— Демид, постой, — жарко прошептала Малаша. — Бродит кто-то по лесу…

— Блазнится тебе… Перекрестись, чтоль?

— Не кажется ей. — Во весь голос сказала Аленка, поняв, что это просто влюбленная парочка. — Ребята, у вас фонарика нет? А то темно, как у негра в одном месте.

Из кустов, шагах в десяти от Алёнки, поднялись двое. В сумраке не было видно лиц, угадывались только очертания парня в светлой рубахе и штанах и девушки в блузе и сарафане с собранными на затылке волосами.

— Ты, девка, из каких будешь?.. Беглая что ли? — Подала голос осмелевшая Малаша.

Демид же, напротив, сначала будто в ступор впал. Он слегка толкнул локтем свою подружку и зашептал ей:

— Малашка, ты поглянь-ка… Никак, Сама…

— Сама?.. Да с чего ты взял-то?

Алёнка приближалась к парочке. Что за «сама» такая, она не понимала, но чувствовала какой-то спепсис со стороны Малаши. Демид же принялся доказывать:

— Сказывают же, что Сама — девка каменная красоты неописуемой. Коса у ней черная до пояса, глаза большие, брови вразлет. А как станет говорить что, так вроде всё русскими словами, а не разберёшь…

— Это да… — Малашка почесала нос. — Да только у Самой-то платье царское из шёлкового малахита. Не ходит она по лесу в сраме одном. Да и девка она, с косой, с лентами. А это — баба простоволосая.

Аленка решительно не понимала, о чем это они. Она только ёжилась не то от прохладного ветерка, не то от слов Малашкиных. Конечно, это всё — сон. Но даже во сне почему-то было стыдно стоять перед незнакомыми людьми голой. Да и в животе вдруг заурчало.

— Ребята, потерялась я. Помогите выбраться, пожалуйста. И скажите, в какой стороне Екатеринбург? Далеко ли я от него? Вы сами, наверное — туристы?

— Видишь, Малашка, не разумею я девку. А что в сраме одном, так это известно — Хозяйка — от нечистого порождение. А им — духам лесным да горным божий стыд не ведом.

Алёнке уже начало надоедать это говорливое бездействие, и она обратилась напрямую к парню:

— Гкм… Уважаемый Демид, я не знаю, за кого вы меня принимаете, но я — обычный человек. Зовут Алёна. Живу в городе Екатеринбурге. И хочу поскорее домой. А ещё я надеюсь, что вы не бросите меня одну в лесу ночью раздетую и голодную, и поможете. А деньги я верну. Скажете номер карты, я как до дома доберусь, перекину вам, а?

— Понял? Голодная она. А погань всякая еды человеческой не ест. — И обращаясь к Алёнке, подала ей какую-то серую холстину. — На вот, закутайся. И пойдем к костру, погреешься, да поешь маленько.

— Спасибо, Малаша. — Аленка взяла широкий кусок холста длиной с пару метров и укуталась в него, как в банное полотенце. — А про карту, это я серьёзно.

Но молодые люди ничего не ответили насчёт вознаграждения, и повели ее куда-то в темноту. Алёнка почти ничего не видела, кроме светлеющих спин, зато влюбленные по каким-то приметам дорогу знали. То повернут, то обойдут что-то. Потом вышли на тропинку.

— Ты на меня-то не серчай, — сказала по дороге Малаша. — Тут у нас просто всякие бегают. Всё мужики… Разбойничают, бывают… А вот бабу никогда-то я не видела.

— И я не видал, — добавил Демид.

И все замолчали. А Алёнка всё думала, про что это ей Малаша говорит? Какие еще беглые? И говор у них нарочито деревенский. Но в какой деревне молодежь так говорит, если в школе все нормальный русский язык учат? Да и телевизоры с книгами сейчас в каждом доме имеются. И одежда на них слишком деревенская, даже дореволюционная — Аленка похожую в музее видела. Холсты толстые, к телу не льнут, тканями их назвать язык не поворачивается. Всё покрыто вышивкой, даже штаны у Демида по низу. И ходят тоже босиком, в темноте пятки так и сверкают.

