Никифор встал и тяжелыми шагами пошёл к выходу. У самой двери он обернулся:

— А сбежать отсюда не получится, даже не думай… Лучше плети и барский сапог, чем волчьи зубы… Подумай… — дверь, размахнувшись, хлопнула, а Алёнка вздрогнула всем телом.

Остаток дня она досидела с детьми, будто тяжелым придавленная.

И сказки на ум не шли — мысли путались.

Вечером Варвара выслушала Алёнку и подтвердила, что племяшек её и вправду звали Лукерья и Агриппина.

— Знала я, что Никифор это дело так не оставит и начнёт выведывать. — Женщина помолилась иконе, пока Алёнка нервно толкла в ступе куски каменой соли. — Ты одно запомни: в обиду тебя не дам. И найду, что барину ответить, коли разбирать он это дело станет.

— А на уровне приказчика возможно расследование? — уточнила Алёнка.

— Ну, Никифор — не дурак. Не даром же он тебя барином стращает. Приказчик наш — немец — человек просвещенный. И крепостное право осуждает. В таком споре он мог бы стать нам помощником. Да только — бумажный волокита. И записям верит больше, чем людям. А вот с бумажками у нас беда… Одного Никифор забыл. Есть у меня против барина слово заветное.

Однако, как не успокаивала Алёнку травница, та всё равно дрожала, как осиновый лист. Ну, правда, что Варваре сказать против барина?

С этих пор Алёнка снова начала плакать ночами.

И всё же, человек ко всему привыкает. Привыкла и самовольница жить с дамокловым мечом над головой.

Барин был в отъезде. Да не в столице, а поговаривали, что за границу отправился — тамошний заводской опыт перенимать. По словам Варвары Степановны, разменял он уже шесть десятков. И Алёнка, глядя на счастливую Фильку, предвкушающую замужество за старика, приходила к выводу, что ничегошеньки в этой жизни не понимает.

Приближался Сочельник — день перед рождественской ночью, и один из самых любимых праздников полевчан. Несмотря на то, что день этот сделали выходным, и отцы Алёнкиных подопечных собирались провести праздники с детьми, Алёнка предложила собраться вечером.

Днём по традиции, все должны были пойти в церковь на праздничную службу. Но так как всё население Полевского церковь вместить не могла, то ходили на службу в основном пожилые люди да церковные активисты. До первой звезды все должны будут соблюдать строгий пост. А после можно и застолье собирать.

Праздничный ужин с играми, песнями и сказками Алёнка предложила устроить в самой просторной избе — Ганиной. Пригласила она на праздник и помощников своих — Авдея, Танюшку с подружками и несколько стариков и старушек, которые тоже повадились приходить в детский сад, просто так, от скуки. Алёнка всем была рада. И баб у колодца позвала, кому сподручно и охота к застолью присоединиться.

В итоге народу в избе собралось — не продохнуть. Зато было весело, как-то дружно и по-домашнему. Пришли и дед Михей с Агафьей к несказанной Алёнкиной радости, ведь в последний раз старичка она видела ещё летом, когда он довёз её до Екатеринбурга. Варвара с Агафьей не разговаривали, переглянулись только. Но споров в честь праздника мудрые женщины решили не затевать.

Алёнка со Стешей и бабы, которые пришли помочь, весь день варили кутью, пекли расстегаи с мясом и ватрушки с вареньем. Поставили на стол и моченые яблоки, и солёные огурцы. Варвара принесла свой фирменный пирог с капустой. Огромный горшок с фруктовым взваром ей помог дотащить Авдей. Кто-то принёс кусок жареного порося. Собрали всем миром посуду и рушники.

Темнело рано, поэтому за стол сели сразу же, как только Авдей зашёл в дом с вестью, что первая звезда уже зажглась. В избу поставили три стола, один из которых мужики приволокли от соседей — родителей, Мани, которые пришли на праздник всей семьей. Место нашлось для всех.

Но самое интересное началось после ужина. Дети играли в игры, старики пели песни-былины. А взрослые вспоминали сказки, кто какие знал. Пришлось и Алёнке рассказать на бис «Кота в сапогах» и «Золушку».

