Матео двигался грациозно, как юная девушка на своём первом балу, и я, не выдержав, захихикал, что было ошибкой — его клинок со свистом промелькнул у моей щеки и срезал прядь волос.

   — Ещё раз засмеешься, и тебя будут называть не Бастард, а Одноухий. ¡En garde! Защищайся!

Когда я запинался или делал неверные шаги, Матео выходил из себя.

   — Я сам виноват: и пришло ведь мне в голову научить никчёмного lépero орудовать чем-то поблагороднее, чем плошка для сбора подаяний! Если у тебя не получается танцевать, потому что твои ноги и мозги действуют вразнобой, словно и не принадлежат одному человеку, тогда, по крайней мере, представляй себе, будто ты плаваешь. Плыви ко мне, Бастард. Шаг, ещё шаг, колющий удар... отбил... ещё шажок... Да маленькие шажки, ты, олух! Если ты наступишь на ногу своему партнёру, он мигом пронзит тебе горло.

Каждый день уроки становились всё болезненнее. А когда Матео, разгорячившись, скидывал рубашку, я удивлялся тому, сколько рубцов и шрамов покрывает тело моего наставника.

У каждого шрама имелось своё имя: Инес, Мария, Кармелита, Долорес — это всё были женщины, из-за которых он дрался на дуэлях. Шрамы покрывали даже спину: один, особенно страшный, Матео получил, уже спрыгнув с балкона, когда разъярённый отец девушки бросил кинжал ему в спину.

А теперь я и сам благодаря суровому методу обучения, взятому на вооружение моим наставником, стал быстро обзаводиться собственными рубцами.

— Прислушивайся к своему телу, хотя и не всегда можно верить даже собственным глазам. Сверкание клинка обманывает зрение, потому что оружие движется быстрее, чем за ним может уследить глаз. Твой клинок должен быть в готовности отразить удар и нанести ответный, так, чтобы глаза лишь последовали за этим действием. Станешь полагаться на своё зрение — оно тебя обманет, и всё, крышка!

Матео рассказывал, что он в своё время обучался под руководством дона Луиса Пачеко де Нарвеса, величайшего фехтовальщика в мире, который был учеником самого Каррансы. А великий Карранса утверждал, по его словам, что гибкий, проворный танец, который он назвал La Destreza[1], это и есть истинное фехтование.

После нескольких месяцев тренировок Матео вынес мне как фехтовальщику следующий приговор:

   — Ты мёртв, мёртв, мёртв! Может быть, тебе и удастся разрубить пополам быка или прикончить индейца, связанного и брошенного на землю, но ты слишком медлителен и неловок, чтобы выстоять против хорошего бойца.

Тут в глазах его мелькнула хитрая искорка, которую я наблюдал, когда он собирался срезать чей-то кошелёк или отбить чужую даму.

   — Раз уж тебе не под силу защищать свою жизнь с помощью навыков кабальеро, ты должен освоить, по крайней мере, умения «ловкой свиньи».

   — Но я хочу стать кабальеро!

   — Мёртвым кабальеро? Или живой свиньёй?

И я смирился. В конце концов, я ведь ещё совсем недавно был lépero.

   — Свиньёй так свиньёй. Покажи, как это делается.

   — У тебя столько сил и умений — или отсутствия умений — как в левой руке, так и в правой. Фехтовальщики называют левую руку лапой дьявола, и не без оснований. Церковь не одобряет левшей, и большинство людей учатся использовать для боя только правую руку, даже если левой владеют лучше. Но ты у нас не благородный идальго и вполне можешь драться левой рукой. Но тебе следует понять, что, если ты просто выйдешь против опытного фехтовальщика со шпагой в левой руке, это ещё не даст тебе существенного преимущества — тут особенно важен эффект неожиданности.

Я научу тебя приёму, которым ты сможешь воспользоваться в момент отчаяния, когда поймёшь, что противник вот-вот изрубит тебя на куски и ты истечёшь кровью. Итак, ты начнёшь поединок с мечом в правой руке и кинжалом в левой, а когда окажешься вне круга, то неожиданно бросишь кинжал и, возвращаясь в круг, перекинешь клинок в левую руку. Это очень опасный момент, ибо на какой-то миг ты остаёшься без прикрытия, и противник вонзит клинок тебе в сердце, если ты не отклонишь этот удар.

