— И зла на меня не держи. Ну, дураком я оказался и ещё раз дураком. Старый, видно, стал, глупею. Что ты с такого старика возьмёшь?

   — Не держу зла, князь Мстислав Мстиславич. — Даниил широко улыбнулся. Видимо, и у него стало легче на душе после прямого объяснения с тестем. — И как второго отца тебя почитаю, это ты знай впредь.

Когда брат Чермного как бы невзначай снова приблизился, князья уже не говорили о личном. Вели сугубо военный разговор, к которому можно было присоединиться.

Больше всего Мстислава Мстиславича беспокоило то неясное представление о противнике, что сложилось после сбивчивых рассказов Котяна и прочих очевидцев. Половецким словам можно было верить, а можно было и сомневаться в них. Один говорил, что монголы высокого роста, другой — что низкого. Кто же прав? Эх, поймать бы хоть одного монгольчика завалященького, плохенького — сразу бы камень с души свалился. Завтра посланному вперёд отряду надо будет непременно дать задание: встретив противника, постараться хоть одного взять живым и привезти в целости. Мстислав Мстиславич был уверен, что и по одному пленному можно будет судить о силе и возможностях монгольского войска. Тогда многое станет ясным.

Этот первый день похода прошёл спокойно, без происшествий, если не считать, что на Днепре перевернулся насад со смоленскими людьми. Обошлось, впрочем, без утопленников — и смоленские умели плавать, и было кому их спасти. К вечеру было приказано ладьям всем приставать к берегу, высаживаться на берег, но от лодок не отходить и оружие держать при себе наготове. Вокруг общего стана, раскинувшегося на десять вёрст, выставлены были усиленные сторожевые дозоры. Им было велено не смыкать глаз под страхом телесных наказаний.

В эту первую ночь, однако, мало нашлось в войске таких, которые бы легли спать по первому приказу. Все собрались вокруг костров, ходили в гости друг к другу, вели бесконечные беседы, словно стараясь до конца истратить дневное возбуждение. Тысячи дымков поднимались к небу над станом, как будто внезапно выросший призрачный лес. Дымы поднимались ровными столбами, как бывает лишь когда всё предвещает вёдро в течение ближайших дней. Шатров не разбивали, обозных коней не велено было отпускать, а только выпрячь и кормить захваченным с собой овсом. На водопой к Днепру тоже водить было не велено, и обозные выбились из сил, таская своим подопечным воду в кожаных вёдрах. Ничего не поделаешь — каждый миг можно ожидать нападения. Именно внезапностью своего появления и отличались монголы по рассказам очевидцев.

Так, с опаской и всей возможной предусмотрительностью, войско продвигалось вперёд день за днём. По дороге иногда встречались разрозненные половецкие отряды, которые продолжали скрываться в здешних местах. Первый такой отряд (это случилось на третий день похода) вызвал в передовом полку небольшой переполох: думали, что уже нашли противника. Прискакали дозорные, и передовой полк уже начал было разворачиваться для отражения вражеского удара, как половецкий хан Бастый, ехавший с русскими князьями, вдруг узнал своих. Те были перепуганы, кто-то из встреченных половцев издалека принял русских за монголов. Когда недоразумение выяснилось, половецкий отряд попросил разрешения примкнуть к своим. Пожалуйста, примыкайте, только повозки свои уберите с дороги, не мешайте общему проходу. И в дальнейшем все встречавшиеся по дороге половцы принимались в войско, поскольку все они желали поквитаться с монголами.

Через пять дней подошли к городку Зарубу, стоявшему недалеко от впадения в Днепр реки Трубежа. Здесь решили сделать двухдневную стоянку, потому что людям и коням нужно было дать отдых. Кроме того, разобраться с пополнением и вообще разделиться по своим полкам, ибо в дороге все изрядно перемешались. И потом, нужно было подтянуть обозы, подождать тех, кто отстал.