Через несколько часов начали расходиться. Детям нужно было спать. Стеша с соседскими детьми — Маней и её братиком — засопели на полатях. Соседи, пользуясь случаем, тихонько ушли домой под ручку. Убрали с двух столов. А за третьим, который был у самой печки, остались Алёнка, Ганя, Варвара, Авдей со своими стариками, Таня с подружками, пара баб да прочие старики. Варвара достала откуда-то бутыль бражки «выпить маленько», и разговоры пошли на взрослые темы. Сказы тоже рассказывали, но уже не для детских ушей, про волшбу запретную, да нечисть лесную и горную.

Апёнка крепко задумалась под мерный голос деда Михей, который травил байки о своём мастеровом деле и о происшествиях, которые у них на Гумешках случались.

— Гляжу под ноги, а там малахитовый камень, во-от такой. Ага… На распил рисунок вышел, будто дерево в лесу стоит, а на нём птаха… И такая… Живая! Будто взлететь собирается…

«Хорошо-то как…» — думала Алёна, — «Если оставшуюся жизнь придётся прожить крепостной, чьей-то вещью, за которую всё решают, то… Надо наслаждаться свободой… Ценить каждую секунду… И сегодняшний день был счастливым…»

Её взгляд скользил по профилю Авдея, который сидел напротив, но смотрел сейчас на деда Михея. Широковатый нос с небольшой горбинкой, незаметной спереди. Пальцы, потемневшие у ногтей, рвут кусок сладкого пирога — за неимением перчаток и аппаратов, мастера всё делали руками, и каменная пыль смолоду въедалась в кожу.

— …Прислонилась к стене малахитовой и загадала дома оказаться. И в тот же миг, растворилась Забавушка, только её царицыны прислужники и видели. А украшения, те самые, из шкатулки, какое-то время на стене висели. Народ, как отмер, давай их со стены отковыривать. А они, будто лёд цветной, капельками истаяли.

«…что?» — и сонливость с Алёнки будто рукой сняло.

— А куда потом эта Забава делась? — любопытство так и распирало Апёнку.

— С тех пор её никто не видел из нашенских… — ответил дед Михей, приглаживая бороду. — А вот мраморские сказывали, будто объявилась Забава у них. Прямо в уборе царском. И то странно, что видели, как она наряженная по лесу шастает. Потом, значит, вышла на дорогу. И приметил её заезжий купец. Он-то Забаву замуж и забрал. Шибко по сердцу ему пришлась красавица нашенская… Правда это или нет — не ведаю. Одно точно: шкатулку потом с нарочным матери Забавы к дому привезли. Она мне её приносила, спрашивала, сколько стоить может такое богатство. Видно, продать хотела. Избу-то муж выкупил, да одной одинёшенькой жить тяжко.

Варвара Степановна на эти слова даже крякнула, но ничего не сказала. Только бражки себе из бутыля долила.

— Так вы видели её… — у Алёнки дыхание перехватило. — Шкатулку…

— Видел, Алёнка. Со старых глаз показалось, что узор по ней будто ходуном ходит.

«Вот оно!» — ходуном зашлось сердце попаданки! Да с такой амплитудой, что её заметно начало потряхивать. Надо было ещё что-нибудь спросить, но мысли путались.

— Что, Алёнушка? — дед Михей заметил, что его сказ переполошил девку не на шутку.

— Мм… Так шкатулка эта чудесная и сейчас в Полевском находится?

— Кто его знает, дочка? Может, и в Полевском.

Домой Алёнка не шла — летела.

«Шкатулка в Полевском! Вот он — выход! Сомнений быть не может — девушка надела украшения и перенеслась. Правда, не прямо домой, а в Мраморское, да ещё и в лес, хотя мать её жила здесь. То есть, сбой какой-то имел место быть. И ещё нестыковочка — меня-то сразу перенесло, а в книге, если этот сказ по Забавиной истории написан, в книге она сама до столицы добралась, пришла в зал и… Она осмелилась дерзить царице! Значит, была уверена, что перенесут её камни! И значит, есть какой-то способ управлять их свойствами. Но какой? Загадать желание? Так я не загадывала. Или…»

— Алёна, рассеянная ты какая-то… — провожающий девушку Авдей перебил ход мысли.

— Что?.. — Алёнка сейчас мечтала поскорее добраться домой, рухнуть на лавку и хорошенько обдумать наметившиеся перспективы, хотя рождающиеся в голове идеи прямо-таки бежали впереди неё.