«Или поддерживали?.. Как сложно жить без гугла!»

— То есть, портниха была немкой, а язык ты заучила англицкий? — скептически отметил барин.

— Она была урожденная англичанка, — на ходу дополнила Алёнка свою легенду. — Англицкий лучше запомнился, а по-немецки я только «хенде хох» и «арбайтн» знаю.

Барин усмехнулся, но брови всё ещё хмурил.

— Зато я корсеты хорошо завязываю и-и… денег мне можете меньше платить, коли захотите. А это экономия… — несла Алёнка чушь от волнения, интуитивно нажимая и на прижимистость барина, и на его заинтересованность в полезных людях.

— По англицки скажи что-нибудь, — приказал Турчанинов.

— Ландан из зе кэпитал оф зе Грейт Британ… Мм… Май нейм из Алёна. Айм сикстин йес олд, — выдала молодая женщина первое, что пришло в голову из школьной программы.

— Сикстин, говоришь… — постучал барин пальцами по деревянной обшивке коляски.

— Значит, тебе такая нужна, Фелициата?

— Нужна-нужна, Алексей Фёдорович, — улыбнулась Филька как-то натужно и тихо добавила. — У меня в вашем доме почитай ни одного знакомого человека нет. А так хоть Алёна будет.

— Хорошо. Только, чур, никаких поблажек прислуге, — тоже тихо предупредил Фильку муж. — И помни: она тебе — не подружка.

Обернувшись кАлёнке, барин громко произнёс куда-то в воздух:

— Воронов, усадите новую горничную Фелициаты Стефановны в свою карету, у вас место имеется. И поехали уже! — молодцевато усаживаясь в коляску, скомандовал Турчанинов.

Глава 23.

Дорогой Алёнка чувствовала себя будто в тумане. Жизнь её стремительно менялась, и она даже предположить не могла, как сложится в новом доме.

А пока на неё давило взаимное чувство неловкости. Коллежский секретарь Воронов и его коллега старательно смотрели в окно, делая вил, что не замечают перепачканный Алёнкин сарафан и весь её вид какой-то растрепанный и чумазый.

Впрочем, ехать было недалеко, поэтому светских бесед не заводили.

Полевская резиденция барина стояла в черте посёлка, хотя и в противоположном конце от обжитых Алёнкой улиц. И скоро уже впереди показалось двухэтажное голубое здание с небольшими застеклёнными окнами и жёлтой дверью.

Филька чувствовала себя неважно. И окружающие это замечали, несмотря на старательные попытки девушки улыбаться и выглядеть счастливой. ДорОгой она отпросилась у барина пройти в свои покои, освежиться перед свадебным ужином. И сойдя с коляски, сразу же потребовала к себе Алёнку.

Невеста в белоснежном платье под руку с простой девкой, одетой в грязный сарафан, представляли собой странную пару. Камердинер Турчанинова в голубой ливрее скривил сухое лицо в морщинках, но лично повёл Фильку с её прислужницей в спальню для гостей — временное пристанище невесты, в котором кроме кровати и столика со стулом больше ничего не было.

— Сарафан новый принесите для моей девушки. И кстати, её Алёна зовут, — уставшим голосом приказала Филька.

— Чего-чего изволите? — то ли из вредности, то ли от глухоты переспросил камердинер скрипучим голосом.

Филька взвилась:

— Сарафан! Новый! Для моей!.. Алёны! — со злым лицом барыня ткнула пальцем в свою помощницу.

— С-слушаюсь, Фелициата Стефановна, — камердинер крутанулся на каблуках и вышел, осторожно притворив за собой дверь.

— Так, Алёна, — Филька села на кровать и стянула с себя туфли. — Ууууф… Мне надо срочно всё это снять, — проговорила она и начала сдёргивать с себя кольца и бусы.

Алёнку обуял ужас: «Только не порви! Только не сломай ничего! Оно мне целое нужно!»

— Погодите, я помогу, — она лёгко расстегнула бусы и помогла снять кольца, которые легко поддались служанке и буквально скатились с опухших рук невесты.

— С головы ещё всё… — Филька всхлипнула. — Давят так, ой…

— А на что тогда фату крепить?

— На пир можно и без фаты… Причёску мне сделай, как у барыни, так и сойдёт.

— Хорошо, — ответила Алёнка, снимая последние украшения и обдумывая, что такого она может сварганить на голове невесты без шпилек, стайлеров и наглядного образца. — Посмотреть бы, что сейчас в моде…

— Как посмотреть? — не понимала Филька.

