— Разумеется, вы можете оставаться в городе до прибытия ответа...

Ага, по крайней мере, мне не нужно убираться из Мехико. Вся эта переписка с Мадридом даёт мне на всё про всё около шести месяцев.

Вице-король пожал мне здоровую руку.

   — Поймите, молодой человек, в моих глазах то, что вы сделали для моей племянницы, тысячекратно перекрывает все неблаговидные поступки, совершенные вами в Испании. Однако, чтобы благодаря славному деянию ошибки прошлого действительно были прощены и забыты, мы должны не торопиться и действовать осторожно. Если не произойдёт ничего непредвиденного, я молю Бога, чтобы обстоятельства позволили мне убедить Елену выйти замуж за одного из лучших женихов Новой Испании.

В приёмной вице-короля меня дожидался Луис.

   — Я помогу дону Карлосу найти выход из дворца, — сказал он секретарю.

По пути Луис поинтересовался, получил ли я от вице-короля подобающие обещания, касающиеся разрешения моих «трудностей».

   — Он был весьма великодушен, — ответил я.

   — Елена предположила, что вы можете пожелать познакомиться с нашими городскими дамами. Должен сказать, что на земле не так уж много мест, где можно встретить таких породистых, идеального сложения лошадей и женщин, как в нашем городе. Полагаю, ваш отец говорил вам, что между породистой женщиной и породистой лошадью, особенно когда дело касается умения их объезжать, много общего.

Яне смог подавить усмешку. Слышала бы эти слова Елена!

   — Боюсь, мой отец никогда не сравнивал мою мать с лошадью, хотя, возможно, он просто не был хозяином ни того ни другого. Каковым, несомненно, являлся ваш батюшка.

Голос Луиса посуровел и наполнился гневом, что подтолкнуло меня к провокационному высказыванию.

   — Ваше любезное предложение представить меня дамам из городского общества весьма великодушно. И как только моя рана заживёт в достаточной степени, я не премину с благодарностью воспользоваться вашей добротой.

Я выдержал паузу и взглянул ему в глаза.

   — Вы знаете, сеньор, что я полюбил очаровательную Елену и имел смелость надеяться на её взаимность? Мне было весьма огорчительно услышать, что она помолвлена.

На миг налёт учтивости напрочь слетел с Луиса, и я всерьёз ожидал, что он выхватит шпагу прямо во дворце вице-короля, что меня бы весьма устроило. Однако ему удалось совладать с собой.

   — Всего доброго, сеньор, — промолвил я с коротким кивком и поклоном, после чего повернулся к нему спиной и удалился, чувствуя между лопатками его взгляд.

Луис явно прикидывал, куда лучше всадить кинжал.

— Да ты, должно быть, сошёл с ума! — Моему негодованию в отношении Матео не было предела. Этот человек не просто следовал в жизни по стезе, что неуклонно вела к виселице, он мчался по ней сломя голову.

Мы стояли во дворе дома, который я недавно арендовал. Матео с раздражающе самодовольным видом погладил свой неизменный кубок с вином и, тонко улыбаясь сквозь облачко дыма, сказал:

   — Может быть, мы обсудим вопрос тихо и спокойно, или ты предпочитаешь орать так, чтобы оповестить о наших делах всех слуг и соседей?

Я сел.

   — Выкладывай, с чего это ты вдруг надумал заявиться к дону Сильвестро? И давай с самого начала. Хочу понять, что мне делать в первую очередь: уносить ноги из города или всё-таки придушить тебя.

Он покачал головой и попытался напустить на себя вид оскорблённой невинности, что, с учётом израненной физиономии, где каждый шрам носил женское имя, получилось неубедительно.

   — Кристо, compadre...

   — Бывший compadre!

   — Я посетил дом старого друга твоей семьи дона Сильвестро, во всех отношениях достойного старого кабальеро. Волосы его седы, ноги ослабли и полусогнуты в коленях из-за многолетней привычки к седлу, но в сердце его ещё полыхает пламя. Я нашёл предлог, чтоб осмотреть монокль дона Сильвестро, — точно могу сказать, без них он не перечтёт пальцев и в футе перед собственным носом.

   — Надеюсь, ты их разбил?

   — Конечно нет. Неужели, по-твоему, кабальеро, подобный мне, способен так обойтись со старым рыцарем?

