Атарге оттолкнулась от стулки и поплыла к выходу. От двери она обернулась, вся в облаке белых волос:

— Я бы стала Царицей… — сказала она. — В любой год из последних ста… если бы могла… Мужчины живут с этим выбором всю жизнь — они могут стать Отцами в любом возрасте. Но женская природа Миима требует, чтобы эту жертву принёс, по сути, ещё ребёнок, девочка. Я оказалась не готова. Если подумать, то это чудо, что каждый раз находится одна, которая идёт на это. Хотя в старых книгах есть намёки, что иногда Воцарение бывало… не совсем добровольным. Но на моей памяти такого не было.

Атарге исчезла за дверью, а Дерке долго сидела в тишине, погрузившись в раздумья, безотчётно вцепившись в края стулки. А когда подняла глаза, увидела перед собой Немиса. Взгляд его был обжигающим.

— Я всё слышал, — сказал он. Они оба помолчали.

Дерке прильнула к его забинтованной груди. Он гладил ее по волосам, а она смотрела в стену неподвижными красными от печали и тревоги глазами.

Дерке снова выплыла к поверхности Океана. Искала в небе свою любимую звёздочку. Два светящихся пятнышка отвлекли её — к ней спускался Парящий, совершенно такой же, как прежний.

— Риик-Ра? — удивлённо спросила она, протягивая руку.

Парящий ответил, пронзительно щёлкая клювом:

— Саат-Ра. Я вышел из костей того, кто вышел из его костей. Я знаю о вашей встрече. — Он опустился на её запястье. — Знаешь ли ты о том, какой была наша планета, царевна? Знаешь ли ты о цикле, дающем жизнь и в воде, и в небе?

— Я знаю о Сдвиге, — сказала Дерке. — Я знаю, как погрузилась в Океан суша, и провалилось океанское дно…

— Планета умирает, — перебил её Парящий. — Мы все поглощаем кислород: вы — из воды, мы — из воздуха. Водоросли выдыхают его, но этого нам недостаточно. Цикл не воспроизводится. Ещё девяносто-сто лет, и мы станем задыхаться, и однажды весной птенцы не разобьют свою скорлупу. У вас в море всё будет дольше, но придёт и ваш последний день, и ваши Дети не выйдут из икринок…

Парящий умолк. Его молчание было долгим. Вокруг начали поговаривать о возвращении. Воины всматривались в волны с нарастающим беспокойством.

— Мы живём лишь год, Дерке, — наконец, сказал Саат-Ра. — Мы умираем каждую зиму, потому что море замерзает, мы не можем охотиться, нам нечего есть. Но в сердце каждой из наших Скал мы храним самое дорогое сокровище нашей планеты. Это капсулы с семенами и спорами всех деревьев и трав, которые росли на суше. И яйца насекомых, опылявших их. Их хватило бы на зиму любому из наших поколений. Им было бы необязательно умирать в морозных муках. Но поколение за поколением умирает, не прикасаясь к семенам. Знаешь, их достаточно, чтобы возродить круговорот жизни. Чтобы спасти планету. Для ваших и наших детей. Но им нужно где-то расти.

— Что ты хочешь этим сказать, Саат-Ра? — взволнованно спросила Дерке.

Парящий не ответил, снялся с её руки и исчез в тёмном небе.

Жёлтая звёздочка подмигнула, притянула её взгляд. Там сухопутные народы строили города, убивали друг друга сверкающим железом, молились друг за друга богам — единому и множественным, добрым, строгим, равнодушным, прижимали к груди одних младенцев, поднимали на копья других, плавали по своим океанам на деревянных кораблях, мучили и сжигали тех, кто не угодил их добрым богам, и любили, так любили друг друга…

Дерке стояла в центре огромной мраморной чаши — Царской Площади. Она уже сказала ритуальные слова, и голос её при этом не дрожал. Теперь она была Царицей Морскою. Трое Везиров увенчали её древней короной. Среди них не было Оанеса — почему-то её это удивило и огорчило. Дерке знала, что если особым образом нажать на верхушку короны, артефакт оденет свою носительницу в радужный свет. Но Дерке не хотелось радуги. Ей отчаянно хотелось, чтобы всё неизбежное уже состоялось.

Все Миима ждали у краёв чаши — тысячи глаз смотрели на Дерке. Многие глаза были красными от печали — её любили, её жалели. Дерке ждала Немиса — всё было уже решено. Он заучил свои ритуальные слова. Ему помогут выплыть в центр площади…

Ряды у края чаши дрогнули — Дерке узнала синие волосы Немиса. Она с болью смотрела, как он, прежде такой ловкий, боком выдвигается из толпы, пытается поймать равновесие, беспомощно кружится на месте, Сестра Грие ловит его за здоровое плечо, выправляет, пытается подтолкнуть. Наблюдая за ними, Дерке не заметила, как случилось что-то ещё. Кто-то другой появился на площади. Она почувствовала это по реакции всех собравшихся у чаши — вокруг вдруг воцарилось тяжёлое, абсолютное молчание.