   — А как мне отклонить его?

   — При помощи щита.

   — Какого ещё щита?

Матео засучил рукав и показал мне тонкую бронзовую пластинку, прикреплённую ремешком к предплечью.

   — Ты воспользуешься «бронированной рукой», чтобы отбить вражеский клинок.

Разумеется, использовать тайком в поединке доспехи было в высшей степени бесчестно. Да и вероломная смена руки в ходе схватки никак не украшала кабальеро. Но я решил, что лучше уж быть живой свиньёй, чем благородным мертвецом.

Когда я в первый раз увидел жену дона Хулио, сеньору Изабеллу, она выходила из кареты, в которой приехала на гасиенду. Зрелище было просто восхитительное. Порхание дорогих шелков и шелест нижних юбок; корсаж из китайского атласа расшит драгоценными камнями; на шее сверкала нитка жемчуга; жемчужные браслеты украшали тонкие изящные запястья. Рыжие вьющиеся волосы ниспадали на плечи.

Я встречал красивых женщин и раньше — ярких мулаток на улицах Веракруса, прекрасных темноглазых индианок из захолустных деревень, — но ни одна из испанок, которых я видел, не могла сравниться с Изабеллой.

Честно говоря, я тогда стоял рядом с помогавшим супруге выйти из кареты доном Хулио, буквально разинув от изумления рот. Наверное, не расстели слуга ковёр на пыльной земле, чтобы защитить туфельки сеньоры, я бы сам кинулся на землю, ей под ноги. А уж когда на меня пахнуло изысканными духами, тут голова моя закружилась и я чуть было не потерял сознание.

Мы с Матео стояли, одетые в лучшие наши наряды, положив руки на эфесы шпаг, вытянувшись в струнку, словно почётная стража королевы. Дон Хулио взял Изабеллу под руку и, прежде чем увести её в дом, остановился перед нами.

   — Позволь, дорогая, представить тебе моего юного кузена, Кристобаля, и моего помощника, Матео Росаса де Оквендо.

Зелёные глаза Изабеллы внимательно осмотрели Матео и меня, после чего она повернулась к мужу и заявила:

   — Ещё один бедный родственник: нахлебник, которого нужно кормить и от которого придётся прятать столовое серебро.

Так состоялось моё знакомство с доньей Изабеллой.

До этого, с тех самых пор, как я прибыл сюда, и всё то время, когда я пытался преобразиться в кабальеро, усадебный дом был для меня оазисом безмятежного спокойствия. Хотя дон Хулио и нагружал меня учёными штудиями, а Матео за неловкость частенько награждал пинками и оскорблениями, я хорошо питался, спал в настоящей постели и каждую ночь просил доброго Господа не отсылать меня обратно на улицы Веракруса — или на виселицу.

С приездом Изабеллы дом перестал быть благословенным оазисом и оказался в зоне урагана. Эта женщина была в центре всего — требовательная и раздражительная по отношению к слугам, вкрадчиво-нежная по отношению к дону Хулио, грубая с сестрой мужа, его племянницей и «кузеном» и пышущая неприкрытой злобой к Матео. К последнему она относилась так, словно гость в любой момент мог сбежать, прихватив её драгоценности, и называла его не по имени, а не иначе как «этот picaro».

Вскоре мы выяснили, что донья Изабелла приехала не просто повидаться с супругом. Случайно подслушав их разговор в библиотеке, я узнал, что жена дона Хулио здорово превысила расходы на содержание их городского дома в Мехико и мнилась требовать новых денег. Наш хозяин страшно разозлился, потому что средства Изабелла хотела получить отнюдь не малые. За несколько месяцев она потратила на содержание дома сумму весьма внушительную, предназначавшуюся на целый год, поскольку Изабелла просто купалась в роскоши и содержала целую армию слуг.