— Дай мне посмотреть, — попросила Дерке. Оанес неохотно оторвался от прибора и протянул ей древний телескоп. Девочка припала к окуляру, обвела трубой небо. Звёзды поразили воображение Дерке. Вселенная была бескрайней и прекрасной превыше любых слов. Дерке вспомнила, что такое звёзды, вспомнила, как вращается её планета — вторая от Солнца, белого карлика спиральной галактики. Она вспомнила, что случилось с её зелёной планетой двести лет назад, когда гигантский астероид ударил в Океан, и вода вскипела и встала до неба, и твердь погрузилась в бездну, и мир охватила тьма, и была долгая-предолгая ночь, и было утро, наставшее уже в новом мире. Течения в океане неслись в бездну реками крови Плывущих, а с неба дождём лилась кровь Парящих…

— Ты ли это? — раздался рядом щёлкающий голос. Дерке повернула голову. Парящий был совсем небольшой, чуть крупнее её плавника.

Когда Суша ушла под воду, над поверхностью Океана остались Столпы — вершины самых высоких гор. Теперь Парящие гнездились там, в немыслимой тесноте, в чудовищных лишениях. Но они выживали. Они соединялись в семьи, любили друг друга и обменивались клетками своих тел, и каждый год новые птенцы взмывали в небо.

— Я ли? — спросила Дерке. Парящий подлетел ближе. У него были большие глаза и острый клюв. В темноте было не различить цвета его перьев.

— Ты — она? — спросил Парящий. Его голос отражался от воды металлическим звоном. Дерке протянула ему руку. Парящий сел на запястье, тут же клюнул, пробивая крепкую кожу, пронзая Дерке острой болью. Защёлкал клювом, сглатывая каплю крови, орошая ею нёбо.

— Да, я узнал тебя, — защебетал он. — Мы предвидели тебя, мы ждали. Мы смотрели в будущее. Взгляни в небо, Великая Царица. Посмотри на огни в чёрной пустоте. Их свет летит к нам много лет. Некоторых из них уже нет, они вспыхнули, перегорели и вывернулись наизнанку, но мы ещё долго будем видеть их свет. Потому что свет — часть оболочки мира, у него есть скорость, свой закон pi свой предел. У тебя, у твоей страсти, у твоего сознания предела нет. Мысль мгновенна. Посмотри на звёзды. Отыщи среди них жизнь, пойми её, впусти в себя.

Дерке подняла к глазам прибор Оанеса. Парящий раздражённо зашипел, вспрыгнул ей на плечо, опять больно клюнул.

— Не так! Смотри не глазами. Смотри сердцем.

— Смотри сердцем, — откликнулась в голове Мама, и Океан вздохнул набежавшей шальной волной.

Дерке заметалась глазами по небосводу, уже слегка бледнеющему: над горизонтом востока зарождалось предчувствие скорого света. Взгляд вдруг сам собой остановился на неприметной жёлтой звёздочке в созвездии Óкулы, у самого хвоста. Она смотрела в её дрожащий ореол и понимала, что прямо сейчас…

Дерке была потрясена. Она видела их, видела и чувствовала то же, что они — похожие на народ Миима, но сухопутные, вдыхающие воздух. Мужчины сидели у бивачных костров, женщины склонялись над колыбелями, дети смеялись, бегали, играли, умирали от лихорадки, пели, рисовали на песке. Сонм жизней промелькнул перед ней стремительными образами, яркими воспоминаниями о том, что было не здесь и не с нею.

— Древние Миима умели читать звёзды, — грустно сказал Парящий, всё ещё сидевший на её плече. — Они видели жизнь в бесконечности, они вбирали её в себя, любили её — непохожую, разную, любую. Понимая иные миры, они умножали свою силу. Мы, Раави, смотрели для них в прошлое и будущее. Дыхание их Цариц живительным ветром проходило по планете, и стаи Парящих взмывали над своими городами, радуясь и кувыркаясь в тёплых потоках, и деревья качали ветками, роняя в воду сладкие плоды. Дети Миима ловили их и смеялись… — он волнения он заливисто пощёлкал клювом.

— Это было давно, Царевна, — сказал он, вдруг загрустив. — Теперь это не имеет значения.

— Кто ты? — спросила Дерке. Парящий перелетел с плеча на запястье и посмотрел на неё, склонив голову.

