iMadre de Dios! Матерь Божья! Чёртов инспектор мог опознать его в любое мгновение. Меня охватила такая паника, что сердце готово было выскочить из груди. Я не мог бежать, не предупредив друга, но каждая моя попытка окликнуть его громким шёпотом заглушалась взрывами, да и в любом случае, чтобы привлечь внимание Матео, мне, наверное, пришлось бы взорвать бомбу прямо у него под ногами. Роль Гласа Господня поглотила моего друга настолько, что ничего иного он просто не замечал.

Я с ужасом взирал на инспектора, ожидая разоблачения, однако тот, к моему удивлению, спокойно смотрел на сцену, словно не замечая ничего необычного. А может, чиновник и правда не узнал Матео? Он же подслеповат, словно летучая мышь. Я присмотрелся внимательнее. Никаких признаков беспокойства — его голова поворачивалась, следуя за энергичными движениями Матео, но ничего подозрительного инспектор явно не замечал.

Но что, если среди зрителей присутствует и слуга? Уж у того-то с глазами точно всё в порядке.

Да и сколько ещё людей могли бы опознать picaro, считавшегося отправленным в Манилу, да там и сгинувшим?

Делать было нечего, и я устремился к лазу. Бандит по имени Энрике, мой напарник, ждал. С помощью привязанного к верёвке ведра мы вычерпали значительную часть воды, так что утонуть я, если не слишком торопиться, особо не рисковал.

Держась за крючковатый железный штырь, я спустился в нору и, расплёскивая воду в полузатопленном туннеле, мигом перебрался за стену. Вокруг царила кромешная тьма, но это не помешало мне быстро сориентироваться на ощупь. Рассчитывая свои усилия так, чтобы они совпадали со взрывами снаружи, я выломал участок пола, позволивший мне проскользнуть наверх, в помещение. Оттуда, изнутри, взрывы казались странно приглушёнными. Впрочем, оно и не диво, я ведь прекрасно знал, что стены в сокровищнице толщиной в добрый фут, вдвое толще всех остальных внутренних перегородок.

С помощью кресала, кремня и масла я добыл огонь и зажёг свечи.

Уходя на ночь, управляющий лично запирал дверь, дабы не подвергать ночную стражу ненужному соблазну. Кстати, зажигая внутри свет, я ничуть не опасался, что его заметит снаружи караульный, — если даже в двери и имелись пропускающие свет щели, стражники всё равно наверняка смотрели пьесу из окон верхнего этажа.

Я опустил свой крюк в воду, выудил большой кожаный мешок с пустыми сумами, который Энрике протолкнул мне сквозь лаз с помощью шеста, и стал пересыпать в сумы содержимое сундуков с золотыми монетами, поскольку золото во много раз дороже серебра.

Заполнив очередную суму, я спихивал её в дыру, в затопленный туннель. Услышав плеск, Энрике зацеплял её шестом и вытаскивал. После того как пять объёмистых торб были заполнены золотом, очередь дошла и до серебра. Серебряными монетами и слитками я набил ещё шесть ёмкостей. Потом моё внимание привлёк железный ларец с торчавшим из скважины замка ключом. Я открыл его — и у меня перехватило дыхание. Он был полон драгоценных камней: алмазов, рубинов и жемчугов. Внутри находилась бумага со списком драгоценностей и указанием, что всё это принадлежит святой инквизиции. В отдельном приложении перечислялись бывшие владельцы — те, кого братья-доминиканцы, обвинив в ереси, лишили собственности, а скорее всего, и жизни.

Я запер замок, спрятал ключ в карман и, засунув ларец в последнюю суму, отправил её следом за прежними. После чего соскользнул вниз, в затопленный уже больше чем наполовину туннель, и вдруг почувствовал — что-то здесь не так.

С наружной стороны лаз был завален землёй и камнями.

Вообще-то мы заранее заготовили в укрытии позади сцены целую кучу камней, чтобы завалить проход, когда дело будет сделано. Однако предполагалось, что Энрике займётся этим после того, как я выберусь наружу.

