— Ну, тё-отя… Не ожидал, признаться, на ожида-ал… — он с любопытством оглядел Варварину избушку, будто только сейчас впервые её увидел. — И ведь говорил же, переезжай ко мне. Будешь в большом доме жить, как человек, а не в этой… каморке.

— Как человек, говоришь? — Варвара бровь подняла. — Чтобы человеком оставаться, мне не нужно кружева носить да волосы пудрить. А если добро тётке сделать хочешь — пуд соли передай. Соль в лекарском деле завсегда нужна.

Турчанинов выслушал молча. Встал из-за стола, снял треуголку с сучка.

— Доброго здравия. Будет тебе пуд соли, — барин надел треуголку, развернулся и вышел из горницы, хлопнув обоими дверями.

За окном послышалось его требовательное «Н-но!» и звук удара хлыстом об лошадь. Коляска тронулась, и Алёнка пришла в себя.

— Это что сейчас было? — она по-прежнему дрожала и не верила, что опасность, исходившая от барина, кажется, миновала.

— Эт племянник мой в кои-то веки тётушку навестил. Ты не думай, Лёшка у меня хороший. Раз в несколько лет сам наезжает. Уговаривает в Полевскую резиденцию переехать. А я не хочу к нему в ключницы. Хозяйство у него большое, на людей времени совсем не останется.

— Так сколько вам лет-то? — Алёнка никогда не спрашивала, а дни рождения тут обычно не праздновали, Варвара про день именин своих вообще отмалчивалась.

— 64 годочка.

— А сморитесь лет на двадцать моложе.

— Это род у нас такой… Сильный. Ну и травки возраст с лица отгоняют… А чего ты удивляешься? У тебя среди родных долгожителей что ли не было?

— У меня?

— Ну да, у тебя. Хозяйка ж прямо тебе сказала, что мы — родичи.

Алёнка только сейчас связала сказанное Хозяйкой про единого с барином предка и вскрывшийся только что факт родства Турчанинова с Варварой Васильевой.

— Так получается, он мой пра-пра… дедушка? — понимание это потрясало не меньше, чем чудеса подгорной Хозяйки. — А долгожителей у нас не было, потому что умирали все от несчастных случаев, не дожив до старости… — стало грустно, и в то же время какое-то волнение никак не могло покинуть сердце. — Расскажите про него, Варвара Степановна… Почему Алексей Фёдорович фамилию поменял?

— Отчего ж, расскажу… Только хватит уже бездельничать, вон на полке греча стоит, а соринки не выбраны. Коли ты у нас шибко глазастая стала, принимайся за работу, да слушай…

— Узнаю Варвару Степановну, — улыбнулась Алёнка.

А Варвара продолжила:

— Ради богатства люди не многое идут. Вот и Лёшка с раннего детства с нашей бедностью смириться не мог. Мать его — моя старшая сестра Степанида служила в доме Соликамского купца Турчанинова. А отец был сыном турецкого пленника, который принял нашу русскую веру и обласкан был тогдашним царём Петром.

Про то, что прислуга от купцового сына понесла, никто не знал, окромя меня и нашей бабки-травницы. Жили мы бедно, на окраине города. К травному делу меня с мальства тянуло, бабка и обучала. А сестра моя была красавица, да работница — не чета мне криворукой. Всё у неё спорилось и ладилось. Когда сына бог послал, до последнего скрывала, потом отпросилась, якобы родственников в Перми повидать. А как родила, сразу почти опросталась, ребёнка на меня-подлетка да на бабку оставила и в дом вернулась.

Лёшка сметливый рос, мать его быстро к хозяйству купцовому пристроила. Сам-то купец холостой ходил, даже когда отец его с матерью померли, не спешил себе семью заводить. Сестра до-олго надеялась, что разглядит он её заботу да красоту, возьмёт и женится на служанке. Чай, не подневольная. А он не спешил. Вот и сестра про сына молчала.

Сколько-то времени ещё прошло, красота у Степаниды совсем сошла. Вот тогда купец на жене молодой и женился. Да не просто так, а с прибытком торговому делу.

Вот только жену шибко малохольную выбрал — родить она не могла. Сначала ещё по церквам и храмам ходила и ездила, обеты давала и милостыню щедрую. Потом купец приказал прекратить казну семейную разбазаривать, на том и успокоились.