— Меня зовут Риик-Ра. Мы больше не увидимся. С тех пор, как мир изменился, Раави не переживают зиму. Мы вьем гнёзда из тугих морских трав. В немыслимой тесноте наших скал мы укутываем в них яйца. С первыми холодами мы запечатываем гнёзда своими телами и умираем. Весной новое поколение разбивает скорлупу и вылезает в мир, раздвигая наши обветренные кости и растрёпанные перья. С ними великий дар нашей расы — они смотрят в прошлое и видят, как мы их любили и тосковали по ним. Мы перед смертью — смотрим и видим, как они любят нас и тоскуют по нам в будущем. Так мы выживаем, из года в год, пролетая по тонкой струне любви над морем скорби и смерти.

— Прощай, Риик-Ра, — сказала Дерке, поднимая руку. Лёгкое тело Парящего взмыло с её ладони в небо, наполняющееся пурпурным рассветом.

— Прощай, Дерке, — сказала Мама, и в её голосе девочке послышался также ещё один отзвук — её отца. Эхо умолкшего эха, отражение отражения.

Солнце взошло. Миима запели в воде, Раави вторили им в небесах. Тело Царицы вскипело на свету, стало пеной, разошлось по поверхности океана.

— Так проходит Атарге, Царица Морская, а с нею Даарис, — провозгласил Оанес. — Пусть души их всегда слышатся в течениях Океана.

В году было шесть сезонов, они считались от зимы, когда поверхность Океана застывала коркой льда, а обитатели солнечного слоя воды уходили в глубину или умирали. Дерке ёжилась, представляя себе застывшую ледяную пустыню размером с планету, с заметёнными снегом Столпами, покрытыми замёрзшими телами Парящих. Вода становилась холоднее с каждым днём, и Миима торопились убрать урожай тугих маслянистых ругцов и круглых бырлок до того, как холод придаст им ядовитую горечь.

Дети играли в высоких залах Скалы. Снаружи, за пределами обжитой воды, было опасно: подстерегали хищники. Охранителей не хватало, а окулы и олфины, чувствуя приближение холодных сезонов, торопились нагулять жир, нападали агрессивно и нагло. Были раненые, их лечили в пещере лазарета. Дерке, её сестры и братья помогали, учились работать с ранами, меняли повязки.

Дети помнили многое, что было до них, но не всё. К воспоминаниям матери и отца они могли обратиться легко, но чем дальше в память предков они пытались заглянуть, тем путанее были картинки, образы и слова. Однако однажды, держа сосуд с бинтами для лекаря, который обрабатывал раны от окульих зубов охранительнице с волосами, багровыми, как у неё самой, Дерке вспомнила совершенно отчётливо, что когда-то всё было не так. Огромные генераторы вырабатывали энергию, свет заливал улицы городов, в красивых зданиях было тепло, фильтры очищали воду, а та, чью память уловила Дерке, смотрела в гладкую светящуюся панель, улыбалась и разговаривала с кем-то, кто был далеко, на другой стороне планеты.

Это было давно. Теперь, как сказал тот обречённый Парящий, это не имело никакого значения. Раненная окулой воительница тряслась от озноба, согреть её было невозможно, и через три дня она умерла. Зубы окулы выделяют парализующий яд, справиться с которым могут не все.

Дерке и её братья и сестры спали вместе, в одной пещере. Дети согревались, прильнув друг к дружке, их длинные волосы переплетались в слабом течении пещеры. Засыпая, они пели. Иногда взрослые приплывали послушать, и глаза их краснели от сильных чувств. Когда среди них был Оанес, сонной Дерке казалось, что он смотрел только на неё.

— Звезда, про которую ты спрашивала, это жёлтое солнце, свет от которого летит к нам чуть больше нашего года, — сказал Оанес, выныривая из лабиринта огромных книг. — На третьем из его миров есть жизнь. Была ещё на четвёртом, но больше нет.

— Почему? — спросила Дерке.

— Потому что миры меняются, — Оанес повёл рукой, очевидно, имея в виду планету вокруг. — Иногда необратимо. И несовместимо с продолжением жизни.

— Расскажи мне, — попросила Дерке, устраиваясь более удобно. Она росла быстро, стулка была ей уже почти по размеру.

— О том мире?

— О том. И об этом. Раньше. Ты помнишь?

Оанес кивнул.

— Тот мир очень быстрый. Планета кружит вокруг своей звезды в сотни раз быстрее нашей. Многие её обитатели устроены почти как мы, но с одним странным отличием — их клетки стареют, тела дряхлеют и скоро, совсем скоро, все они умирают. Смерть для всего живого в том мире — не случайность, а необходимость, встроенная в их тела, в саму структуру их плоти.