— Я сам от пайка отказался… Не хотел остаток жизни в забое. И без тебя.

Алёнка на это только вздохнула и попыталась перевести разговор на что-то более жизнеутверждающее:

— А мы потом с тобой к Хрустальному водопаду сходим. Дело там у меня одно имеется.

«Айну похоронить… Очень жизнеутверждающе».

Авдей уселся и продолжил осматриваться:

— Темно тут… Вроде огоньков от лучины много, а все тусклые какие-то, углов не видно…

— А ты выпей вот этого, — Алёнка кувшин с отваром по рецепту Хозяек к нему пододвинула. — Когда снова проснёшься, будешь видеть также, как я.

Дорогой к водопаду Алёнка показывала Авдею свои богатства подземные и рассказывала о том, что случилось с ней за эти четыре года.

Утомить не боялась — после трапезы Авдей проспал ещё около суток. Потом Алёнка снова его накормила, отправила в баню, дала чистую мужскую одежду. И теперь вот вела по галерее пещер с драгоценными минералами.

Как и в прошлой её прогулке с Айной, стая светляков из леса сопровождала их весь путь. И хотя в этом не было особой необходимости — Авдей больше не жаловался на темноту — всё же со светляками пещеры выглядели как-то уютнее.

Когда её долгий рассказ подошёл к концу, она уже сидела на хрустальном берегу, свесив ноги с двухметрового обрыва над подземной рекой и, открыв большую малахитовую шкатулку, выкидывала тело Айны в клубящиеся ледяные потоки.

Авдей молчал.

Может, на водопад красоты неземной любовался. А может, на Алёнку. Смотрел и не узнавал. Его любимая стала совсем холодной. Даже за руку себя взять в пути не позволила. А камень, на который вскарабкаться не сумела, раскрошила в щебень и прошла по нему, как царица, не замечая хруста под подошвами кожаных сапог. И на богатства свои смотрела как-то равнодушно. Будто всю жизнь была Хозяйкой подземных каменных палат.

Когда шкатулка опустела, Апёнка, к изумлению Авдея, сжала её слабыми женскими руками, и камень поддался, заскрипел и уменьшился до двух пядей. Она встала на ноги и начала внимательно осматривать хрустальную толщу. Не удовлетворённая результатом, Алёнка коротко сказала Авдею:

— Идём.

На обратном пути она всё больше молчала, задумчиво откалывала от стен пещеры самые драгоценные камни — Авдей узнавал и изумруды, и аметисты, и сапфиры с рубинами. А когда спросил её, зачем она их в шкатулку кладёт, Алёнка ответила:

— Подарок вам с Танюшкой собираю. Этого хватит, чтобы Фрола с прочим начальством купить и зажить богато. Хотя, людишки, как я убедилась, до дармовых драгоценностей шибко охочие. Отобрать могут. Так ты уж смотри, Авдеюшка, про богатства свои громко не хвастайся…

— Алён, да ты чего?

— Как чего? На свадьбу вашу я опоздала, уж простите. Так хоть подарком ценным откуплюсь. Татьяне понравится. Могла бы и шкатулку ей отдать ту самую, с украшениями. У меня же второй комплект имеется. Да штучки эти уже примелькались у вас, как бы беды не вышло…

— Алёна!

— Не ори тут у меня, — осадила его Хозяйка и к дыханию гор прислушалась.

Отколов последнюю друзу с лазуритами, она захлопнула шкатулку. А через полминуты из-за поворота открылся каменный лес…

— Вот теперь говори всё, что хочешь. Здесь стволы звуки дробят — акустика не такая разрушительная. Можно и поорать вволю.

— А я и поору, — рассердился Авдей. — Не женат я на Таньке!

— В смысле?.. Мне ж, Малаша сказала.

— Малаша не знала… Екатеринбург мы и правда вместе ездили. Всем сказали, что поженились. А на деле в церковь зашли, свечи заупокой родных и знакомых поставили и вышли. Мы с ней так и договаривались. И вместе жили в Михеевом доме для отвода глаз.

— Но зачем?

— Я тебя ждал! Знал, что рано или поздно, ты объявишься… А у Танюшки беда приключилась.

— Малаша рассказывала, как ты её от насильников спас.

— Вот её спас, а себе недругов нажил. Да ещё и Татьяна… Шибко люб я ей был. И она чаяла, что если будем в одном доме колготиться, у нас сложится. Она старательная оказалась, хозяйство вела, как умела. Я ей в деньгах не отказывал, всё что хотела, покупал. А на неё не смотрел даже.

— Боялся, что соблазнит?

— Работой завалили, не до того было.

— Ага… Сказывала мне Малаша, как ты работал… На дне бутылки каменный цветок искал…

— Алёна, ты что такое… — Авдей растерялся. — Да не пил я. А что слухи такие ходили… Так то, бабьи выдумки. Сама знаешь, как сплетни рождаются.

