— Нет! Маленький проходимец и так уже на нас порядком нажился. Он получил достаточно.

   — Ты не понимаешь lépero. После пиршества всегда наступает голод, поэтому достаточно не может быть никогда.

Перед входом в зернохранилище мы увидели четверых стражников. Правда, на часах стоял только один — остальные устроились возле костра: двое дрыхли, один зевал. С противоположной стороны находился тоже всего один караульный. Больше и не требовалось: предполагалось, что в случае чего он криком подзовёт остальных.

Хайме и его puta приступили к делу — появились с задней стороны хранилища и принялись отвлекать часового. Хайме стал предлагать ему услуги своей спутницы по пустяшной цене. Разумеется, на согласие мы особо не рассчитывали: покинувшего пост ожидало суровое наказание и вряд ли солдат стал бы рисковать. Так оно и вышло: неприметным жестом паренёк дал нам понять, что стражник поста не оставит.

Пока Хайме продолжал отвлекать стражника разговорами, мы в наших костюмах появились на виду и удостоились мимолётной усмешки солдата. Паренёк потянул часового за рукав, настаивая на своём предложении, и караульный не на шутку рассердился на назойливого lépero — и тут Матео обрушил ему на затылок рукоять своей шпаги.

   — Живо! — приказал он Хайме.

Паренёк со шлюхой отправились тем же манером отвлекать стражников у переднего входа, а мы быстро сломали замок на задней двери, после чего я вытряхнул из своего мешка дюжину смоляных факелов. Матео зажёг пучок соломы, подпалил один факел, а уж от него загорелись и остальные.

Земляной пол хранилища был усыпан сечкой и шелухой, в воздухе густо висела зерновая пыль.

   — Да это прямо пороховой погреб, — усмехнулся Матео.

Стоило нам зажечь факелы, как от первых же искр начала заниматься солома на полу, а когда мы стали швырять их туда, где громоздились мешки с зерном, пол уже полыхал вовсю. Надо сказать, нам повезло, что мгновенный взрыв насыщенного зерновой пылью воздуха не спровадил нас с Матео прямиком в Миктлан, — местечко и впрямь походило на пороховой погреб. Когда мы выскочили наружу, внутри уже вовсю полыхал пожар, стремительно распространявшийся, благо пищи для огня было более чем достаточно.

Мы помчались прочь, оставив позади бушующий огненный ад.

Когда мы вернулись домой, где отсиживались до поджога, уже темнело, но позади нас небосвод освещало чудовищное зарево. Все склады и хранилища превратились в один гигантский костёр, подобный которому мог полыхать в самой преисподней.

К тому времени Хайме должен был уже пустить слух о том, будто кто-то видел, как склады поджигали солдаты вице-короля. Мы не сомневались, что этот слух будет подхвачен и распространится по улицам с той же быстротой, что и пожар по зернохранилищу.

   — А что, если сгорит весь город? — спросил я Матео.

   — Мехико — это тебе не скопище деревянных лачуг вроде Веракруса, и дотла он не выгорит. Ну а если выгорит, — Матео пожал плечами, — стало быть, на то воля Божья.

Теперь он пребывал в весёлом расположении духа. Дома ему не сиделось, тянуло в cantina[18] поиграть в картишки да послушать сплетни, однако я его отговаривал. Вроде бы всё прошло благополучно, но я, сам не зная почему, не находил себе места от тревоги.

Посреди ночи я проснулся — мою душу охватил пожар беспокойства. Я пошёл в спальню к Матео и растолкал его.

   — Вставай. Уходим отсюда!

   — Спятил, что ли? Ночь на дворе.

   — Вот и надо убираться, пока темно. Скоро сюда нагрянут soldatos вице-короля.

   — Что? Откуда ты знаешь?

   — А откуда я знаю, что солнце встаёт на востоке? Нутром чую. Я ведь был lépero, это у меня в крови и в потрохах. Сам подумай, для маленького нищего мы стоим целого состояния.

Несколько мгновений Матео смотрел на меня молча, потом соскочил с койки.