Лёшка к тому времени совсем возмужал. В приказчики купцовые выбился. Сам купец его с детства привечал, мальчик шустрый да сообразительный по нраву ему пришёлся. То сластями угостит, то рубашечку подарит. В школу при церкви пристроил, грамоте своей Купцовой обучал. Лёшка всё схватывал. Потому как хотел в люди выбиться.

С возрастом купец совсем смурной стал. Наследника Феодосья ему так и не подарила, а другую жену завести не мог — не по-божески. Всю жизнь, почитай, трудился, дело своё множил, а кому всё оставить? Бабе глупой?

Про то, что он собственного сына, хоть и приблудного, на груди пригрел, вскрылось случайно.

Тёмное дело тогда приключилось. Мне про то Степанида на смертном одре рассказала… Поехали они в Пермь. И случилось так, что в одной повозке купец, Лёшка и Степанида оказались. Степаниду-то они подвезти взялись до Березников. Что-то ей понадобилась там по хозяйству. Дорогой сестра и призадумалась. А сама болела уж какой месяц и выздороветь не чаяла. Это она зря, мы с бабкой потом её выходили. Да кто ж знал, что оно так обернётся?

В общем, ехали, не тужили, Степанида возьми да и скажи, как на духу, что Лёшка их с купцом сын. Сказала и ревёт, слезами заливается. Лёшка от такого дела дар речи потерял. А купец давай бабу костерить за то, что сразу не сказала. Она же, нет бы замолкнуть, в ответ все обиды ему припомнила.

Ну, купец совсем разошёлся, покраснел весь от злости и собственными руками душить сестру начал. Лёшка долго не думал, схватил первое, что в руку попало, и по голове его тюкнул. Оно и верно было — купец дюже тяжёлый на старости лет стал, но сильный ещё, как медведь, отодрать от матери не вышло бы. В общем, из купца дух сразу же отлетел. А Степанида отдышалась, слёзы утёрла, и вместе с сыном давай думать, как дальше сделать.

Лёшка сразу в город вернулся, вроде как и отлучался он ненадолго. Степанида же медленно обратно поехала. Как в Соликамск показался, слёзами горючими залилась, у ворот стражникам сказала, что лошадь понесла, упал, купец батюшка с повозки, об камень головой стукнулся, в Пермь не доехал. А в том, что повозка доверху нагруженная была, и лошадь её даже после ударов плетью с места сдвигала с трудом, никто особо не разбирался.

Схоронили купца, вроде как время Лёшке в наследство вступить, да чем докажешь, что он и есть самый подходящий преемник? И приблудным ему прослыть страсть, как не хотелось. А жена купцова — в самом соку, старше Лёшки всего на восемь годочков. Он её быстро охмурил. Года не прошло — поженились. Племянничек фамилию жены на себя принял, якобы для торговых дел это дюже полезно. Оно-то верно, про купца Турчанинова по всей Пермской волости слава была. А то, что детей в первом браке не нажили, так не о том тогда думал…

— Так значит… он — убийца, Варвара Степановна?

— Как сказать?.. Будь ты на его месте, что бы сделала?

Алёнка вскинулась. Подумала немного и, опустив глаза, выдавила:

— То же самое…

— То-то и оно.

— На покос? — разочарованно переспросила Алёнка, по уши перепачканная в дворовой грязи.

Солнце садилось поздно, и куры, видя, что на улице ещё светло, никак не хотели загоняться в хлев на ночь. Беготня за пернатыми по двору отняла последние силы. Вдобавок Алёнка поскользнулась и, растянувшись на грязи от грибного дождичка, испачкала новый красный сарафан — подарок Авдея, привезённый из самого Екатеринбурга.

— Покосы завсегда в Хлеборост начинают. Самое время — трава высокая, а семена ещё не выпустила. И так запозднились, — настаивала Варвара, и спорить с ней было бесполезно.

— Уэээ, гадость какая, — Алёнка оглядела себя. — Хотела пораньше улечься, да стирать теперь придётся.

— Алёнушка, — у калитки свежепоставленного, жёлтенького ещё забора стоял Авдей.

— Доброго вечера, Варвара Степановна.

Алёнка подняла на любимого виноватые глаза.

— Уже испачкала? — усмехнулся Авдей и поднял над калиткой свёрток. — Вовремя. Я тебе новый принёс. Тоже красный только, с широкой тесьмой. И рубашку отбеленную.