Или показалось?

— Отстань ты от девки, Алевтина, — вступилась за Алёнку женщина постарше. — Сирота она горемычная. Да и Варвара её в обиду не даст.

Значит, не показалось. Голубоглазая и, видимо, привлекательная в юности Алевтина, смотрела на Алёнку то ли с вызовом, то ли прицениваясь.

— Не да-аст, — протянула она задумчиво, и будто волна с неё какая-то схлынула. — А приходи-ка, Алёнка, завра вечером на плотину хороводы водить, — весело предложила она.

«Ага, значит, хороводы ещё водят по вечерам». Да только после такого приёма вливаться в местное общество как-то расхотелось. Тем не менее, Алёнка выдавила улыбку и постаралась ответить нейтрально:

— Спасибо огромное за приглашение, но у меня много работы. Вечером и корову доить, и зерно разбирать.

— Чудная ты, девка… Там женихи со всего околотка соберутся, — попробовала переубедить её тётка.

«Хорошо, что отказалась!» — мысленно перекрестилась Алёнка. — «Наверное, у этой Алевтины сыновья холостые и не терпится невесткой-помощницей обзавестись. А вот фиг им!» — думала Алёнка, а сама продолжала улыбаться.

Стоящие в очереди поняли, что кроме блажной улыбки они больше ничего от пришлой не добьются, и продолжили свои разговоры.

Про Потапа Алёнка запомнила. Но Варваре Степановне почему-то рассказывать не стала. Передала все прочие слухи, пока переодевала нарядный сарафан, и побежала хлопотать по дому.

Новость о смерти Варвариного пациента принесла в тот же вечер Малаша. И видно было, что девушка что-то не договаривает, а Варвара почему-то не стала расспрашивать.

— Может, и к лучшему, — грустно подытожила Малаша. — А то и сам мучился, и родные, на него глядючи, извелись.

Варвара ни слова не сказала. Молчала и Алёнка. Она не хотела вдаваться в подробности состояния этого мужчины, но чётко знала одно — ни анестезии, ни каких-то вариантов жизни для калеки, тут нет. И даже если травница ускорила его смерть, возможно, это был милосердный поступок. А в том, что она могла, Алёнка почему-то не сомневалась.

Иногда женщина рассказывала о действии того или иного растения, которое собирала или готовила к сушке. И были это не просто сборы от кашля, которые Алёнка покупала себе и сыну в аптеке. Из всей этой травы Варвара готовила снотворные и успокоительные жидкости, ранозаживляющие и обеззараживающие мази. И даже какие-то притирки для сохранения женской красоты, про которые только и сказала, что Алёнке ещё рано таким баловаться.

После случая с Потапом Алёнка прониклась к Варваре Степановне большим уважением. В конце концов, именно эта женщина видела самую тяжелую сторону жизни полевских рабочих и крестьян. Если с кем-то случалась беда или была нужна помощь, посылали за Варварой. И она делала всё, что могла, невзирая на вопли и слёзы страха болезных.

Алёнка однажды попросилась пойти с ней, но та, окинув взглядом избу, дала понять, что её помощь нужнее в доме. И это оказалось правдой. Порой Варвара Степановна уходила на день или на всю ночь. А потом возвращалась уставшая и ложилась спать. В такие дни всё хозяйство ложилось на Алёнкины плечи. Но самым тяжелым было то, что никогда невозможно было понятно, удалось ли Варваре вылечить человека или хотя бы облегчить его состояние, или нет. А спрашивать Алёнка побаивалась.

К колодцу она теперь ходила сама. И вскоре все в Полевском узнали, что у Варвары-травницы живёт сирота-племянница из Екатеринбурга. Что девка она глупая, и худосочная. Но глазастая, значит, сглазить может. По поводу хозяйственных качеств слухи разнились. Одни говорили, что больно работящая — от зари до зари без дела не присядет. Другие, ссылаясь на Варвару, считали её неумехой и распустёхой.

Алёнка над слухами хихикала, но исправлять свою репутацию не спешила. Заводить крепкую дружбу с местной колодезной тусовкой она не планировала. На гуляния, хотя звали не раз, не ходила. Малашиного общества ей вполне хватало.