Через несколько минут девушка увидела сквозь деревья огонек, который постепенно становился всё больше. Начали слышаться голоса, сначала отдельные крики и звонкий смех, потом отдельные фразы. На поляне, к которой они приближались, горел высокий костер, а вокруг него, судя по теням на деревьях, прыгали и бегали молодые люди. Играли две дудочки. Звук был с разных сторон. То по очереди, то вместе, переплетаясь в простую мелодию.

Наконец, Малаша и Демид подвели Аленку к краю полянки, но девушка преградила Алёнке путь рукой.

— Я тут подумала дорогой, не надо тебе к костру. Ты постой пока в стороне. Людям не кажись. Они, вишь, разные бывают. Как бы худо тебе не вышло. Демид, посторожи ее. А я Танюшку заберу, да проводим тебя до Полевского. — Малаша ушла на поляну и скрылась за спинами веселящихся.

Когда Аленка была маленькая, родители отдавали её на разные кружки. Каких-то особых талантов в дочке не проявилось. Зато было чем заняться после школы. Так, пару лет она проходила на рисование, потом еще год на современные танцы. Оттуда вслед за новой подругой ушла в спортивную гимнастику, и занималась три года до тех пор, пока не схлопотала растяжение.

Из-за травмы она не попала на городские соревнования. А подруга участвовала и получила призовое место. Жизнь продолжалась, Алёнка ходила в школу, а по вечерам бежала на гимнастику. Занятия ей нравились. В нежно-розовом купальнике и тонкой юбочке из фатина она исполняла номера с лентами и мячами, умела садиться на шпагат и даже научилась не ронять булавы себе на ноги.

Вот только подруга после успеха на конкурсе примкнула к девочкам, которые подавали большие надежды, и начала избегать Алёнку. С тех пор всякое желание ходить на гимнастику пропало. Она отзанималась ещё пару недель, а потом чётко поняла, что не хочет больше ходить в зал. Чувство одиночества и шепотки за спиной оказались непосильной ношей для некрепкой подростковой психики. И Алёнка ушла из секции.

После многих лет она жалела, что бросила заниматься. Может быть, перетерпела бы, и удовольствие от занятий вернулось. Но в подростковом возрасте негативные эмоции перевесили радости от собственных достижений.

К следующему учебному году Алёнку определили в кружок русской народной песни. Танцы там тоже были, но в основном хороводные. Ещё она научилась играть на ложках и на трещотках. Это было несложно — чувством ритма она обладала хорошим, в отличие от музыкального слуха. Их коллектив часто выступал на сцене города. Ездили они с концертами и по городам Свердловской области.

«Так вот, куда меня занесло», — думала Аленка, стоя вместе с Демидом в кустах орешника. От Полевского до Екатеринбурга по самой короткой дороге километров 55. На машине это час. Теперь главное найти машину, которая сможет её подвезти.

— Демид, а ты с машиной?

— Что? — на лице парня отразилось такое удивление, будто Аленка у него про летающую тарелку спросила.

— Ну, вы как сюда приехали? На машине своей или автобусом?..

— Чур меня, чур… — зашептал и закрестился Демид, отвернувшись от Аленки.

— Кто из нас блажной ещё, — обиженно буркнула девушка и решила больше ни о чём его не спрашивать.

Из укрытия хорошо просматривалась поляна. Парни и девушки, одетые в русские народные костюмы, играли в какие-то подвижные игры. Из-за этого было сложно посчитать их точное количество. Кого-то ловили, как в салочках: «Держи! Держи её!.. Ох, и шустрая наша Любушка!» Кто-то прыгал через костёр по одному и парами. Много молодых людей стояло по периметру полянки, в тени, и это так же затрудняло подсчет.

Двенадцать девушек водили хоровод вокруг низкой березки, украшенной лентами, и пели протяжную песню:

Ой, на Ивана, на Купалу,

Я березу наряжала,

Я суженого загадала,

Да венок себе сплетала.

Ой, на Ивана, на Купалу,

Я с парнями-то играла, Суженого я узнала,

Да чрез костер с ним пробегала.

Ой, да руки развелись — То не суженый мой был,

Да не миленький дружок,

Знать, снимать мне свой венок.

Ой, на Ивана, на Купалу,

До утра на реку ходила,

Венок на воду пустила,

Про суженого говорила.

Ты плыви, плыви венок,

Да в далекие края,

Да в широкие моря,