Алёнка присмотрелась к организму Авдея. Следы истощения ещё угадывались, но трёхлетнее пьянство… желудок, печень, сосуды… вот не видела она существенных изменений.

Они дошли до поляны внутри каменной рощи, и Хозяйка уселась в толстый слой опавшей листвы. Авдей сел напротив неё.

— Оно-то, правда, когда год минул с твоей пропажи, я на гуляния пошёл. Зря, конечно, а тогда… Думал, может, появишься на Купалу… До самой полночи тебя не было, зато девки одолели. Почитай каждая вторая подошла и напомнила, что невесты моей больше нет, может она заменит беглянку? В Полевском-то слухи ходили, что от барской немилости ты в бега подалась… Тогда я и вправду напился. Домой под утро пришёл. И вся деревня меня видела. Потом три года почитай на гулянки носу не казал, в праздники сидел дома, работал. Но и то правда — работа стала не в радость. Когда невмоготу было, уходил окольными тропами то на горку Змеиную, то на вершину Думной горы. Искал тебя, звал, и… Полоза тоже — всё бестолку. По срокам и впрямь стал запаздывать. Начальству это не по нраву пришлось.

— Полоза я и сама давно уж не чую… А недавнюю поделку почему испортил?

— Дак не портил я. Пришёл утром в свою мастерскую, а вазу будто молотом ударили. Пока думал, как исправить, откуда кусок малахита похожий достать, начальство не в срок набежало. А я, как на грех, после именин Демидового дядьки и впрямь с перегаром был.

— Именины дядьки? — Алёнка искренне удивилась, именины в деревне за праздники не считали.

— Демид позвал, попросил помочь в случае чего. Дядька у него — бобыль. Посиделки у Демида с Малашей в избе затеял. А он, как выпьет, буяном становится. У Малаши дети малые. Вот и пошёл. И сам не заметил, как надрался.

— А Демид?

— Демид, на диво, с утра, как огурчик…

— Вот шельмец, — криво усмехнулась Алёнка, складывая одно с другим.

— Ты думаешь… Но зачем ему?..

— Затем, что давно он тебе завидует. Ты ж — первый мастер на всю округу, а он… Ему тоже признания хочется, — Алёнка горько усмехнулась. — И Малаша хороша, помогла эти сплетни по Полевскому разнести.

— Ты не думай про неё плохо. Не со зла она…

— Верю, что не со зла… А после острога ты, значит, снова не справился?

— В остроге-то понял я, что одна мне дорога — в рудник. Или сам попаду, или помогут. Так что с умыслом поделку со сколами сделал. Про себя так и решил: жива ты там или сгинула, а в горе всё одно, к тебе ближе…

Лес вздохнул или это Хозяйка вздохнула?..

— Ну, ничего, теперь у тебя всё наладится, — натянула Алёнка улыбку. — Выберешься, продашь камушки… В Полевском-то наверняка думают, что ты в забое утонул… Так что можешь туда и не возвращаться. Сейчас лето, если поторопишься, да в пути осторожен будешь, до осени к вольным казакам доберешься. А там… Мастера они, знаешь ли, всем нужны.

— Никуда я сбегать не собираюсь, — неожиданно твёрдо произнес Авдей. — Алёна, надо вытащить тебя сначала. О себе я потом позабочусь.

— Обо мне не думай.

— Как не думать? Жить и знать, что самый родной человек под горой на куски распадается?!

— А какая альтернатива?

— Что?

— Извини. Когда волнуюсь, забываю, что ты до моего уровня образования не дотягиваешь, — намеренно уколола она честолюбивого мужчину.

— Прекрати, я знаю, зачем ты это делаешь… Я всё равно тебя люблю, — Авдей кинулся к Алёнке, схватил за узкие холодные плечи и посмотрел в расширившиеся нечеловечески-зелёные глаза. — Всё равно… Я знаю, что ты — не каменная. — Требовательные губы впились в её холодный рот поцелуем.

В голове Алёнки зашумело так, будто то самое видео с поездам включили на полную громкость. Потерявшись на мгновение в пространстве она, очнулась, лёжа на листьях, когда Авдей целовал её и пытался разорвать на груди малахитовое платье. И она могла силой мысли укрепить ткань, и откинуть дерзкого человечишку на ближайший куст с колючками. Но не стала этого делать. Она практически не чувствовала его поцелуев на шее, но помнила, какие они жаркие и как плавили её человеческое тело редкими ночами в зимовье… И истончила свой покров — ничего этому платью не сделается, хоть жги его, хоть режь на лоскуты — от очередного рывка ткань легко разорвалась с хрустом, обнажая белые плечи. И Алёнка, улыбаясь, отдалась воле рук и губ своего любимого, звук сердца которого, да и её собственного раздавались в голове ударами гигантских молотов…