— Желательно вживую… — Алёнка смотрела будто сквозь барыню, решая насущную проблему причёски.

Филька тоже задумалась:

— Причеши, как умеешь. На пиру все знакомцы будут. А вот через неделю первый бал в честь меня состоится. И туда прическа по самым модам понадобится. Чтоб не хуже светских дам я смотрелася… Мне про бал сам Алексей Фёдорович сказал.

Алёнка распутывала Филькину косу, запоминая и обдумывая полученную информацию.

— Сказал ещё, что учителей мне нанял по танцам, манерам и хранцузскому. До бала они меня поднатаскают маленько… Пир только справим, а утром в Екатеринбург он меня отвезёт. И всё. Буду я теперь там жить. А сюда по случаю приезжать. Но он не советует. Говорит, чтобы родные сами ко мне ездили. И чтобы я поменьше была в крестьянской этой… как её… Короче, чтобы поменьше от них перенимала нашего, народного. А чтобы лучше учителей слушала и на светских барынь во все глаза глядела.

— Понятно, — перебила Филькину болтовню Алёнка. — Филя, а может здесь картина какая имеется? С женщиной по-французски причёсанной? Барынь-то я давно не видела.

«В последний раз на обложке фентези про властного властелина, где он страстно обнимал девушку в пышном платье с корсетом… Только у той волосы были распущенные… Тупик…»

В дверь постучали.

— Войдите, — ответила Алёнка.

Филька промолчала, потому как раньше к ним в горницу попросту никто не стучался.

Камердинер вошёл в комнату, неся перед собой на вытянутых руках голубой сарафан.

— Спасибо, — Алёнка взяла обновку и сделала книксен.

«Из подсознания вырвалось… Надо же… Обстановка, видимо, располагает».

Камердинер удивлённо приподнял лохматую бровь, но было не ясно, от приятного удивления или от того, что Алёнка как-то неправильно присела.

— Скажите, пожалуйста, в этом доме имеются картины с изображением причёсок, приличествующих даме? — рискнула спросить Алёнка. — Хочу причесать Фелициату Стефановну.

— В этом доме, — чопорно отозвался камердинер, — имеется даже парикмахер… Который поможет Фелициате Стефановне привести себя в должный вид. Изволите позвать?

Девушки переглянулись и, не сговариваясь, громко засмеялись. Камердинер тоже не сдержался, прыснул и тотчас исчез за дверью.

За всеми сборам Алёнка как-то забыла про украшения из шкатулки. Чёткого плана с самого начала у неё не было. В новой должности, до удобного случая оказаться наедине со шкатулкой, следовало как можно скорее освоиться. А там и случай этот поторопить. Поэтому, когда в комнату к Фильке вошёл Турчанинов с малахитовой шкатулкой в руках, Алёнка не расстроилась. Она лично собрала все украшения с кровати и уложила в ларец. Барин же, поговорив с Филькой и парикмахером о чём-то пустом, отмахнулся от облаков пудры, которыми щедро посыпали девичью шевелюру с буклями, подхватил шкатулку подмышку и унёс с собой.

«Может, оно и к лучшему. Сохраннее будут», — думала Алёнка, переодеваясь в новый сарафан в соседней комнате. Мысленно она уже надевала на себя камни и загадывала самое сокровенное желание… И представляла себе этот момент почему-то в Филькином будуаре со смежной гардеробной, в которой на полках теснятся ларцы с украшениями и бальные туфли разных цветов. Вот она заходит туда, непременно ночью, открывает шкатулку, и…

— Алёна, иди с Николаем Семёновичем. Он тебе всё покажет. А ко мне перед сном вернёшься, — раздала указания Филька и продолжила о чём-то щебетать с парикмахером.

Как выяснилось, Алёнку отослали помогать на кухню. Барин и вправду оказался прижимистым и требовательным. Поэтому прислуга трудилась у него буквально каждую минуту. Остаток вечера попаданка провела в кухонном угаре, где жарили, парили, резали и много кричали, не успевая подавать кушанья и напитки к свадебному столу.

В Екатеринбург Алёнка ехала в открытой повозке вместе с камердинером Николаем Семёновичем, поваром и пожилой горничной Аграфеной. В дороге прислугу промочил майский ливень, и Николай Семёнович долго ворчал, что барин, мол, крытой повозки для слуг пожалел.