Одеты монгольские послы все были как воины — в длинных кожаных рубахах, сшитых из отдельных твёрдых пластинок, находящих одна на другую. У всех были ещё кожаные наплечники. Такой наряд выдерживал, наверное, удар стрелы. Да и мечом зароговевшую кожу разрубить было трудно: такой .твёрдой она выглядела. На головах — железные круглые шапки с богатой, несмотря на жару, меховой выпушкой, и на шапке вместо шишака — пучок из мягких перьев, свободно колышущийся. На поясе у каждого была прикреплена кривая сабля в широких ножнах — слева, а справа размещался колчан, тиснённый затейливым узором и плотно набитый стрелами. Луки у послов свободно висели за спинами.

Перед князем Мстиславом Удалым почтительно расступились, и он, подойдя поближе, важно остановился и как следует осмотрел послов и их знамя, которое держал самый на вид молодой.

Послы сразу догадались, что перед ними — старший. Один из монголов, имевший, кроме посеребрённых наплечников, золотую пластину с непонятными знаками, висевшую на тонком кожаном ремешке, сделал шаг к Мстиславу Мстиславичу, коротко кивнул ему, хлопнул себя по груди.

   — Ты — коназ Мистаслав, — не то спросил, не то утвердил он, глядя почти надменно.

   — Ну, я, — ответил князь, сложив руки на груди и подбочениваясь. Хотелось выглядеть поувереннее перед этим непонятным человеком.

Монгол, заговоривший с ним, сначала показался ему глубоким стариком, но, пожалуй, первое впечатление было ошибочным. Не поймёшь, сколько им лет, по лицу. Не старик, а скорее всего, ровесник самому князю. Хорошо, что хоть не мальчишку прислали.

   — Зашим идёшь? Зашим войскам, коназ? Давай говорим!

Мстислав Мстиславич оглядел своих. Ему не слишком понравилось то, что он увидел.

На лице добряка Мстислава Романовича играла злая усмешка. Никогда не видано было, чтобы он так улыбался. Рядом — бледное лицо князя Даниила: губы сжаты, глаза сузились в щёлочки, как у монгола. Полуоткрытый рот Изяслава Ингваревича, князя луцкого, округлившиеся его глаза. Все молчали.

   — Ну, что же, давай поговорим, — произнёс Мстислав Мстиславич.

Посол переступил ногами и сделал какое-то, как показалось князю, вопросительное движение. Удивляется, почему сиденья не приносят, понял Мстислав Мстиславич.

   — Давай стоя говорить, — бросил он послу. — Разговор у нас короткий будет.

В монгольских глазах мелькнуло что-то вроде усмешки.

   — Зашим война? Война не нада! — Он развёл руками, обращаясь ко всем присутствующим. — Мой коназ, багатур Субэдей, храбри аскер. Мистаслав коназ — храбри аскер. Нада харашо жит. Война не нада. Тебе куманы говорил — нада? Зашим куманы слушал?

Окружающие зашумели. Сын Чермного, Михаил Всеволодович, до этого державшийся почти бессловесно, выкрикнул:

   — Мы им верим! Мы половцев давно знаем! А вы откуда пришли? Кто вас звал сюда?

Шум согласных голосов усилился. Многие хватались за мечи, делали угрожающие движения в сторону послов. Те стояли невозмутимые. Не обращали внимания на возгласы, возможно, не понимая их.

   — Мало вам своей земли! Так и нашу пришли воевать?

   — Давай, ври больше! Знаем вашу хитрость!

   — Мы повернём, а вы нам в спину ударите?

   — Держи карман шире!

   — Всем вам тут конец придёт, аспиды окаянные!

Их старший смотрел на Мстислава Мстиславича, явно дожидаясь, когда он прекратит шум и позволит говорить дальше. Удалой поднял руку — крики стали утихать. Наконец можно было слушать, что посол хочет сказать ещё.

   — Мы куманы бьём, с ним не разговариваим! — продолжил посол, будто ничего не слышал. — Они нам плохо делал! Вам тоже плохо делал! Зашим слушат? Их бейте, всё себе возьмите, а мы уйдём. Нада харашо жит! Мы вам плохо не делал, война не хочет! Куманы наказат нада. Давай, коназ Мистаслав, куманы наказыват! Потом харашо жит будим! Субэдей-батур тебе так хотел сказат.

