То же касалось продуктов питания. Внутренний бухгалтер, как крот, подсчитывал, сколько еды может потребоваться тётке Варваре для прокорма себя и незваной гости, которая, вполне возможно, застряла здесь на годы. Алёнка пообещала себе разобраться с этим: узнать количество запасов, возможный урожай, ну и свои нужды посчитать. Хотя бы веточкой на земле во дворе, ясно было, что бумага, перо и чернила — предметы роскоши для бедной крестьянки Варвары Степановны, у которой даже зеркала в доме не водилось.

Кстати, про зеркала, ткани и прочее шитье, наверное, лучше было спрашивать у Малаши. Ну и вообще, быть с Маланьей поприветливей — всё же это она нашла Алёнку и свела с надежной Варварой. А могла ведь и начальству сдать от греха подальше.

Вспомнила Алёнка и о своих прошлых претензиях к качеству косметики: «Пудра, гель для бровей… Да через пару месяцев без пинцета у меня такие брови будут! Соболиные!» — девушка дёргано рассмеялась. Она продолжала упорно косить траву. Прошла ряд косой, прошла другой. Потом собрала деревянными граблями подвялившуюся траву в кучку. И снова за косу.

А вот мысли о сыне старалась отгонять. Хотя, это было похоже на ментальный трюк с белой обезьяной, о которой невозможно было не думать. И мутная пелена слез периодически застилала глаза.

Солнце клонилось к закату, когда Варвара Степановна, наконец, вернулась на полянку с корзинкой, полной каких-то трав и цветов.

— Немного ты наработала, — ворчливо сказала она, глядя на несколько невысоких кучек скошенной травы. — Ладно, пошли до дому. Дел ещё невпроворот.

Не говоря ни слова, девушка положила на плечо грабли и взяла в руки корзинку с травами и пустой кружкой. Она понимала, что работница из неё так себе. И пообещала, что научится делать всё хорошо. Вон, Малаша, на что младше её, а справляется.

На закате Малаша по старой привычке привела им корову и загнала в хлев. После этого девушка вошла в избу, поздоровалась, взяла мешочек с крупой откуда-то с полки для кухонной посуды и рассыпала его по столу, чтобы перебрать от мусора. Варвара Степановна взяла кадку с веревочной ручкой и пошла в хлев — доить корову.

— Малаша, я сказать тебе хотела, — робко начала Алёнка. — Спасибо тебе большое… За всё.

Малаша подмигнула и улыбнулась белозубой улыбкой:

— А ты не робей, Алёнка. Спрашивай, если что.

Ободрённая Алёнка подсела к девушке за стол и тоже начала перебирать крупу:

— А у меня, и правда, много к тебе вопросов…

Дни пошли один за другим.

Все они были наполнены тяжёлым физическим трудом настолько, что времени скучать по прежнему образу жизни, просто не было.

На второй день Алёнка получила в подарок от Малаши гребень, который по её просьбе изготовил какой-то мастер Авдей.

На третий — перестала чувствовать постоянные мышечные боли и боли от ссадин и ранок на ногах. И даже сама выпнула петуха с утра из хлева, за что выслушала его негодующее кудахтанье. Только ей было начихать на мнение пернатого.

На четвертый к вечеру пошёл долгожданный дождь. Но скошенное сено, слава богу, успели вывезти на взятой у кого-то телеге и кобыле. В повозке путь до покоса и обратно показался совсем близким. И Алёнка даже начала задумываться о приобретении собственной кобылы в далёкой перспективе.

Малаша приходила каждый вечер. Даже дождь её не пугал. Девушки садились за работу, которую им выдавала Варвара Степановна, и начинали болтать о том, о сём. Говорила в основном Малаша. Рассказывала, как день прошёл, что в Полевском у колодца говорят. Алёнка слушала во все уши, чтобы постичь местный быт до тонкостей.

Зеркало, кстати, у Малаши было, но дома. А туда мать чужих пускать не велит. Так что Алёнка довольствовалась своим отражением в кадке с водой во дворе. Гребнем, который Авдей изготовил по Малашиному образцу, можно было хорошо прочесать косу, но времени на это уходило очень много. И Алёнка даже как-то спросила у Варвары Степановны, нет ли у неё ножниц — косу отрезать. На что женщина замахала руками, потому что это было немыслимо!