Счастливой она себя не ощущала. Напротив, чем лучше справлялась, тем чаще работала на автомате и могла думать о постороннем. А думы эти были тягостными. Языком психологов, Алёнка впадала в обыкновенную депрессию, которую усугублял монотонный каждодневный ручной труд. Она и впрямь работала, не покладая рук, стараясь не стать нахлебницей. Но в целом дни её были какими-то серыми. Немного скрашивали их вечерние посиделки с Малашей.

Но однажды Малаша вечером не пришла. А на Алёнкин вопрос Варвара ответила:

— Известно, же. Свадьба у неё на днях. Вот и доделывает всё, что нужно.

До свадьбы Малаша пришла к Варваре Степановне только однажды, ещё до вечера. Тётка Варвара поручила девушкам вылущить фасоль. Бобы сложить в чистый полотняный мешок, а сухие створки — закопать в яму с перегноем. Сама она ушла в лес за какой-то особенной травой.

Уже вовсю дул сентябрьский ветер, и берёзы наполовину покрылись яркими жёлтыми листьями, но дни стояли тёплые, солнечные. Девушки сидели во дворе на низкой старой скамеечке и щурились от солнца за монотонной работой. Болтала в основном Малаша. Впрочем, как всегда. Грядущая свадьба, наряд и обычаи этого дня целиком поглощали её. И Алёнка прекрасно понимала состояние своей подружки.

Сама же она под звуки Малашиного смешливого монолога и щёлканье сухих створок фасоли погрузилась в какое-то странное состояние, сродни медитативному. Может быть, впервые за несколько месяцев она ни о чём не тревожилась. И смогла наконец-то сосредоточиться на чём-то ином, кроме мыслей о выживании.

Алёнка во всех подробностях вспоминала тот день, когда получила шкатулку. И следующий, когда надела украшения. И тот момент, когда очнулась в 18 веке, ночью в лесу, абсолютно нагая и беспомощная.

Она допускала, что знает о мироздании не так много, как средний учёный-физик. Но никакими физическими явлениями подобное путешествие во времени она объяснить не могла. «Это не могло быть совпадением… Всё это: шкатулка, 18 век… было явно спланировано и организовано заранее… Но кем?»

— Ну, Алёнка! — Малаша пихнула её в бок. — Ты что оглохла совсем?

— А?

— Точно оглохла, — крестьянка насупилась. — А тебя спросить хотела, как в вашем краю свадьбы гуляют?

— Свадьбы? — Алёнка, сбитая с мысли, судорожно собирала в кучку ту информацию о свадьбах 20 века, которую можно было выдать Малаше. — Нуу… С утра невесту одевают в красивое белое платье… Делают причёску. На голову цепляют фату. На ноги она обувает белые… э-э… туфли. Такие, наверное, ваши барыни носят… Потом приезжает жених со своим родственниками и начинает выкупать невесту.

— Калым, что ли платить? Так ты из башкир?! — глаза у Малаши округлились.

Башкиры считались врагами, хотя с последнего нападения, про которое рассказывала Варвара, когда были сожжены новые заводы, рудники и дома, прошло почти сорок лет.

— Нет, я — не башкирка. Просто моя сторона далеко находится. Очень-очень далеко. И многое у нас по-другому. Но венчание и пир горой, наверное так же проходят, как и у вас.

— Мм… Значит, тухли носят и вино пьют… — мечтательно подытожила Малаша. — Стало быть, ты по-барски жила в своём краю?.. То-то я и смотрю, за скотиной ходить не умеешь, по хозяйству — путаешь. Чего сбежала-то?

— А я, Малаша, и не сбегала… Меня к вам колдовством перенесло, — проговорилась Алёнка, будучи на волне собственных недавних размышлений, и тут же пожалела.

Последовало молчание. На лице Малаши читалась смесь страха и неверия.

— Чур, меня, чур! — отмерла, наконец, девушка и перекрестилась. — Алёнка, что ж ты страсти-то такие рассказываешь?!

— А ты сама подумай, Малаша, — быстро зашептала попаданка. — Когда вы меня нашли, руки у меня были белые и пятки мягкие. А теперь посмотри — Алёнка вытянула вперед конечности, состояние которых могло вызвать только шок у мастеров маникюра и педикюра. — Разве были бы они такие, если бы я плутала по лесу неделями?

— А и то, правда. Была ты тогда белая, будто барыня… — всматривалась Малаша в Алёнку так, будто впервые увидела. — Значит, правду Демид сказывает? Нечистая сила тебя к нам принесла?