Теперь пришла очередь Змея изображать истукан. Он прекрасно понял намерения любящей женщины, но не желал участвовать в этих жарких объятьях, и даже руки в стороны развёл. На лице его при этом читалась досада, что без сил он, а так бы ссыпался золотым песком и глубоко под землю просочился.

Наконец терпение мужчины иссякло. Он перехватил тонкие запястья заливающейся слезами бабы и отстранил её от себя.

— Анисья, угомонись ты уже… Никогда я тебя не любил. И не полюблю. Я с Ариной твоей крепко связан, понимаешь? — Полоз буквально пронзал женщину суровым взглядом.

Анисья всхлипнула и замерла.

А Апёнка вдруг осознала, что мать впервые за год услышала о судьбе своей дочери. «Сейчас она ему такую трёпку задаст за то, что дочку к себе уволок», — Алёнка в серьёз начала опасаться за жизнь очень нужного ей Змея. Но, как мать, она, безусловно, сочувствовала и Анисье.

Однако, вылетевшее из уст ошалевшей бабы, повергло Алёнку в шок…

— Брось её… Оставь. — Анисья рухнула на колени и обняла сапоги единственного существа, которого любила всем своим сердцем. — Она негодная. Не послушная… И никогда тебе так служить не сможет, как я…

Полоз попятился, растерявшись от такого поворота. А Анисья пошла прямо на коленях следом за ним, размазывая по пухлым щекам слёзы, и продолжала шептать:

— Не нужна тебе Аринка… Она молодая, найдёт ещё жениха… Брось её… Самым дорогим тебя заклинаю…

— Мама?..

Алёнка обернулась на звук нового голоса слабенького, почти детского.

Ситуация из странной за секунду превратилась в катастрофическую.

На краю поляны со стороны горки под руку с Варварой стояла бледная худая девушка. Видимо, Аринка. Белые губы её высохли до чешуек, а под глазами коричневели тёмные круги. И не смотря на парчовый сарафан, шёлковую белую рубашку и ленту, украшенную самоцветами, выглядела девушка жалко. А от душевного страдания, читавшегося на узком лице, у Алёнки самой на глазах выступили сочувственные слёзы.

— Анисья, совсем ты от горя ума лишилась, — строго обратилась к непутёвой матери Варвара.

Безумными глазами смотрела пристыженная женщина на тонкую фигурку в богатом убранстве, и вдруг замахав руками, заговорила, дыша часто-часто:

— Не дочь она мне больше… Сгинет пусть… Сгинь говорю! Нечистая сила! — Анисья перекрестилась, неловко поднялась на ноги, развернулась и скачками побежала прочь от клятой поляны, забыв напрочь про оставленные на дороге косу и грабли.

Аринка закрыла лицо синюшными руками и почти беззвучно зарыдала.

— Вышли, называется, свежим воздухом подышать, — угрюмо резюмировал Полоз, подошёл к Аринке и легко подхватил её на руки. — Спасибо тебе, Варвара, что присмотрела за моей женой. Впрочем, права ты была, всё зря. Алёна ваша упрямая, что ослица. — Полоз был зол.

Так ни с кем и не попрощавшись, он пошёл куда-то за Змеиную горку, нашептывая что-то ласковое на ушко своей исхудавшей избраннице.

— Вот дела… — подал голос Авдей.

Алёнка не заметила, когда он проснулся, но видимо, достаточно давно, чтобы стать свидетелем всей ситуации.

— Вы тоже считаете, что я виновата? — спросила Алёнка Варвару, губы которой были сложены в ниточку.

— Да я тут при чём? Твоя это жизнь, тебе и решать, — сухо ответила травница, собирая туески и рушник во вторую корзину. — А к Анисье я вечером зайду, сбор занесу успокаивающий, да прослежу, чтобы она всё за сон приняла от солнечного удара. Если балакать у колодца станет про Полоза, да про Аринку, не ровен час, за помешанную примут. Тогда ей не жить уже. Детей по семьям. Избу отымут. А сыновьям-то всего пару годков надо, чтоб подрасти, да хозяйство на себя принять… Авдей, подхвати Анисьины инструменты, во двор ей закинешь, когда к дому своему пойдешь.

Каждый поднял положенную ему ношу. Все, молча, вышли на дорогу до Полевского. И до самого дома не разговаривали.

На Ивана Купалу гуляния, против ожидаемого, начались ещё засветло.

