Вечером она снова пришла в гости к Стеше, заодно и поговорила с её отцом. Про Раню Варвара сказывала, что он мужик добрый и сговорчивый. Мужчина выслушал Алёнку и принёс из сеней тулуп Лады, пахнущий чем-то кисловатым и новые валенки. Всё это он протянул Алёнке. Потом открыл сундук жены, посмотрел с грустью и сказал:

— Тут ещё одёжи осталось… Вдруг чего глянется.

Алёнка подошла к сундуку, в котором были аккуратно сложены выбеленные рубахи и цветные сарафаны с вышивкой. И всё же, как ни велик был соблазн, она ответила:

— Спасибо тебе, Ганя, но не возьму. Я и тулуп-то беру от нужды. И то на время. Разживусь своим, и принесу обратно. А из сарафанов мы Стеше что-нибудь пошьем, к лету-то вытянется.

— Это тебе спасибо, Алёна. Только не знаю теперь, как ещё расплатиться с тобой за заботу.

— А мне только в радость… У меня сыночек такого же возраста… — Алёнка запнулась, не договорив. Про сына она не рассказывала даже Варваре с Малашей, опасаясь последствий. — Давайте к столу, я там накашеварила, что нашла… А что Стеша больше всего кушать любит?.. — попыталась она перевести тему.

Алёнка усадила отца с дочкой за ужин, а сама, подхватив второй тулуп, попрощалась и пошла быстрым шагом домой. В вечерней темноте кружились первые снежинки. «Снег в этом году поздно начался — через пару дней уже полузимник — ноябрь по-нашему». Вокруг было тихо, тепло и пахло дымком. Сонные собаки побрехивали на припозднившуюся Алёнку. В иных домах уже и лучины погасили.

А про сына это она зря проговорилась. В местном обществе изображать из себя девку на выданье было гораздо почётнее и безопаснее, чем слыть незнамо чьей женой, с сыном, который делся невесть куда. Оставалось надеяться, что Ганя — не болтун или просто не понял, к чему это она про сына.

Так и повелось, что утром и вечером Алёнка занималась хозяйством в Варвариной избе, а середину дня проводила в компании Стеши. Готовила для неё, делала уборку, рассказывала сказки, и даже сшила несколько тряпичных кукол.

Вскоре к Стеше в гости зачастила подружка Маня — девочка чуть старше Стеши, тёмненькая и смешливая. Приходила она тоже сказки послушать да в куклы поиграть. Потом Маня привела младшего брата. А потом к Алёнке у колодца подошли бабы и сказали, что Стешка — не одна такая почти сиротка. Есть ещё детки, постарше, но не подлетки ещё, и тоже днями остаются сами по себе, пока отцы на работах. Да и многим бабам было бы в помощь, если б Алёнка и за их детьми приглядела. Ну а они уж в долгу не останутся.

Так и появился в Полевском переносной детский сад. Почему переносной, потому что малые дети сами топить избы не умели. А за день они выстужались. И чтобы никому не было обидно, Алёнка дежурила в домах полусироток по очереди. Сегодня у одного всех соберёт, печку натопит, щей наварит, всех накормит да сказок понарассказывает. Завтра — у другого, послезавтра — у третьего. Был ещё момент с продуктами. Ведь, у кого сидят, у того и запасы подъедают. А всего таких избушек шесть оказалось. Так и кочевали. Отцы детей были не против. Кто ж откажется от приходящей домработницы?

И бабы действительно не обидели. Если приводили своих деток, то продукты приносили или холсты на полотенца, или посуду. А кто-то и игрушки самодельные. К кому приводить, Алёнка утром у колодца говорила и сама туда детей по всему посёлку собирала — благо посёлок невелик — домов девяносто всего.

Само название — «детский сад», у колодца вызвало споры. Некоторые бабы всерьёз доказывали, что называть такие дома надо «детскими домами», от чего у Алёнки начинался дёргаться глаз, или «детскими огородами», что вызывало у неё бурные приступы смеха.

— Давайте так решим, бабоньки, — ответила однажды Алёнка, отсмеявшись. — Вот когда сами начнёте деток собирать, тогда и называйте, как хотите. А нам сподручнее звать сие собрание «детским садом».

— Ну, ты-то у нас в Европах училася, тебе видней, — съязвила Алевтина. — Хрен с тобой, Алёнка, зови хоть теплицей, хоть яслями.

