— Прикажи готовить войско, князь Юрий Всеволодович! — громко и настойчиво сказал Василько. — Ты себе сам не простишь своей уклончивости, я же знаю. Вспомни отца своего — князь Всеволод в такой битве первым был бы!

   — Прикажи, князь Юрий, — жалобно проговорил Александр, не спуская глаз с дядиного лица.

   — Ишь ты какой выискался: войско ему подавай! — злобно сказал Ярослав. — Своё иметь надо! Ты с собой дружину привёл? Вот и ступай с ней, куда хочешь. Только мою землю стороной обходи, за семь вёрст! А то мои дружинники не любят чужих-то!

   — Помолчи-ка, братец! — сурово произнёс великим князь. — Закрутил ты мне голову, а князь Василько дело говорит.

   — Так я ведь...

   — Вот и помолчи, говорю. И без твоих речей на душе муторно. Как подумаю, что все дерутся, а я в сторонке отсиживаюсь, так места себе не нахожу. Всё, хватит. Собирать войско будем.

   — Ура! — вскрикнул Александр и сразу куда-то побежал из покоев. Наверное, надевать свои брони, недавно подаренные ему Юрием Всеволодовичем.

   — И ты, великий князь, пойдёшь под начало того? — проскрипел Ярослав. — Может, и приказы его слушать будешь?

   — Молчи, сказал. Не только приказы, а в ножки ему поклонюсь, чтобы простил и принял в войско, — поднимаясь со стула, сказал Юрий Всеволодович. Он словно сбросил с плеч некий груз, давивший на него. — Спасибо тебе, князь Василько. Кстати ты здесь появился. Эй, кто там? — крикнул он в дверной проем. — Воеводу ко мне!

С этого дня начали собирать и готовить в поход войско.

Удивительно было, с какой готовностью откликнулись на этот приказ во всех концах Владимирского и Суздальского княжеств. Словно давно ждали его. Вскоре у стен Владимира раскинулся стан, который так ожидал увидеть князь Василько. А отряды всё подходили и подходили. И конные, и пешие. Никого не пришлось гнать насильно. Общая беда нависла над Русью — так чего тут раздумывать? Бери оружие, становись в строй и вперёд.

Посылали гонцов в Киев, но те вернулись с неприятным известием: войско-то уже, оказывается, давно движется к степям половецким, должно быть, уже и до Днепра добралось.

Тогда решили не задерживаться больше. Сам великий князь, поддавшийся всё-таки на уговоры брата Ярослава, отказался возглавить войско, объяснив, что немолод и здоровье стало уж не то. А вот для князя Василия Константиновича главенство над войском будет в самый раз! Василько сдержанно согласился с дядей, но в душе его кипел восторг. Приходит его долгожданный час! Может, всю жизнь он к этому часу готовил себя — и вот час пришёл! Только бы не опоздать! Только бы успеть!

Единственно, кто был безмерно огорчён, так это юный князь Александр Ярославич. Его не брали — по молодости и в связи с особой опасностью. Там мамок-нянек нет, кто за тобой следить станет? Не надо за мной следить! Не поедешь, и кончен разговор! Александр и от пищи отказывался, и несколько дней ни с кем не разговаривал — так ему хотелось пойти на войну! А то вся жизнь пройдёт, а в настоящем сражении побывать не удастся! Однако его старания ни к чему не привели. Остался дома.

Василько, и без того склонный к мечтательности, сейчас ярко представлял себе, что именно его полки внесут решающий вклад в общую победу. Он так и видел: вот сошлись два войска — наше и монгольское, вот монголы начинают одолевать, наши еле держатся — и вдруг, откуда ни возьмись, появляется князь Ростовский с полками рвущихся в бой ратников, бросок, удар — и монголы бегут, избиваемые и вопящие от ужаса. И навек исчезают с лица земли!

А после победы подходит к князю Васильку сам Мстислав Мстиславич Удалой. Спасибо, говорит, тебе, князь Василько. Спас ты нас, и всю землю русскую. От всей Руси тебе низкий поклон и благодарность! И радостное войско вокруг кричит многократное «ура», и эхо от этого крика летит по всему свету, все страны рады, города веселы...

Миновали уже Чернигов, когда на дороге повстречали двоих оборванных людей, конного и пешего. Конный был ранен, а пеший сердит. Вёл под уздцы коня, на котором еле держался раненый, а сам опирался на обломок копья, как на посох.

