К Галичу войско подошло как раз накануне праздника Святого Благовещения.

Верный друг и мечник княжеский Никита, вернувшийся из дозора, докладывал Мстиславу Мстиславичу о расстановке вражеских сил.

   — По правую руку они ляхов выставили, княже, — говорил он, стараясь утишить частое дыхание: только что соскочил с коня. — И стоят далеко друг от друга, на разных концах. Хитро стоят! Пойти на одних — так другие в спину и ударят!

   — Поглядим, кто кого ударит... Ляхи, говоришь?

   — Ляхи, княже. Помирились с королём. Знак ихний видел — орла белого.

Это была новость. Мстислав Мстиславич знал, что венгры вывели войско ему наперерез, чтобы не допустить до Галича. Но о том, что успели, проклятые, дождаться помощи от герцога краковского, не знал. И не понимал ещё, как к этой новости отнестись. Как использовать взаимную нелюбовь венгров и ляхов, которая, несмотря на теперешний союз, несомненно оставалась. Да иначе и быть не могло.

   — Сам посмотрю попозже, — сказал Мстислав Мстиславич. — Князь Владимир! Не миновать и нам войско делить, как ты думаешь? Так ты, значит, видел ляхов — и много их? — снова обратился он к мечнику.

   — Издалека не сосчитал, княже. Но так, на глаз, и тех и других поровну. Побольше, чем у нас, если по правде говорить, — сказал Никита, и на лице его появилась лукавая улыбка.

   — Зря смеёшься раньше времени, — одёрнул его Мстислав Мстиславич, у которого, правда, в это утро тоже было хорошее настроение. — Смеяться после с тобой будем. Ты чего дышишь так? Устал, что ли?

   — Не устал, княже. Запыхался маленько.

   — Поедем со мной. Покажешь. Князь Владимир, давай тоже с нами. Вдвоём что-нибудь придумаем.

Князь Владимир Рюрикович, в отличие от Удалого находившийся в состоянии сосредоточенной задумчивости, молча влез на подведённого ему коня. По пути к Галичу он немного поссорился с князем Мстиславом из-за того, что движение войска проходит недостаточно скрытно. Неужели Мстислав Мстиславич забыл о том, какие преимущества даёт внезапное нападение? Нет — понадобилось зачем-то делать долгие ненужные остановки, дожидаться оставшихся обозов с припасами, вместо того, чтобы идти налегке, а всё необходимое брать в близлежащих сёлах. Война есть война, и жертвы на ней неизбежны. Но Удалой упорно не соглашался разорять сёла. Во-первых, считал эту землю уже своей, а к своему следует относиться по-хозяйски, рачительно. И во-вторых, всегда говорил, что народная молва о князе, который щадит простых людей, может князю в войне оказать помощь не меньшую, чем несколько дополнительных полков.

   — Ну хорошо, — не возражал Владимир Рюрикович, — не хочешь тревожить поселян — ладно.

Но когда Мстислав Мстиславич не велел гнаться за встретившимися войску чужими оружными людьми (возможно, это был вражеский дозор), Владимир Рюрикович сильно рассердился: ведь теперь узнает враг! Но Удалой и этой беспечности нашёл объяснение.

   — Незаметно к Галичу всё равно не подойти, — сказал он. — А брать осадою его трудно, да и сил может не хватить. Так что пускай враги знают, что я иду! Пусть в поле выходят — только так их можно взять.

Теперь Владимир Рюрикович был зол из-за того, что князь Мстислав со своими военными премудростями и неспешным, будто нарочно на виду, передвижением, оказался неправ. Дождался, пока ляхи подошли! Вот и получается: вместо одного врага дерись с двумя, да ещё так умело расставившими свои полки! Но правоту свою князь Владимир сейчас доказывать не собирался. Старику всё равно ничего не докажешь.

Однако князь Владимир Рюрикович не угадал, если думал, что Мстислав Мстиславич, увидев удвоившиеся (из-за его нерасторопности) вражеские силы, хоть как-то — взглядом или другим намёком — даст понять, что недооценил полководческой прозорливости молодого союзника.

Когда мечник Никита привёл их на то место, откуда хорошо видны были обе части войска — левая и правая, Мстислав Мстиславич ещё больше повеселел. И это вконец расстроило и повергло в смятение молодого Владимира Рюриковича.