Мстислав Мстиславич вспомнил, что рассказывали Котян и Бастый о монгольском коварстве. Те сначала поманят дружбой, подарками засыплют. А после нож в спину вонзят! Таким образом они не одно племя с лица земли стёрли! Разумеется, это посольство прибыло с той же целью: постараться внушить русским мысль о своих миролюбивых (по отношению к русским) намерениях. Испугались такого большого войска. Вот о дружбе и говорят.

Хотя, если вдуматься, то в словах монгольского посла что-то есть. Ведь и вправду они пока не причинили вреда русским! А то, что побили половцев и сейчас предлагают их добить совместно, так это понять можно, половцы — известные разбойники, хоть в мире с ними живи, хоть как. Вдруг на самом деле монголы не хотят русских земель? Что же им ответить?

Договориться-то можно, тем более, когда послы сами предлагают. Можно избежать большого сражения.. А потом? Разойдутся князья по своим уделам — тут-то монголы начнут поодиночке с ними расправляться. Такого войска уже не соберёшь. Нет, такого противника держать у своих рубежей опасно.

Да и поздно договариваться. Не для того поднималась вся русская земля, чтобы попугать кого-то и отпустить с миром. Не для того трудился Мстислав Удалой, чтобы сейчас, став во главе всей русской силы, отказаться от боя!

   — Скажи своему Субэдею, — начал Мстислав Мстиславич говорить среди мгновенно наступившей тишины, — скажи ему, чтобы ждал нас! Мы в вашу дружбу не верим! И с кем нам дружить — сами знаем! А в поле нас один Бог рассудит, ему и предаём судьбы наши!

Он ещё раз посмотрел в неподвижное лицо посла, круто повернулся и зашагал к берегу просто ради того, чтобы совершенно скрыться из виду. Никита последовал за князем. Сзади снова начался шум. Наверное, все спешили высказать напоследок монголам что-нибудь пообиднее, пока посольство не отправилось восвояси.

Князь и мечник, пройдя шагов сто, уже приготовились сойти на крутой песчаный откос, когда вдруг шум за спинами изменился: теперь это были не просто звуки общей ругани, а вопль и визг, перемежаемые глухими ударами.

Мстислав Мстиславич резко остановился, обернулся.

   — Никита, — сказал он удивлённо, — что это делается? Бьют их, что ли?

   — Бьют, — подтвердил Никита, вглядевшись.

Там, где только что стояло гордое посольство, окружённое плотной толпой, теперь была видна та самая сутолока, которая бывает при драке. Исчезло куда-то и монгольское знамя. Совершенно ясно было — послов избивают. Мстислав Мстиславич, вынимая меч на ходу, побежал к месту драки.

   — Стой! — закричал он. — Не трогайте их! Нельзя посольство трогать!

Никита бежал вслед за князем, понимая, что бегут они напрасно — ничего уже не остановишь и не исправишь. Слишком знакомыми были крики, раздававшиеся из толпы, — так кричат только, когда смерть приходит.

И точно, все послы лежали уж убитыми. Немногие из них успели вытащить оружие, а воспользоваться им не удалось никому. Когда Мстислав Мстиславич подбежал, расталкивая собравшихся, над местом побоища повисла растерянная тишина. Князья и дружинники, принимавшие участие в убийстве, убирали мечи в ножны, вытирали лезвия о пучки травы, мрачно переглядывались. Перед князем Мстиславом расступались, отводили глаза.

Он гневно подошёл к самому старшему здесь — Мстиславу Романовичу киевскому:

   — Ты куда смотрел, князь? Почему не остановил беззаконие? О своей чести не думаешь, так хоть о моей подумай!

   — А что с ними, обниматься надо было? — чересчур громко закричал в ответ Мстислав Романович. — Они соглядатаи, а не послы! Насмехаться приехали!

Мстислав Мстиславич махнул рукой, повернулся и пошёл обратно.

Злился на свою недогадливость: послов надо было проводить, подождать, пока не уедут. При нём никто не решился бы на столь злодейский поступок. Убивать послов — последнее дело. Уж и не припомнить, когда ещё такой случай был. Половцы и те не убивали. И Мстислав Романович тоже хорош — не сам ли подал пример начать резню?

Теперь, однако, война, можно считать, началась.

Князь Даниил Романович догнал тестя.

   — Не сердись, князь Мстислав. Так уж получилось, — сказал он виновато. — Наши-то разозлились сильно. Ну и я тоже не выдержал, снёс башку старшому ихнему, уж очень он на нашей земле по-хозяйски разговаривал. Коня татарского хочешь? Занятный конёк.