Нивен двинулся вперед.

Мечи — в опущенных руках, и с них вместе с дождем в землю вновь течет кровь.

На его мечах — так много крови. На мечах, на руках, на нем.

И снова возник легкий — пока еще легкий — зуд. Будто кровь была отравлена — и теперь яд впитывался в его кожу. Сквозь перчатки и плащ. Чтоб отравить е‍го, снова сделать слабым, уязвимым.

“Ни боли, ни жалости, ни с‍траха”, — напомнил себе Нивен.

И с каждым шагом одними губами повторял, как мантру:

— Ни боли. Ни жалости. Ни страха.

И снова вспомнил шавку — как та метнулась в сторону.

И тоже свернул: из переулка не к забору — на белую мостовую.

А они остались там — ждать с тыльной стороны дома. Никто не подумал, что он пойдет по белой мостовой. Ему не место на белой мостовой. И капающая с мечей кровь на ней видна — течет струйками-ручейками в щели. Прозрачно-розовая — вместе с дождевой водой.

Двое прохожих шарахнулось в сторону. Негласное правило Нат-Када: темные дела творятся лишь в темных подворотнях. Не выносятся на белые улицы и площади. Но кто его остановит?

Он дошел до Нат-Када.

Так — кто его остановит?

Нивен легко перемахнул забор, швырнул кинжал в сторону дернувшейся к нему тени во дворе, тень с хрипом свалилась наземь, а Нивен замер, прислушиваясь. Было тихо. Все ушли — и в доме было тихо. Одинокий страж у ворот не считается.

Бордрер вряд ли отправился бы лично проводить облаву. Такая туша ни в одну подворотню не пролезет. Где же он тогда?

Нивен двинулся к дому.

Те, у забора, медлительны, как все люди, но и они рано или поздно разберут, что к чему. А связываться с ними сейчас нет времени.

“Нет времени? — с сомнением переспросил внутренний голос. — Или тебе их жаль? Потому обходишь? Ни боли, ни жалости, помнишь?”.

“Заткнись уже, — подумал Нивен в ответ, — разговорился...”.

Раньше он почти никогда не спорил с собой — был уверен в своих действиях. Но чем дальше, тем чаще голос звучал в его голове. И ужасно мешал — Ниве‍н не любил не только разговорчивых людей, но и разговорчивые ‍голоса. Потому дернул плечом, будто хотел его стряхнуть, и замер у двери.

За дверью тоже ходили, взад-вперед. Но ходил всего один человек.

“Где все, Бордрер? — подумал Нивен. — Почему твой дом никто не охраняет?”

Подождал, пока человек дойдет до порога, пока развернется, чтоб сделать шаг прочь, — и ударил в дверь ногой. Дверь сшибла человека на пол, Нивен вошел следом, замер, прислушался. Тихо, совсем тихо.

Присел над человеком. Тот был жив, но без сознания.

Не допросишь.

“Идти на улицу? — с тоской подумал Нивен. — Ловить и допрашивать тех, кто ловит меня?”.

Вслушался в мертвую тишину, присев над телом. И вдруг на втором этаже скрипнула половица.

Нивен решительно поднялся, почти бегом направился туда, взлетел по лестнице, направился прямиком к кабинету Бордрера, вышиб дверь ногой. Принюхался — пусто. Следующая дверь — спальня. Еще удар ногой — и снова пусто. Следующая…

- Нивен, - окликнули его сзади.

Нивен круто развернулся.

В дальнем конце коридора стоял гном. Стоял далеко, но владей он метательным оружием, мог бы сделать бросок вместо того, чтобы звать. И Нивен не почувствовал бы, не успел бы увернуться — слишком увлекся выбиванием дверей. Нужно было собраться, но мысли снова мешали. Роились в голове, отвлекали, сбивали с толку.

Нивену повезло, что гномы не работают с бросками — руки коротки. Гномы любят, чтоб потяжелее да поувесистей. И чтоб длинное. И двуручное. У этого вот — была секира. Нивен помнил ее. Он гномов не слишком различал, но оружие запоминал хорошо. И помнил эту четыре‍хстороннюю дуру, что висела сейчас за спиной гнома. Длиннее е‍го самого раза в полтора, она была размещена не прямо, чтоб не цеплять полы и потолки, — по диагонали, в сшитых специально под нее ножнах.