   — Разумеется, способен, если бы только это помогло тебе обжулить кого-нибудь в карты или забраться к женщине в постель.

Матео вздохнул, допил свой кубок, наполнил его заново и только тогда сказал:

   — Монокль, конечно, разбить придётся, но в другой раз.

   — Приём у де Сото переносится во дворец вице-короля. Старик, вероятно, тоже будет приглашён.

   — Это я уже знаю. Он не просто будет присутствовать, но поедет в нашей карете.

   — ¡Santa Maria! Пресвятая Матерь Божья! — Я опустился на колени перед каменным ангелом, наполнявшим фонтан водой. — Спаси меня от этого сумасшедшего, и пусть Господь поразит его молнией.

   — Ты слишком легко впадаешь в панику, Бастард. Учись воспринимать жизнь спокойно, без истерик. И встань с колен, я же не твой исповедник.

Я поднялся.

   — Итак, ты хочешь, чтобы я отправился к вице-королю в одной карете с человеком, который опознает и разоблачит меня, как только увидит?

   — Начнём с того, что старик уже считает тебя доном Карлосом, потому как я сказал ему, что ты дон Карлос. Тебе не понадобится его в этом убеждать. Пойми, от тебя требуется всего лишь его не разубеждать. Когда мы за ним заедем, будет уже темно. В темноте на старика набросится уличный мальчишка, наш человек, сцапает монокль и будет таков. Но даже если, упаси господи, этот трюк не удастся, дон Сильвестро всё равно тебя не узнает. Ему и в монокле-то, чтобы тебя разглядеть, надо смотреть почти вплотную, но он, как и всякий пожилой кабальеро, стыдится признаться в старческих слабостях. И он мало того что наполовину слеп, так ещё и наполовину глух. Если тебе придётся говорить, говори тихо — он твоего голоса не расслышит, но ни за что в этом не признается. К тому же для поддержания общения там буду я. Дон Сильвестро считает, что ты нарушил кодекс чести кабальеро, и вообще вряд ли заговорит с тобой напрямую. Во всяком случае, пока не получит удовлетворительных разъяснений насчёт преступлений, совершенных тобой в Испании.

   — Si, истинных моих преступлений. Кстати, почему бы тебе не просветить меня насчёт этих деяний?

Матео стряхнул пепел.

   — Ну, разумеется, всё, что ты сделал, было совершено ради сохранения фамильной чести.

   — Кажется, я прикончил канделябром папашу своей невесты и спёр её приданое?

   — Ах, Бастард, ты веришь досужим сплетням, и дон Сильвестро тоже. Некий друг написал ему из Испании, что молодой дон Карлос якобы оказался вором и негодяем. А дон Сильвестро по простоте душевной поверил. Но, слава богу, нашёлся иной друг, я, который поведал старику всю правду.

   — Правду? Будь добр, поведай её и мне. Чего только порой про себя не узнаешь.

   — А правда заключается в том, что ты взял на себя вину старшего брата.

Несколько растерявшись, я повторил эти слова, словно пробуя их на вкус:

   — Я взял на себя вину старшего брата, чтобы защитить фамильную честь.

Расхаживая туда-сюда, я твердил эту фразу, проникаясь духом комедии, которую сочинял Матео.

   — Стало быть, мой братец, наследник титула и фамильного состояния, коему пристало быть хранителем чести родового имени, оказался мошенником, обокравшим мою нареченную. Так, так... каков же был выход? Убей я негодяя, чего он, несомненно, заслуживал, правда могла бы выйти наружу, а сие стало бы величайшим бесчестьем для нашей гордой фамилии. М-да, мне оставалось лишь одно. Поскольку я младший брат, ничем не обладающий и ничего не наследующий, я принимаю вину на себя и несу наказание, спасая доброе имя своей семьи.

Я поклонился и отсалютовал другу шляпой.

   — Матео Росас, ты действительно гений. Когда ты сказал, что сочиняешь для дона Сильвестро комедию, я, признаться, не ждал от этого ничего хорошего, хотя теперь вижу, что, поставь мы такую пьесу на подмостках Мехико и Севильи, нас восславили бы как героев пера и бумаги. Мы заработали бы на ней столько, сколько в жизни не добывали — во всяком случае, законным путём.