«Романтики уходят, чтоб вернуться…» Романтики уходят, чтоб вернуться. Им нужен за спиною тёплый дом — Всё, от чего так сладко оттолкнуться, К чему возврат так сладостен потом. Им нужно, чтоб в тревоге и печали. Не отходя от тёмного окна, Их ждали и, в конце концов, встречали, Истосковавшись, — мать или жена. Но есть иные, те, которых мало: Никто за них не молится в пути, Никто рукой не машет у причала, — Они уходят — просто чтоб уйти. Дано им одиночество как милость… А может быть, сверкая и грозя, Им вдруг такая истина открылась, С которой оставаться здесь — нельзя. «За поворотом…» За поворотом скрипка вскрикнула: «Ах!» — Прикоснулся смычок к обнажённому нерву. Снова плакать в чужих руках, Который раз — как будто бы в первый. Снова, снова выплакивать тайну тайн Толпе многоногой, деревьям, птицам, Ржавому чертополоху окраин, Чёрным окнам, пустым глазницам. Снова, снова отчаянно, горько рыдать — Острая боль взлетает вверх по ступеням. Жизни — ровно на вдох… Не беда! Не беда… Слышите? — Это и есть — пение. «Силёнок — на копейку, а герой…» Силёнок — на копейку, а герой — Горласт, задирист, прыгает, как мячик… Парнишке-воробью нельзя иначе, Особенно весеннею порой. Чирикает, порхает. Наконец, У голубя выхватывает лихо Кусочек сухаря. И воробьиха В восторге замирает: «Ах, храбрец!». А рыжий кот, слегка прижмурив глаз, От сырости потряхивая лапой, Вдоль ящиков крадётся тихой сапой И думает: «Вот я тебя сейчас!». «Ладони ветра пахли мятой…» Ладони ветра пахли мятой, Касаясь губ, касаясь щёк, А повод — кожей сыромятной И конским потом, и ещё Дорожною сухою пылью И светлым дождиком грибным, Старинной небылью и былью, Забытым чем-то и родным. И, прижимаясь к жесткой гриве, В потоке времени скользя, Я понимала, что счастливей Стать на земле уже нельзя, Что завтра по траве примятой Чужой скакун продолжит бег… Лишь терпкий запах дикой мяты Со мной останется навек. «Человек исчезает. И время, сужая зрачок…» Человек исчезает. И время, сужая зрачок До чернеющей точки, прицельно глядит ему в спину. Ангел мой, погоди, не крыло мне подставь, а плечо — Я ещё не сейчас, не сейчас эту землю покину. Неуютная жизнь, где порою не видно ни зги, Где на выцветших снимках всё тоньше и призрачней лица… Всё равно — погоди, с каждым часом сужая круги, Торопить меня в путь, из которого не возвратиться. Доживу до весны, и границы стеснённой груди Резким вдохом одним, словно тёмные шторы, раздвину, И, хмелея от света, шепну: «Погоди… Погоди… Погляди мне в лицо, перед тем как прицелиться в спину». «Без обвинений и высоких слов…» Без обвинений и высоких слов Мне воронёный ствол упрёт в затылок Эпоха рынков, нищих стариков, В кошёлки собираемых бутылок. Эпоха, где уже не на кресте — На поручнях промёрзлого трамвая В раздавленной телами пустоте, Распяв, тебя сейчас же забывают. Где, как во сне, без голоса кричать, И погибать в слепом бою без правил, Где горького безумия печать На лоб горячий кто-то мне поставил. Где получувства точат полужизнь, И та привычно, и почти не страшно, С краёв желтея, медленно кружит, И падает в архив трухой бумажной. Где время, обращённое в песок, Сочится, незаметно остывая, И отбывает слишком долгий срок Душа — на удивление живая. Из книги «Геометрия свободы» 2004 «Когда Фонтанки вспухшая вода…» Когда Фонтанки вспухшая вода В безмолвии пугающе-несытом, Как будто часа ждущая беда Шевелится под вздыбленным копытом, Когда в обнимку пляшут свет и тьма, На бронзовой уздечке удавиться Тут можно. Или нет — сойти с ума И дальше жить. Никто не удивится. И на мосту, средь скачущих теней, Где всё и вся равны и равно ложны, Не так уж сложно удержать коней, И только напоить их — невозможно. «Здесь заплакать нельзя и нельзя закурить…» Здесь заплакать нельзя и нельзя закурить, Во весь голос не то что кричать — говорить. Водка пахнет сивухой, вода — солона, И на стену в ночи наползает стена. Утро щёлкает плетью, а по вечерам Кто-то ищет меня в перекрестии рам, И холодного зеркала пристальный взгляд, Словно блик на штыке, словно окрик «назад!». Этот дом, он как зверя меня обложил, Коридорами, лестницами закружил. Я — живая мишень, я на злом сквозняке Своё робкое сердце держу в кулаке. |