Обращаться гном с ней умел отлично еще тогда, когда Нивен видел его в деле. И если не прекратил тренировок с тех пор, сейчас мог быть опасным противником. Но секира была за его спиной, а руки он поднял, демонстрируя, что не желает драться.

И вот это сбило настрой окончательно.

Это и доверительный тон.

— Ты не найдешь его здесь, — сказал гном. — Бордрера здесь нет.

— Где он? — спросил Нивен. И медленно двинулся вперед. Мечи все так же держал в руках — пригодятся, как только гном скажет все, что знает.

— Давай договоримся, — предложил гном и сделал шаг назад.

— Предлагаешь помощь? — удивился Нивен. Остановился и наклонил голову набок, рассматривая будущую жертву.

Попытки завести с ним беседу всегда озадачивали Нивена. С ним редко заводили беседы. С ним и тренировочные бои устраивали так, чтоб с оружием подлиннее — будто боялись заразиться. В целом Нивена это устраивало — люди сами держались на том расстоянии, на котором ему было комфортно.

При этом никогда не упускали шанса потренироваться именно с ним — с ним было продуктивно и в то же время безопасно. Насколько безопасными бывали тренировки у Бордрера. С Нивеном не было вероятности, что он кому-то навредит в порыве злости в большей степени, чем разрешено. Что войдет в раж. Увлечется. Бывали случаи, когда тренировка превращалась в смертельный бой, но только не с Нивеном. У него не было порывов — всегда только расчет.

И его самого‍ ранить было не страшно — он не чувствовал боли, а заживо все моментально. Главное, что‍б не всерьез — за серьезную травму Бордрер строго наказывал. Правда, ранить Нивена не мог никто на его памяти.

И вот этот, с секирой, в том числе.

Хотя пытался частенько. И никогда ничего не говорил. Нивен даже имени его не знал — гном себе и гном. И теперь было странное ощущение — будто с ним заговорил табурет, на который он никогда не обращал внимания. Вернулся после многих лет отсутствия домой, а он взял — и заговорил. И продолжал говорить.

— Предлагаю действовать разумно, — сказал табурет... то есть гном. — Я понимаю, что у меня сейчас нет шансов, если мы не договоримся. А ты должен понимать, что в этом же случае у тебя нет шансов добраться до него живым.

— Могу резать тебя по кусочкам, — напомнил Нивен. — Все расскажешь.

— Я-то расскажу, — легко согласился гном, — но ты к нему не доберешься без моей помощи.

— Где он? — спросил Нивен.

— В башне, — легко ответил гном. — Над Озером Скорби. Со всеми своими людьми. Здесь одну шваль в облаву отправил, меня за главного оставил. Идея была такая: тебя вымотают, а я добью. Но знаешь, я лучше помогу тебе, чем ему. Если у кого и есть шанс достать Бордрера, то у тебя.

Нивен наклонил голову на другой бок.

— Зачем тебе? — спросил он.

— Мне не нравится, когда мной помыкает щенок, — пожал плечами гном, — и я об этом даже открыто не могу никому сказать.

— Щенок? — переспросил Нивен и оглянулся через плечо. Его отвлекали не только мысли, но и разговор. И он совсем не слышал, что где происходит. Где толпившиеся у забора сейчас? Вновь рассыпались по улочкам его искать? Или пошли проверя‍ть дом? Гном тут его отвлечь пытается? Ну, ему же хуже.

И — пу‍сть приходят.

— Ты многое пропустил, — говорил тем временем гном, — Теперь всем заправляет Тейрин. Не знаю, чем он взял Бордрера, и не хочу знать. И прислуживать ему не хочу.

— Тейрин… — повторил Нивен.

Он шел уничтожить зло. Монстра, большего, чем он сам. Учителя, который вырастил, а потом предал его. Который был огромен, грозен, неотвратим и страшен, как сама смерть. А теперь выходит, что монстр тут больше не главный. И что вообще он не виноват, что все дело в сидящем на троне мальчике...

Но какое дело Нивену до мальчика? И мальчику — до Нивена?

“Так что теперь? — растерянно подумал он. — Теперь Тейрина убивать надо?”.

А Тейрин ведь — ребенок...

“Эй!” — одернул его внутренний голос.

Да-да, сказал Нивен себе, никакой жалости, я помню.

— Эй! — позвал его гном.