— Так-то лучше, — Алёнка сделала пару шагов назад, нащупала алтарь и села на него.

А потом переместила голограмму в баню к Малаше.

Ей повезло.

В бане, конечно же, никого не было. Зато, выглянув в окошко без стёкол, Алёнка увидела, как Малаша пропалывает грядки с морковкой.

— Малаша.

— А, — оглянулась подруга на звук женского голоса и закрыла рот грязной ладонью.

Глаза её выпучились, и не удержав равновесия, полевчанка бухнулась задом в соседнюю грядку с луком.

— Малаша, это я — Алёнка. Разве не узнала?

— Как не знать тебя, Хозяюшка? — с подобострастием ответила Малаша, а потом, будто вспомнив что-то, сменила тон голоса. — А ну отдавай обратно Алёнку! А не то я тебе быстро косу-то повыдергаю. Не посмотрю, что ты — нечисть поганая!

Малаша поднялась и угрожающе двинулась в баню, рывком отворила двери и бросилась на Хозяйкину фигуру. Но пробежав сквозь проекцию, едва удержалась на ногах.

— Малаша. Это я. Алёна. Если ты успокоишься и присядешь, я всё тебе объясню.

— Хватит мне в уши-то заливать! Не верю я тебе, змеюка подколодная. Креста на тебе нет! — Малаша яростно перекрестилась, а голография подёрнулась помехами, да и самой Алёнке на Алатыре стало весьма дискомфортно.

— Малаша прекрати, пожалуйста! Это я! Помнишь, как мы про первую брачную ночь разговаривали? Мы ещё тогда фасоль перебирали…

— Алёна?.. — Малаша отпрянула и посмотрела внимательно на незваную гостью. Потом вздохнула и уселась, наконец, на полок.

— Алёна, что ж ты наделала?..

— От обвала спасала рабочих… Малаша… Мне пришлось сделать этот выбор. До сих пор, как представлю, что Стеша сироткой могла остаться…

— Так она и так — сирота.

— Как? — Алёнка неприятно удивилась. — Обрушения же не было?

— С тех пор как ты пропала? Обвалов-то я не припомню… Но за четыре года много другого случилось.

— Четыре?.. — неприятный холодок пополз по спине.

— Ага. Ты скажи лучше, что с тобой приключилось, и почему ты теперь, будто дух бесплотный, про коих нам батюшка в церкви давеча рассказывал?

— Если вкратце, после гуляния ко мне подошла Стеша и показала кусок руды со шлифом, который Ганя с рудника принёс. Ты же знаешь, к чему такая находка?

Малаша нахмурилась.

— Хозяйка гневается? Так говорят… Михей ещё сказывал, что зеркало она своё бьёт.

— Так и есть. — Алёнка не стала объяснять, что нет никакого зеркала, геологические подробности Малаша бы просто не сумела воспринять. — Я отправилась к Хозяйке, чтобы уговорить её забои не обрушивать. Но оказалось, что она уже помирала и сделать ничего не могла. Зато мои силы сгодились бы. Вот и пришлось вместо неё на алтарь лечь, чтобы всё исправить. Времени было мало, поэтому прости, что не попрощалась.

Малаша насуплено молчала. Звенела в углу муха, пойманная в паутину.

— Я-то тебя завсегда прощу. И Варвара. А вот с Авдеем сама разбирайся.

— А где он? Я сначала к нему подалась, а там пусто.

— Агафья уж год, как померла. Михей к Варваре подался. Оно ж в тесноте, да не в обиде.

— А Стешка у них?

— Просилась. Но Фрол её к одному семейству приезжему пристроил. Тут у нас новых людишек тьма понаехала. Опять селить негде, зато работники — хоть куда.

— Малаша, так что с Авдеем?

— К тому и веду. К Татьяне моей приезжие парни шибко заприставали. Один раз даже зажать попробовали в тёмном углу, Авдей еле оттащил. Защитил, значит, честь девичью, тут к нему Фрол и пристал, чтоб он на Таньке женился. А та и рада. Ходила же вокруг него три года, прохода не давала. И Агафья вроде как, помирая, завещала Авдею хозяйку новую в дом привести. Он еще немного посупротивился. А потом Фрол пригрозил Таньку за одного из обидчиков выдать. У нас тятька, сама знаешь, богатств так и не нажил, подкупить Фролку нечем. Да и накладно стало девку кормить. Мамка-то моя ещё одного родила. И стыдно, и радостно — всё ж мужик, хоть и мал пока. Ой… — Малаша вздохнула. — В общем, женаты они теперь — Авдей и Татьяна.

