаном Паблосом, печатником из Италии, для Хуана де Сумарраги, первого епископа Мексики.
— Это первая книга, о которой нам известно, — сказал дон Хулио. — С тех пор было издано немало достойных сочинений, но, к сожалению, всегда находятся проходимцы, готовые напечатать историю блудных похождений собственной матери и продать книгу за несколько песо.
Замечание дона Хулио о проходимцах, зарабатывающих «несколько песо», оказалось пророческим. Вскоре мы с Матео убедились, что занятие наше прибыльным не назовёшь. После того как мы выплатили причитающееся вознаграждение книгоиздателю и посредникам в Севилье, чиновникам таможни и представителям святой инквизиции на двух континентах, прожорливой местной Recontoneria и скорбящей вдове, которая продала нам право на то, чтобы заняться преступным делом её покойного мужа, у нас почти ничего не осталось.
Это повергло Матео в мрачное уныние и побудило его с головой уйти в пьянство, любовные похождения и стычки. Провал моей первой криминальной затеи, а с ней и заветной мечты стать идальго, достойным находиться в одной комнате с Еленой, не рискуя быть выставленным взашей, — всё это навело меня на невесёлые размышления. К тому же моё уныние усугублялось всякий раз, когда я вспоминал о том, что произошло с вырастившей меня женщиной по имени Мария. Я всячески внушал себе, что не должен думать о ней как о матери, неизменно вспоминая слова отца Антонио о том, что матери у меня нет. В таком настроении я приходил в типографию, где с удовольствием возился с оборудованием.
Некоторое время я изучал печатный станок и экспериментировал с ним в арендованной нами мастерской. Умение читать, во всяком случае в глазах таких людей, как отец Антонио, Матео и дон Хулио, возвышало меня над прочим нищим отребьем, а поскольку книги несли в себе столько силы, столько мыслей, идей и знаний, мне всегда казалось, что они возникают не иначе как из божественного света и пламени, так, как в моём воображении явились Моисею Десять заповедей.
Я испытал величайшее потрясение, когда впервые сел за печатный станок, взял шесть свинцовых литер, из которых сложилось слово «К-р-и-с-т-о», поместил их в гнёзда печатной формы, прижал форму к одной из двух металлических пластин, смочил литеры несколькими каплями краски, вставил лист бумаги и опустил другую платину пресса, так что буквы отпечатались на бумаге...
Санта Мария! Когда я увидел своё имя напечатанным, то испытал приблизительно то же, что пережил некогда Моисей, запечатлевший Завет Господа на скрижалях. Подумать только, я создал нечто, способное пережить века, и будущим поколениям останется от меня не только надпись на могильной плите! Это произвело на меня столь сильное впечатление, что на глаза мои навернулись слёзы.
После этого я упражнялся с прессом, экспериментировал, набирая из литер различные фразы, пока не набил на этом руку. Помню, однажды поздно вечером, когда я понял, что мои усилия принесли плоды, я разбудил Матео, чтобы немедленно изложить ему свою идею.
Он с трудом разлепил глаза и поднялся с постели с кинжалом в руке, но тут же лёг снова, пригрозив разрезать меня на четыре части тупым клинком.