Весь Полевской играл, водил хороводы, пел и веселился у плотины. На ночные костры в лесу, как узнала Алёнка, ходили немногие. В основном незамужние девки да парни. Молодые женатики, по большей части, ночные бдения игнорировали. А на поляну «для старших», где год назад Алёнка впервые увидела Варвару, приходили люди в возрасте. У тех ритуалы были связаны не с поисками суженых, а с сжиганием хворей и горестей. И песни отличались от молодёжных, а хороводов и плясок на этих сходках попросту не было.

Алёнка к вечеру набегалась в игры, и как раз собиралась сходить домой, сполоснуться да переодеться, чтобы со свежими силами снова встретиться с Авдеем у купалиного костра в лесу.

Они только что расстались, и Алёнка будто бы парила, пережив полный радости день и предвкушая ночное свидание.

О будущем она совсем не думала — упивалась всласть настоящим.

— Отдайте! — с обидой закричала Стеша, когда мальчишки постарше отняли у неё что-то ценное и начали бегать вокруг.

«Дразнятся, значит».

Алёнка огляделась по сторонам. Время заката. Детей помладше уже увели укладывать спать. Вот только Ганя замешкался — заговорился с вдовушкой басенькой. А та зарумянилась, улыбается мужичку, глазки строит. «Может быть, сладиться у них, и будет у Стеши новая мама?»

Как бы то ни было, маленькую подружку надо было выручать.

— А ну отдайте, что у девочки отобрали, — Алёнка вошла в круг, встала рядом со Стешей и хмуро взглянула на ватагу мальчишек в грязных рубашках.

Светленький, который у них, видимо, был за главного, протянул Алёнке камень величиной с детскую ладошку. Да не простой. Овальный, а одна сторона, будто зеркало отполирована.

— Ишь ты, диво-то какое… — Алёнка внимательно рассматривала каменное зеркальце и не спешила возвращать его законной хозяйке. — Стеша, откуда взялось у тебя такое?

— Это мне тятя вчера из забоя принёс… Он ещё грустный был, сказал, что Хозяйка подгорная гневается, зеркало своё большое разбила. И теперь гора сильно обвалиться может. — Стеша вздохнула и перешла на шёпот. — Тятя сказал, что если с ним завтра на работе что-то случится, чтобы я к вам с Варварой Степановной шла. Что вы-то обо мне позаботитесь. А я тебя и тётю Варвару очень люблю, но тятю люблю ещё больше. Алёна… мне стра-ашно, — глазёнки у Стеши расширились будто плошки.

Алёнка вся внутренне сжалась.

— Не бойся, родная, — обняла она дрожащую девочку, а у самой от принятого тут же решения сердце будто плитой каменной придавило. — Я знаю, как тяте твоему помочь. И сегодня всё сделаю, — Алёнка отдала гладкий камень малышке и доверительно посмотрела ей в глаза. — Оп! — легонько щипнула её за кончик носика. — Уже улыбаешься. Пойдем к папе тебя отведу.

Девочка кивнула. Алёнка тайком утёрла собственные глаза, в которых уже притаились мелкие слёзки, и повела её к Гане.

Сдав девочку в отцовские руки, Алёнка припустила домой.

«А Ганя — молодец, конечно, что решил напоследок… Я бы, правда, лучше с дитём своим побыла… А в прочем, не мужик — я. И никакого права судить его не имею».

О своей дилемме она уже и не думала. Не о чем было. И не зачем.

А вот куда она серьги с горным хрусталём подевала — та ещё загадка. После визита под гору Алёнка их больше не видела. Но стресс заставил собраться и вспомнить все важные мелочи. Потому что идти по горным зелёным коридорам можно было, только имея при себе этот хрустальный хозяйкин артефакт.

Варвара уже, видимо, ушла, и в избушке стремительно темнело.

«Спасибо за тёмное зрение».

Алёнка глотнула воды из кадки и принялась заглядывать в каждый угол и каждую пустую посудину на полках. Серьги в итоге нашлись в сундуке, завёрнутые в розовое платье.

«Следовало догадаться», — ругнула себя Алёнка за проволочку. Быстро вдела их в уши и, вылетев из дома, побежала на вершину Думной горы.

Дорогой она злилась — всё складывалось не по плану.

«По доброй воле не удалось ей меня получить, так она шантажировать вздумала — зеркала колотить, да рабочих пугать… Когда я теперь с Полозом увижусь? Как обратно буду из горы выбираться?..» Она сторонкой обходила поляны с кострами, зная, что если сейчас её увидит Авдей, ничего не получится, потому что он просто её не отпустит. Алёнка устала за день, но праведный гнев — ещё та движущая сила, и она довольно-таки быстро поднималась наверх.