На мраморе её ждал Оанес. Невозможно прекрасный, с чёрными волосами, собранными в тяжёлые косы, с загадочной улыбкой на гордых губах.

— Ты? — воскликнула Дерке, ошеломлённая.

— Перед Царицей простираюсь я… — начал Оанес ритуальную речь, но смотрел на Дерке так, как будто говорил что-то совсем иное, только для неё одной. — Возьми мою плоть и умножь её, возьми моё будущее и сделай его будущим моего народа…

Все Миима замерли от потрясения: никогда ещё на народной памяти Великий Везир не отрекался от правления, не оставлял руководство, не отказывался от бессмертия ради продления рода, функции почётной, но чисто биологической. Миима не верили своим ушам и глазам.

Оанес поднялся и поплыл к Дерке.

— Возьми меня, — сказал он.

— Почему? — спросила она. — Почему ты? Почему сейчас?

— Потому что это ты, — сказал он без ритуального пафоса и взял её руку. — Ты — великая Царица, которая изменит мир. И ты — та, которой нравится, как я пою. Знаешь, я живу уже целую вечность, и ещё никому никогда не нравилось, как я пою.

Дерке задрожала, чувствуя, как краснеют от наплыва чувств её глаза. Оанес смотрел на неё, не отрывая взгляда.

— Возьми меня, Царица, — повторил он настойчиво. — Возьми меня с моими знаниями и силой, заложенной в моих клетках, с моей любовью к тебе. Никого и никогда я так не любил, как тебя. Возьми меня — для будущего нашего народа. И для меня. И… — это он прошептал ей в самое ухо, — …для себя.

Дерке охватила дрожь, она боялась, что это было уже заметно всем. Она помнила слова ритуала: «Я беру… я принимаю… я сливаюсь… да будет…». Но произнесла ли она их наяву? Или молча положила руки на плечи Оанеса? Он махнул собравшимся рукой и крикнул:

— Всем спасибо за прекрасные годы. Служить вам и править вами мне было весело и почётно!

И они с Дерке поплыли к Скале.

В ритуальной капсуле время и пространство смешались в первобытный хаос — не было ничего, кроме них двоих. Энергия обволакивала их тела. Древние потаённые силы в их крови запустили механизм, изменяющий клетки, создающий из двух одно, перемещающий информацию, переписывающий структуру и код материи. В недрах Скалы, в древней каменной сфере рождалось новое существо — недолговечное, но чрезвычайно могущественное.

Перед их глазами мелькали миллионы жизней изо всех уголков Вселенной — проходили в борьбе, в наслаждении, в страсти познания, в восторге открытий, в любви и страдании. Носители жизненных начал сливались в бесконечных огненных поцелуях, сплетали щупальца, перья, прорастали друг в друга, погибали, дав жизнь, жили вечно, жили стремительно, мимолётно, в муках передавали эстафету жизни, нерестились в бурных потоках и тихих заводях, кормили крохотных малюток своими телами, плотью своих жертв, молоком, кровью, плодами своих миров. Солнца всходили и заходили над мирами — красноватые, жёлтые, пурпурные и ослепительно-белые двойные. Дерке и Оанес сгорели вспышкой восторга и были везде, и всем, и всегда. Были началом Вселенной, той самой точкой безумной плотности и температуры, в которой нет времени. И её же концом.

— Деркето, — сказала та, что была Дерке, приходя в себя. — Мы — Деркето.

Оанес, физическая оболочка которого уже растворилась в ней, перестала существовать, счастливо отозвался в её сознании: «Давай изменять мир, — сказал он. — Начнём с Детей».

Они думали Детей. Они представляли себе образ, качество, взаимоотношение с миром, мелодию, оттенок любви — и всё это облекалось в плоть, закручивалось спиралью генетического кода, прорастало в Деркето. Она нежно отделяла каждый образ, окутывала оболочками икринки — вот желток, чтобы питать и строить растущее тело, вот пласт воспоминаний, который прорастёт синапсами в мозгу, вот кожистая оболочка, которую дочь или сын разорвут, когда будут готовы. Всё, что Дерке видела и чувствовала, помнила об этом мире и о том, лежащем за ледяной пустотой космоса, всё, что Оанес знал и любил за свою долгую и разную жизнь — всё это нашло своё место в Детях, всё стало ими. Семьдесят пять лиц, голосов, душ, песен, судеб. Дети ждали своего часа, безопасно укрытые в икринках в Детской пещере Скалы.