«И вы даже не представляете, насколько правы насчёт яслей», — привычка говорить мысленно прочно вошла в Алёнкину жизнь. Но споры на том и закончились.

Дети к новой няне так и льнули. Она знала много диковинных сказок и никогда не ругалась. Насчёт последнего Алёнка не была уверена, но её знания по детской психологии всё равно были обширнее, чем у большинства здешних взрослых. Поэтому конфликты она старалась решать миром. Ну, или просто иногда давала ребёнку выплакаться, хотя здесь это не особо поощрялось.

Иногда приходил Авдей, приносил деткам гостинцев из города. Как-то принёс пару дудочек и учил мальчишек играть. Но приходил он всегда ненадолго — работа не ждала. Уроками, как на грех, прямо-таки закидали, даром, что день световой уменьшился.

Услышав, что Авдей в детский сад заглядывает, зачастила и Танюшка с подружками. Алёнке их помощь была только на руку. А в ситуации назревающего любовного треугольника молодая женщина решила временно снять с себя всю ответственность за чужие решения. Сама она Авдея не привечала, общаться с ним старалась ровно и по-дружески. Флиртовать и раньше не умела, и теперь практиковаться не собиралась.

И всё же Алёнка не могла не замечать поступков Авдея, которые её только радовали. Парень тоже не флиртовал, просто делал всё, что мог для неё и ребятишек. А Танюшкиного интереса будто и не замечал.

Слух об Алёнкиной затее быстро распространился по Полевскому, и однажды в начале снежника на огонёк зашёл Никифор Семёнович. Расшалившиеся было дети, сразу притихли. Было что-то такое в сером взгляде счетовода, от чего внутри цепенело.

— Ага… — только и сказал бородач, когда зашёл в избу Гани, чья очередь была принимать у себя детский сад.

— Доброго дня, Никифор Семёнович, — подала Алёнка хороший пример детям.

— Холодно… шёл мимо. Не найдется ли у тебя, хозяйка, выпить чего?

— Отвар липовый с обеда остался. Будете? Тёплый ещё. В горшках всё подъели, а на ужин ещё не готовила.

— Отвар — дело хорошее… — Никифор принял из Алёнкиных рук кружку и начал пить, не торопясь, осматривая домашнее убранство и детей. — И дело ты хорошее затеяла… Мы тут только и можем, что сироток по чужим семьям царским велением пристраивать. А если какая баба сдетной вдовой осталась, так сама себе мужика быстро ищет. Не то сразу ноги протянет… — хохотнул мужчина. — Изба-то, если не выкуплена, в казну отходит, а с ней и огород. А выкупить их единицы смогли. У остальных, может, дети хозяевами станут… Если повезёт… Да-а… такие дела… А ты вот… с отцовскими детьми возишься… Никак грехи свои искупить хочешь… — серые радужки впились в Алёнкино лицо, а самой ей стало не по себе.

«На что это он намекает?.. Что ему надо?.. Да ещё и при детях разговор завёл…»

— Молчишь? — повёл бровью Никифор Семёнович. — Молчи-и… да слушай внимательно… — угрожающе, но тихо прохрипел бородатый мужчина. — Был я давеча в крепости Екатерининской… по делам… не суть… В мыловаренную слободку заглядывал… После пожара там мало кто из старых доживает. Дак, я упёртый, нашёл… И знаешь, что местные старожилы говорят?..

Апёнкино сердце заухало в грудной клетке, как отбойный молоток. Она поняла, к чему ведёт Никифор. Варвара Степановна сама до сих пор боялась такого поворота. На одно они надеялись, что свидетелей не осталось.

— А говорят они вот что… При пожаре-то вся семья Васильевых погорела. Из-под угольев потом пять тел выволокли. Были у них две девки — племянницы Варвары. Были… Груша да Луша… Чуешь, чем пахнет?.. — Никифор мерзенько захихикал. — Приказчику нашему недосуг разбираться. А вот барину интере-есно будет… Барин наш завсегда готов новую девку в услужение взять… Сперва-то поучит плетьми. Лично. Чтоб не сбегала, да за вольную себя не выдавала. А потом и того…

Чего, «того», Алёнка уточнять не стала. Она сидела на лавке, едва справляясь с тошнотой и не зная, что сказать Никифору, чтобы не сделать ситуацию ещё хуже.

За что её невзлюбил этот совершенно чужой человек? Ведь он специально выискивал! Зачем?..