Опасно идти со стариком в бой, размышлял князь Владимир. Он слишком уж уверовал в свою непобедимость и военную удачу! Эта Липицкая победа, видно, застила ему глаза. Гордыня поедает Мстислава Удалого! Теперь ему противника подавай числом поболее, а то биться с равным хотя бы по силе для него недостойно!

Только ведь тут не Липица. И полки, рядами обнявшие весь дальний край широкого поля, за которым Галич лежит, — это не какие-нибудь поселяне, оторванные от своих мирских забот и согнанные Юрием и Ярославом под свои знамёна! Эти полки состоят из отборных воинов. Каждый из них умеет драться. Они не побегут, испуганные чьей-то там славой.

А половцы, которых неизвестно зачем пригласил Мстислав Мстиславич? Князь Владимир им никогда не доверял. Ему приходилось иметь с ними дело, и он прекрасно знал, что поганые не будут стоять насмерть — они всегда спасаются бегством, если видят, что перевес не на их стороне!

Но Мстислав Мстиславич будто и не замечал, что князь Владимир находится в дурном расположении духа. Он внимательно рассматривал поле будущей битвы и уже начинал понимать и даже ясно видеть, как вскоре здесь всё произойдёт.

Поле было ровное, уже покрытое невысокой, но густой зелёной травой. По такой траве кони пойдут легко, размашисто, без задержки. Если ударить отсюда — а больше неоткуда, и враг это знает, — то, дойдя до середины поля, как раз окажешься на одинаковом расстоянии и от венгров, и от ляхов.

   — Князь Владимир! — обратился Мстислав Мстиславич к хмурому союзнику. — Хорошо стоят, а? Этак нам их и не взять будет!

   — Говорил я: скорее надо было идти. — Владимир Рюрикович безнадёжно махнул рукой.

   — Говорил, говорил, — согласился Мстислав. — Ну теперь уж ничего не поделаешь. Делиться, значит, надвое станем?

   — Зачем это — делиться? — тревожно спросил князь Владимир. — Нас и так меньше, князь Мстислав! По одному они с нами легче управятся!

   — Вот и поглядим. — Мстислав Мстиславич перестал улыбаться, глаза его сделались непривычно строгими. — Всё станешь исполнять, князь Владимир, как я скажу! И не спорь. Мой поход. Я здесь главный!

Владимир Рюрикович пожал плечами.

   — Да я разве спорю? Хочется, чтобы как лучше получилось.

   — Ну, коли хочется — тогда слушай. Войско наше с тобой делим надвое.

   — А поганых куда?

   — Им дело найдётся. Ты, князь Владимир, Буркана не обижай. Он крещёный, как и ты.

   — Да я и не в обиду. Просто говорится так.

   — Ну и слушай. Ударим отсюда. Ты пойдёшь на ляхов — вон, видишь знамя ихнее? А я на венгров ударю. До середины поля вместе дойдём, а там сразу делимся — твоих людей возьму, сколько дашь — и вперёд. Ты понял, как пойдём?

   — А Буркан? — спросил Владимир Рюрикович. — Может, его и возьмёшь себе?

   — Он особо пойдёт. Я ему скажу, что делать. Всё.

Заметив колебания своего молодого союзника, Мстислав Мстиславич больше не подшучивал над ним, а говорил голосом твёрдым, не допускавшим возражений. На этом военный совет закончился.

Поехали к войску. Если Удалой что и задумал, то поделиться с людьми этой задумкой не спешил. Сказал коротко, что враг к бою готов, что наступать надо немедленно и что часть смоленского полка на время переходит под его начало. Ратники, лязгая оружием, поправляя конскую упряжь и тихо переговариваясь, начали готовиться к битве.

После своей недолгой речи Мстислав Мстиславич поехал к половецкому стану, расположенному в лесу, на некотором отдалении от русских. О чём-то наскоро переговорил с Бурканом и вернулся к своим. В стане половцев тут же началась беготня и поспешные сборы.

Отвечая на вопросительный взгляд Владимира Рюриковича, Мстислав только и сказал:

   — Собираются. Вслед за нами пойдут.

И, более ни на что не отвлекаясь, принялся осматривать свой сборный полк. Он теперь состоял из собственной его дружины и двух сотен смоленских воинов, пожелавших сражаться под рукой Мстислава Мстиславича. В противоположность своему князю, они не сомневались в правильности действий такого опытного военачальника, как Удалой. Всё войско было уже на конях, ждать было нечего.