«Не понимая, как ведётся игра…» Не понимая, как ведётся игра, Путаясь, выламываясь за пределы, Я исчезаю. Ты говоришь: «Хандра!» Ты, вероятно, прав… Но не в этом дело. Если ж не в этом, то чёрт его знает — в чём: То ли входная дверь прогремела цепью, То ли стена оскалилась кирпичом, То ли сквозняк вздохнул, и запахло степью — Кожею сыромятной, сухой травой, Горьким дымом, конским тревожным потом… То ли время дрогнуло тетивой, То ли птенец вскрикнул перед полётом. И за этим птичьим «была — не была!», За едва-едва ощутимой дрожью Времени или треснувшего стекла Каждый раз оживает одно и то же: Близко и так мучительно далеко (Вот оно, вот оно вьётся в пыли дорожной) — Неуловимое то, с чем идти легко, С чем оставаться здесь никак невозможно. «Мы тут все хороши, пока всё хорошо…» «Мы тут все хороши, пока всё хорошо, А задень интересы — иной разговор: На такое нарвёшься — сотрут в порошок…» — Докурив, он рывком передёрнул затвор И зевнул: «Я тебе — друг, товарищ и — волк. Пусть считают меня дураки — подлецом. Наплевать!..» — так сказал человек и умолк, Тяжелея и отвердевая лицом. Но другой рассмеялся: «Всё правильно, брат! Нынче воздух до боли пронизан весной — Не наполнится слух, не насытится взгляд…» — И шагнул, повернувшись беспечной спиной. Мир дышал на разрыв, шелестел и звенел, Человек по ладони раскрывшейся шёл. И дрожал у него меж лопаток прицел, И отбрасывал солнечных зайчиков ствол. «В мире веса и меры…» В мире веса и меры, Пейзаж пробивая насквозь, Будто ящик фанерный — Неверно подобранный гвоздь, Отражением в луже Расплёскиваясь по весне, Холодея снаружи, Сгорая дотла в глубине, Умирая и снова Вьюнком прорастая в меже Огорода чужого, Засеянного уже — Сквозь разрывы мгновений, Сквозь глаза застилающий дым, Словно из окруженья, Прорываюсь к своим. «А мне говорили: уйдёт любовь…» Когда уходит любовь — начинается блюз. Из песни А мне говорили: уйдёт любовь И сразу начнётся блюз. Когда навсегда уходит любовь, Тогда начинается блюз. И я рифмовала с любовью — кровь, И с трусом — пиковый туз. И вот она, наконец, ушла, А может быть — умерла. Не оборачиваясь, ушла И где-нибудь умерла. Я вроде бы слышала всплеск весла — Такие вот, брат, дела. И я напряжённо слушаю ночь, И в ней — чужие шаги. Слушаю, как замирает ночь, Вбирая в себя шаги. И стрелки, пытаясь вырваться прочь, Описывают круги. На крыше соседнего дома куст Поймал ветвями луну. Чёрный и тихий, как невод, куст Из неба тянет луну. А я всё пытаюсь услышать блюз, Но слышу лишь тишину. «Скажи, куда мне спрятаться, скажи…» Скажи, куда мне спрятаться, скажи, От жалости слепой куда мне деться? Пролётами цепляются за сердце Стекающие с лифта этажи. И тянутся канаты, провода (Мгновение — и полутоном выше) Туда, где голубям не жить под крышей И ласточкам не выстроить гнезда, Где ты меня давным-давно не ждёшь, Где скомкано пространство в снятых шторах… По лестнице — шаги, у двери — шорох, И им в ответ — озябших стёкол дрожь. Где паучок безвременья соткал Из памяти и тонкой светотени Раскидистую сеть для отраженья, Немеркнущего в глубине зеркал. Где контуры портрета на стене Ещё видны в неверном лунном свете, И наши неродившиеся дети Спокойно улыбаются во сне. «Ливень кончился разом, истратив себя до предела…» …Сначала перестанет цвести гречиха и исчезнут пчёлы. Из предсказаний Ванги Ливень кончился разом, истратив себя до предела, И, как будто избыв непонятную людям вину, Расправляются ветви, вздыхая легко и несмело, И тяжёлые капли расплёскивают тишину. И уже электричка шумит на лесном перегоне, И синица звенит, словно мир, где ни горя, ни — зла, Безмятежно круглится в натруженных Божьих ладонях. И гречиха цветёт. И кружится над нею пчела. «Бредут в ночи, дорог не разбирая…» Бредут в ночи, дорог не разбирая, Кружат, своих не ведая путей, Слепые миражи земного рая — Больших идей и маленьких затей, Сквозь вечный марш уценки и усушки, Где лай собак страшней, чем волчий вой, Где пролетарий над гнездом кукушки Похмельною качает головой. Сквозь песню, где баян доносит тихо Кому — неважно… Колкий звёздный жмых, Любимый город, дремлющее лихо, Мерцающая речь глухонемых, Насущный хлеб, чуть влажный на изломе, Обломки кирпичей, осколки слов — Смешалось всё, как в чьём не помню доме, В сияющей бездомности миров, Рождений и смертей, летящих мимо, В беззвучном вопле обречённых «Я»… И лёгкость бытия невыносима, И неподъёмен груз небытия. |