— Кто ж тебя без косы-то возьмёт? Так до старости со мной и прокукуешь!

Алёнка злобно подумала, что до старости дожить тут — ещё ухитриться надо. Но отрезать косу передумала.

Нет, она вовсе не собиралась строить здесь счастье в личной жизни. Это шло вразрез с её планами. А в планах было найти хоть какой-то способ выбраться из этого времени в своё родное. Но способ не находился. Тётка Варвара в упор не понимала Алёнкиных вопросов о путешествиях по времени. А выходить «в люди», чтобы собрать хоть какую-то информацию, Алёнка была ещё не готова.

Про замужество своё гипотетическое она однажды всё-таки спросила на посиделках. Варвара сразу ойкнула, подскочила с лавки, зажгла лучину от угольков в печи и закрыла оранжевый закат в окне ставнем.

— От свадьбы твоей им одна выгода — работников народишь. На заводах-то больше вольные робят. И мастерами тоже. Барин наш, Полевским, Северским и Сысертью годков восемь всего, как владеет. А сразу понял, что вольные на совесть делают, а не за страх. — Варвара вздохнула. — Вольных здесь сначала мало было… Так он с помощниками всю Россию матушку объездил, приписных людишек искал, да на заводы сманивал. Пару годков так-то народ собирал. Здесь тоже многих повыкупал. А работников на все его думки всё одно не хватает. Так что, попадешься ещё, не ровен час, выдадут замуж, и тебя не спросят.

— Как не спросят, если я — вольная? — испугалась Алёнка.

— Вольная — не вольная… Как начальство скажет, так и сделаешь. А не то в крепостные мигом разжалуют.

— Это же незаконно…

— Иэ-эх… — Варвара Степановна хрипло рассмеялась. — А то ты не знаешь, что закон только для господ и есть? Ну и приближённым их справедливости немножко перепадает.

— Вот не зря мне этот Фрол Лукич не понравился, — подытожила Алёнка. — Если случится что-то, я лучше к счетоводу этому сероглазому жаловаться побегу. Он ведь тоже — начальство, я правильно поняла?

— Правильно, да не совсем. Фрол Лукич-то у нас помощником приказчика значится. И мужики случись, что, к нему бегут. Тот хоть и смотрит грозно, да на деле только трепаться горазд. А вот Никифора Семёновича взаправду бояться надо. Тот даром, что ученый, а верным глазом бог обделил. Вот и злится он на мастеров, да на люд простой. И помехи на ровном месте чинит. Не ходи к нему, Алёна. Душа его — чёрная. Да и с женой не свезло.

Алёнка вздохнула. Выходит, что никаких особых прав у неё в местном обществе не было. А если кто-то совершит над ней «преступное деяние», то никакого дотошного следствия и наказания для преступника не последует. Полицейские участки, насколько она помнила из истории, были впервые заведены в России Петром I и только в крупных городах. И никому-то она здесь была не нужна. Кроме тётки Варвары и Малаши — женщин без права голоса.

Шёл второй месяц Алёнкиного житья у Варвары Степановны. Постепенно Алёна привыкла и к физической нагрузке, и к чувству лёгкого голода, которое появлялось уже через час после еды. Мясо она ела однажды, когда курица повредила ногу, и пришлось рубить её на суп. В основном женщины готовили каши, постные щи, Варвара пекла вкусный хлеб. Ну и то, что в огороде выросло и не подлежало хранению на зиму, тоже попадало на стол.

С каждым днём Алёнкино тело становилось выносливее. Несмотря на усталость, она больше не проваливалась в сон так же быстро, как в первую неделю, от одного только прикосновения головы к скамейке. Вместо этого она начинала истязать себя воспоминаниями, чувством вины и злостью, за то, что не ищет выхода, застряла здесь намертво, погрязла в тяжелом быту. Но никаких дельных мыслей о том, как его вообще искать — этот выход, в голову почему-то не приходило.

Ночами она думала о сыне и тихо плакала в овчину. Обнимала себя крепко руками, понимая, что это не заменит его теплых рук, и вспоминала… Вот маленькие пальчики собирают конструктор… А вот на мокром песке пропадают следы от его пяточек… Пере глазами мелькала его улыбка во всё лицо и светлая макушка… Снился ли ей детский смех и то, как вела его за руку из детского сада? Или это были просто воспоминания в дрёме?..