Завидев войско, оба путника остановились, подняли руки козырьками к глазам. Перемолвились о чём-то, отошли к обочине — пропускали, значит.

Василько ехал первым.

Едва он увидел обоих путников, как в душе возникло какое-то страшное предчувствие, когда не ждёшь от жизни ничего, кроме радости, а тут в твой дом приходит вестник со злыми новостями.

Молодой боярин, едущий рядом с князем, заметив стоящую у обочины странную пару, двинул на них своего коня.

   — Кто такие? Откуда?..

   — Погоди, — оборвал его Василько. — Вы что за люди? Почему по дорогам бродите? Кто это тебя так? — обратился он к всаднику, голова которого была перевязана бурой от крови тряпицей.

   — Здоров будь, княже. Прости, не признали тебя, — тихо проговорил раненый. — Это монгол меня угостил. Еле мы ушли. Вот, спасибо товарищу моему — до дому провожает. Чтобы, значит, когда помру, в церкви отпели, в родной земле похоронили...

Сказав это, он закрыл глаза, как от сильной усталости и осел в седле, будто задремал.

   — Что он говорит? — переспросил Василько пешего. — Откуда монголы?

   — Откуда... Оттуда! — сердито пробурчал тот. — Нечего было нас в степь водить, князья, раз воевать не умеете! Теперь ждите их в гости!

   — Так войско же!

   — Нету больше войска! Нету! Нету! — едва ли не закричал пеший. — Раздавили нас там, как мелких букашек!

   — А князь Удалой? Он как же? — спросил Василько, не в состоянии поверить в страшную весть.

   — Удалой-то? — переспросил человек. — А нету его. В степь ушёл — и не вернулся. Съели его там. А потом и нас... всех...

И вдруг он отбросил посох, повалился наземь, в дорожную пыль и начал бить по ней кулаками, рыдая в голос:

   — Погубили! Столько людей погубили! Пропала русская земля! Ай, как жалко! Ай, как жалко-то! Что ж это за несчастная такая земля наша!

К вечеру Иван настолько замёрз под своей корягой, что решил махнуть рукой на все опасности и выбраться на берег. Заметят — так и пусть. Зато разом кончатся все мучения.

Солнце уже садилось, когда он выполз из-под куста и медленно, хотя его и бида крупная дрожь, стал пробираться к песчаному участку берега, зная, что песок успел нагреться за день на солнце, и там можно будет, закопавшись, получить необходимое тепло. Сверху Ивана не было видно, да никто из монголов и не искал его — все были заняты поисками добычи и разбиванием возов на дрова. Стараясь держаться поближе к лиственной сени, он прошёл по речке немного выше по течению и, достигнув цели, упал на тёплый песок.

Продрогшее тело не сразу почувствовало, как горячее тепло проникает внутрь, обволакивает, и от этого веки наливаются тяжестью. Поняв, что сейчас заснёт и сопротивляться бесполезно, Иван ещё успел несколькими судорожными движениями вкопаться поглубже, подгрести себе под бока и навалить сверху. Потом он сразу провалился в небытие, перестав существовать.

Сон или обморок неизвестно, что это было, но оно было таким глубоким и такое при поело забвение, что, проснувшись уже ночью, в полной темноте песок остыл и перестал греть — Иван долго не мог понять, где он и что вокруг делается. О том, что произошло днём, вспомнил только, когда заметил, что с холма над головой на противоположный берег льётся неровный, мерцающий свет, делающий ночь ещё более беспросветной. Он поднял глаза и увидел, что наверху догорает укрепление Мстислава Романовича, оставшееся без защитников. Тогда Иван и про себя вспомнил, кто он такой.

Здесь, под берегом, сидеть было ни к чему. Ночью могло снова стать прохладно, и Иван, рассудив, что в подожжённой крепости, наверное, никого уже нет, полез наверх через дебри. Краем глаза он всё время видел слева огни в раскинувшемся монгольском стане и каждый раз прятался, но потом сообразил, что издалека, да ещё ночью, его никто оттуда не увидит, и полез быстрее. Даже меч, крепко сидевший в поясных ножнах, перестал придерживать — до того ему хотелось быстрее добраться до тлеющих головешек. Вскоре он уже сидел перед кучей жарких углей, время от времени подбрасывая туда щепки и древесные обломки. Что ж, спасибо монголам за то, что они позаботились о его, Ивана, ночном обогреве, сами того не желая.