На второй день стоянки Мстислав Мстиславич сидел, отдыхая после обеда, на берегу Днепра, у самой воды. Разулся, присел на камушек и с наслаждением шевелил в воде пальцами босых ног. Уж несколько дней, считай, не разувался — и вот как теперь было ногам хорошо. Сидел бы и сидел, разглядывая рыбьих мальков, что окружили белые босые ступни и пощипывают кожу. И щекотно, и приятно. А если посмотреть вдаль, на тот берег Днепра, не оглядываясь на занятый войском берег, то можно себе вообразить, что никаких монголов нету и войны не будет, а просто он, князь Мстислав Удалой, подошёл к реке освежиться, да и сел, будто совсем один посреди огромного безлюдного пространства. Если не прислушиваться к шуму войска, то представить это было легко. Тем более, что ратники, разморённые солнцем, тоже сейчас отдыхали.

   — Княже! Княже!

Голос верного Никиты, раздавшийся сзади, вывел Мстислава Мстиславича из дремотного состояния. Что-то, кажется, случилось, подумал он и обернулся.

Никита, придерживая меч у бедра, быстро спускался с крутого обрыва, спеша к князю.

   — Ну, чего там? — встав на ноги, спросил Мстислав Мстиславич. Сердце вдруг забилось, как у молодого. Неужели сейчас в бой?

   — Там... — подбежавший Никита тыкал рукой в воздух. Видно было, что и сам волнуется. — Там эти пришли! Послы!

   — Чьи послы? Говори толком!

   — Монголы! Посольство прислали! Тебя спрашивают, княже. Пойдём скорей!

   — Меня спрашивают? — Мстислав Мстиславич даже перестал обуваться, выпрямился, посмотрел на Никиту.

   — Тебя, княже. Они тебя знают и многих князей знают. Один по-нашему говорит, понятно так!

Мстислав Мстиславич наспех обулся, потопал ногами по песку. В левом сапоге пожимало ногу, видно, портянка сбилась. Но переобуваться было некогда.

   — Веди! — приказал мечнику.

   — Там уж князь Даниил и князь Мстислав Романович с ними разговаривают. Я тебя, княже, в шатре искал — нету, а сказали, что ты на берегу, ну, я и побег. Сейчас увидим, какие такие монголы! Говорят, человек десять их приехало!

Они выбрались наверх.

Невдалеке возле княжеского шатра стояла целая толпа князей и их приближённых, кого-то окружавшая плотным кольцом. Наверное, все начальные люди сбежались посмотреть на загадочных монголов. Отсюда ничего увидеть было нельзя, кроме торчащего над толпой белого знамени на древке от копья. Собственно, это и было копьё, только с привешенным к наконечнику, блестевшему на солнце, конским белым хвостом и бахромчатого полотнища с изображением какой-то хищной птицы. Мстислав Мстиславич, выправляя сбившееся дыхание, перешёл на важный, неторопливый шаг, ругая себя за то, что одет не совсем подобающим для знаменитого полководца образом. Надо бы брони надеть, да шлем, да алый плащ — и предстать перед посольством в самом грозном виде.

Его заметили — и начали расступаться. Он с нетерпением всмотрелся.

Монгольские послы, ничуть не смущённые таким обилием знати, что окружала их, держались уверенно и смело.

При первом же взгляде на них можно было заметить, что народ они были, действительно, не похожий на все известные прежде народы.

Они все были, как на подбор, низкорослыми, на кривоватых ногах, слегка расставленных в стороны. Такие ноги бывают у человека, если он всю жизнь проводит на коне, прямо из колыбели пересаживаясь в седло. Ничего железного, конечно, не было ни в них самих, ни в их низкорослых мохноногих коньках. Все кони были под седлом — не таким, как у русских, но на вид очень удобным, загнутым вверх сзади, а спереди снабжённым лукой, за которую можно было держаться. Нелегко выбить всадника из такого седла!

Чем-то монгольские послы напоминали половцев, но лица их были пошире, глаза поуже, скулы поострей, и кожа сильно отдавала в желтизну, которую, наверное, никогда не скрывал даже вечный степной загар. Жидкие, чёрные как смоль усы у каждого обрамляли рот, словно подковой. И взгляды у них из-под припухших век были какие-то особенные: взгляды победителей и завоевателей.

Глазами этого посольства неведомая монгольская мощь сейчас словно впервые глядела на Русь и оценивала её. И русским предлагала оценить себя: смотрите, мол, и навсегда запоминайте.