Алёнка прижала руки к груди.

«Всё кончено… Ох».

Сердце остановилось. А потом вскачь понеслось. Но как-то рывками…

И пол в малахитовой зале начал подрагивать.

— Малаша, успокой меня, скажи, что он счастлив…

— Дак, нет же! Про то и сказываю… Запил наш Авдеюшка с горя. Давно уже. Первый год ещё держался, потом в разнос и пошёл. Фрол, наверное, потому и женил его. Чтоб Авдей хозяйством занялся и прежним стал. Да бестолку. Ровно наоборот вышло! Танька наша ему — явно обуза. И Авдей ей не мил уже. Видели вон, как с приезжим одним зубоскальничает. Но самая-то беда в том, что рука у него точность свою потеряла. А это для мастера — всё одно, что смерть. Давеча глыбу малахитовую сильно попортил. Скрывать его пьянство от большого начальства невмочь уже стало. Вот и решили пока в Сысертьский острог посадить.

— Надолго?

— Да, нет, вроде. Демид сказывал, что его хотят подержать сколько-то, чтоб протрезвел хорошенько. А потом новую работу дадут. А коли снова попортит, в забой отправят. В забое-то что главное? Чтоб молодой был, да кайлом со всей мочи махал.

— Спасибо, Малаша, мне уходить надо срочно.

Развеяв голограмму, она открыла мокрые глаза на Алатыре:

— Айна, помоги проложить коридор. Кратчайший и максимально далеко от людского жилья. Не смогу я сдержаться.

…И было в горах на севере страшное землетрясение…

Возвращалась Алёнка пешком. Медленным шагом. А до места, где она смогла выплеснуть всю свою ярость и отчаяние тройка лошадей с кучером унесла. Полезные ящерки и тут пригодились.

Теперь уже незачем было торопиться.

Алёнка прислушивалась к собственным ощущениям — выброс энергии помог. Где-то на севере, внутри Каменного пояса не стало десятка красивейших гротов и пещер — внутренних пустот, которые природа старательно создавала сотнями тысяч лет. Они обвалились, засыпались навеки кусками породы величиной с дом.

«Плевать… Люди их всё равно никогда бы не увидели…»

На поверхности в реку свалился кусок скальника с лесным массивом, но река с этим справится — вымоет мелкие камни с землёй, спрямит русло, сгноит вековые стволы. И даже те деревья на склонах Каменного пояса, что остались лежать засыхая на солнце с вывороченными из земли корнями, лет через тридцать зарастут новым лесом. И уже никто не вспомнит, что однажды здесь случилось землетрясение, принёсшее гибель тварям живым на многие десятки вёрст.

Зато её саму больше не трясло и не мотало.

Правда, внутри стало пусто…

Она не знала, что теперь делать… Делами людей заниматься хотелось в последнюю очередь…

Лес открылся внезапно — погружённая в собственные мысли за дорогой она не следила. Листопад в нём осеннем прямо-таки завораживал…

Стайки листьев красиво кружились, приземляясь на землю мягко, с едва слышным шуршанием. Или это ящерки ловили упавшие в траву слёзы леса? В полуголых ветвях далеко просматривались тусклые светляки.

Уходить не хотелось, и дойдя до поляны, Алёнка сама закружилась, подняв голову и раскинув руки. Юбка-солнце расправилась от кружения большим малахитовым диском. И сама Алёнка со стороны напоминала, наверное, огромную юлу. Вот только увидеть её было некому… Потеряв равновесие, она с дёрганным смехом упала на мягкие листья, и смотрела на сказочный танец тех жёлтых и коричневых листьев, которые тусклыми бабочками всё ещё летали в воздухе, кувыркались и то и дело меняли своё направление.

— Прости меня… Я так чувствую, потому что ещё — человек…

Лес не ответил, только тихо пульсировал, будто говоря ей «я рядом, и я всегда на твоей стороне…»

Сколько времени Алёнка лежала в лесу, она больше не знала. Под землёй в отсутствии солнца, её внутренний хронометр постоянно сбивался. А может быть, время здесь просто теряло былую важность?

Как бы то ни было, она просто лежала и думала. «Как странно… когда я был человеком, казалось, что жизнь будет длится вечно… А теперь я — Хозяйка и знаю наверняка, что проживу в шесть раз дольше среднего хомо сапиенс. Но от этой конечности, от того, что я знаю последнюю свою дату, жизнь ощущается настолько короткой…» Лес не ответил и ящерки остались безмолвными…