Может быть, léperos и не отличались особой смёткой, но в отличие от индейцев, преждевременно освободивших инспектора, простую арифметику они знали и понимали, что лучше делить добычу на четыре доли, чем на пять. Не знаю уж, принадлежала эта идея одному Энрике или он сговорился с двумя своими приятелями. Мне казалось, что этот ход был для него слишком сложен. Скорее всего, сначала они втроём сговорились убить меня и Матео, когда мы добудем сокровища, а мысль избавиться от меня таким простым способом осенила его внезапно, по ходу дела.

Завал по ту сторону туннеля привёл к быстрому повышению уровня воды с моей стороны — скоро она поднялась до пола, лишив меня возможности даже попытаться выкопать себе проход. Я бы просто утонул.

Дверь, соединяющая помещение с остальной частью монетного двора, была заперта, и ключ имелся только у управляющего. Когда ему приспичит её открыть, сей чиновник весьма удивится, обнаружив в сокровищнице меня, проделанный в полу лаз и исчезновение немалого количества ценностей.

Полагаю, инквизиторы тоже не обрадуются пропаже ларца с драгоценностями, а потому передо мной нынче открывались захватывающие перспективы — вице-королевский суд с последующим четвертованием или трибунал святой инквизиции с неизбежным сожжением на костре.

Да, влип я основательно!

Взрывы снаружи смолкли, а это означало, что я должен был немедленно убираться. Наш план заключался в том, чтобы рвануть наружу, как только закончится пьеса, там нас уже поджидала запряжённая осликом повозка. Под предлогом необходимости уложить и отвезти обратно на постоялый двор костюмы мы намеревались погрузить туда наши сокровища. Потом, как и собирались, направиться к гостинице, но на полпути свернуть.

Выехать на повозке за пределы острова по любой из дамб не представлялось возможным, поскольку её бы непременно задержали и обыскали. Поэтому нам пришлось приобрести индейскую пирогу, куда и следовало погрузить серебро и золото. Нам предстояло отогнать лодку к другому берегу, к тому месту, где нас дожидались лошади.

Матео ни за что не захочет бросить меня, но что ему останется делать, когда эта свинья lépero скажет, что туннель мало того, что затоплен, так ещё и обрушился? Я представляю себе ход мыслей Матео. Раз меня схватили, он должен будет предпринять что-то для моего спасения.

Возможно, попытаться выкупить меня в обмен на сокровища. Или подкупить тюремщиков.

Но ему вряд ли представится такая возможность. Когда серебро и золото будут погружены в лодку, эти скоты могут запросто вонзить ему в спину нож.

Я сел на пол и постарался собраться с мыслями. Можно было попробовать прорыть другой лаз и выбраться наружу, но лопаты у меня не было, а без неё, пусть даже грунт и был таким мягким, что его можно было копать ложкой, мне вряд ли удалось бы справиться с задачей к утру.

В моём распоряжении имелись лишь собственные руки да железный стержень, стало быть, копал бы я медленно, не говоря уж о постоянно прибывающей воде. А у меня ведь даже нет ведра или лохани, чтобы её вычерпывать.

Ох, всё-таки иногда классическое образование, данное мне отцом Антонио, оказывалось совсем некстати. Бедственное положение, в котором я оказался, пробудило в памяти образы из книг, прочитанных в давнем прошлом. Например, образ царя Мидаса, жаждавшего золота и прославившегося среди греков жадностью и глупостью. Оба эти качества проявились в полной мере, когда ему удалось изловить Силена, сатира, состоявшего в свите бога вина и наслаждений Диониса. За освобождение Силена Дионис пообещал царю исполнить любое его желание, и тот пожелал, чтобы всё, к чему он только прикоснётся, обращалось в золото. Бог вознаградил его сполна, но в результате дуралей умер с голоду: золото несъедобно.

Вот и я, как злосчастный Мидас, хоть и не имел золота, но мог есть серебро, благо его имелось вокруг в избытке.

Итак, выкопать ход возможности не было. Стало быть, оставалась только дверь. Крепкая, обитая железом.