   — ¡Andando! Уходим!

Мы покинули дом в одежде уличных бедняков за миг до того, как к нему со всех сторон стали стягиваться конные и пешие soldatos.

В обычный день нас бы задержали для объяснений на первом же перекрёстке, ибо в городе действовал комендантский час и появляться на улицах после десяти вечера можно было, лишь имея пропуск от вице-короля. Однако сегодня, в связи с маскарадным шествием и последующими гуляниями, этот порядок не действовал, тем паче что людей задержало на улицах и дополнительное представление, которого не было в списке карнавальных мероприятий. Зернохранилище всё ещё полыхало.

Однако нам нужно было куда-то прибиться, и я повёл Матео в то единственное место, двери которого были открыты всегда. В Дом бедных.

Здешняя ночлежка была просторнее той лачуги, какую я помнил по Веракрусу, и если там все спали вповалку на усыпанном соломой земляном полу, то здесь каждому полагалась такая роскошь, как отдельный соломенный тюфяк.

На следующее утро мы оставались в Доме бедных до тех пор, пока улицы не заполнились народом. Этот день имел для меня особое значение: сегодня должно было состояться бракосочетание Луиса и Елены. Не официальное торжество с участием всех знатнейших семей колонии, но простой обряд, каковой предстояло совершить архиепископу в личных покоях вице-короля.

   — Слушай, ну у тебя и физиономия, — заметил Матео. — Такая, наверное, была у Монтесумы, когда до него дошло, что Кортес никакой не ацтекский бог.

   — Сегодня день свадьбы Елены. Возможно, она выходит замуж в этот самый момент.

   — А для нас это ещё и Судный день. Люди вице-короля будут рыскать по улицам, выискивая нас, и, если наш замысел с мятежом не удастся, нам с тобой, Бастард, недолго оставаться на свободе.

Что же до Рамона, Луиса и вице-короля, то они вполне могли прийти к заключению, что это я поджёг склад, но никак не проведать о моих иных, далеко идущих замыслах.

Выскользнув на улицу одетые как léperos, с оружием, укрытым под рваными плащами, мы направились к рыночной площади, где обычно велась торговля маисом. Там мы застали суматоху и толчею. Огромная толпа собралась перед лотками, ведя отчаянный торг за партии маиса. Цены росли прямо на глазах, причём тон среди покупателей задавали слуги самых состоятельных семейств в городе.

   — Богатеи всё скупят, а нам ничего не останется. С голоду, что ли, помирать? — ворчали обычные покупатели.

   — Это нечестно! — вскричал Матео. — Мои дети голодают! Хлеба и справедливости!

   — Моей семье нечего есть! — подхватил я. — Чем же я их накормлю? Подошвами от своих сапог?

   — Наймиты вице-короля специально подожгли склады, чтобы взвинтить цены! — Это, как я понял, выкрикнул кто-то из тех, кому мы заплатили.

С десяток стражников из дворца вице-короля стояли на краю площади, в сторонке от толпы, растерянно переминаясь с ноги на ногу. Им было не по себе, ведь недовольные превосходили их числом раз этак в пятьдесят. Сидевший верхом офицер воззрился с высоты на нас с Матео.

   — Мы все с голодухи передохнем! — заорал Матео. — А виноват во всём вице-король! Сам-то небось жрёт жирных тельцов, в то время как наши детишки мрут у нас на руках!

   — Дайте хлеба моим малюткам! — завопила какая-то карга. С виду она была так стара, что «малюток» впору было рожать её внучкам, но её крик тут же подхватили другие женщины.

Народ наседал на торговцев, требуя, чтобы те продавали маис мелкими, доступными простому народу партиями и по приемлемым ценам. Купцы в ответ огрызались; давка, толкотня и нервозность накаляли обстановку до предела. Люди, и без того уже заведённые, распаляли друг друга, разжигая ярость злобными возгласами. Те самые простолюдины, которые, бывало, как побитые псы, пускались наутёк при виде лишь одного носителя шпор с плетью в руках, теперь держались заодно, требуя хлеба и справедливости.